Чтение 20–й страницы книги ~Анафема~

- Ладно, значит, ты считаешь, что Бог дал Дане силу карать преступников?

- Мне так кажется.

- Зачем? Почему для того, чтобы покарать этого омерзительного Устенко, понадобился Даня? Если Бог всемогущ, что же он не испепелил мерзавца раньше?

- Я тебе уже говорил: Господь наш всемилостив.

- А Даня, выходит, нет? И теперь он получил право выбора: наказывать или пощадить. Знаешь, не хотел бы я оказаться на его месте. Наверное, поэтому отец Сергий и наложил на него епитимью. Чтобы не преисполнился гордыни, то есть не решил, что он теперь - борец со злом номер один, и пора вымести всю нечисть огненной метлой.

Савва промолчал. Разговор все больше казался ему кощунственным, а логические ловушки Чернышева запутали его окончательно. Корняков просто верил. Не нуждаясь в доказательствах и не особенно задумываясь над теологической софистикой.

Даниил стоял на коленях перед образами. Грубое рубище уже натерло пояс и плечи, но он не обращал внимания на боль. Инок молился. По очереди читал вслух "Отче наш", "Тропарь" и "Богородицу", пытаясь очистить мысли, как можно глубже спрятать свой страх.

Не получалось.

В отличие от Саввы с Артемом его больше всего волновало другое. Настолько чудовищное и невероятное, что Даниил даже не решился рассказать обо всем отцу Сергию.

Впервые инок утаил что-то от духовника. Но не это пугало его.

Как только стало известно о смерти директорши Керн, Даниил понял, что отныне в руках у него какая-то сила: если первый случай с Устенко можно было счесть случайностью, списать на неистовую молитву, помноженную на желание покарать преступника, то два подряд - уже система. А вчера перед сном инок как раз помолился за очищение от бесов души Инны Вольдемаровны.

Но кто дал ему эту силу? Кто решил сделать скромного инока Даниила своей карающей десницей? Господь?.. А если нет? Даниил бухнулся головой в пол и зашептал:

- Господи! Святый Иисусе Христе! Вразуми раба своего! Спаси и сохрани мою душу! Дай мне знак!

Савва столкнулся с Даниилом на входе. Вид инока поразил Корнякова: бледное, осунувшееся лицо, огромные синяки под глазами, да и весь он как будто высох.

- Даня! Что с тобой?

- Говел. Просил Господа вразумить меня. А что?

"Да ты словно в отпуск в Бухенвальд съездил", - хотел сказать Савва, но вовремя остановился. У Даниила с юмором... даже не плохо, а очень плохо. А обижать его - все равно, что ребенка.

- Хорошо, что ты пришел. Пойдем, Артем зовет.

- Что-то случилось?

Корняков понял невысказанный вопрос "как вы тут без меня?", ответил честно, даже и не представляя, какую радость вызовут его слова в душе Даниила.

- Мы с "Зеленым лучом" до конца не разделались. Там работы дня на три, не меньше, но раз ты пришел - побыстрее справимся. А то мы без тебя зашивались совсем. Так вот, нам тут еще одного подкинули: наркоторговец, взяли с товаром во время случайной проверки документов. Что-то они в последнее время расплодились, скоты! А у него в карманах, кроме всего прочего - донорское удостоверение и служебный пропуск в Онкологический центр. Решили, что органами промышляет, вот и передали нам.

- И что?

- Молчит, гад. Артем с ним уже третий час возится.

В кабинете Чернышева действительно удобно развалился на стуле нагловатый парень лет двадцати пяти. Закинув ногу на ногу, он старательно рассматривал свои ногти, изредка отвечая на вопросы. Врал, в основном.

- ...хорошо, гражданин Силаев. Ответьте тогда на такой вопрос: зачем вам понадобилось удостоверение донора?

Дилер смерил взглядом усевшегося сбоку Савву и ничего не ответил. Даниила он пока не видел.

- Поймите, Силаев, выяснить, состоите ли вы на учете как донор, - пятиминутное дело. Уверен, что нет.

- И что тогда? - лениво спросил тот. - Посадите меня за подделку? Так у меня и значок есть.

Он кивнул подбородком на лацкан куртки, где красовалась красная капелька с крестом и полумесяцем.

- За него тоже срок будет?

- Срок вам, Силаев, в любом случае обеспечен. А пропуск в Онкоцентр у вас откуда?

- Купил. Мама у меня там лежит, навещаю. Не всегда получается в разрешенное для посещений время приехать, вот я и купил пропуск. Чтобы в любой момент к мамашке любимой попасть.

Савва побагровел. Наглость дилера злила его. Конечно, никакой мамы не было и в помине, - это проверили в первую очередь. Ирина Васильевна Силаева спокойно жила сейчас в умирающей деревеньке Крюканово под Владимиром и недоумевала: почему сын так давно не навещал ее?

Даниил спокойно приглядывался к Силаеву.

- Мама, говорите? И как ее имя-отчество?

- Ну... - усмехнулся дилер, - пусть будет Алевтина Митрофановна.

- Значит, не хотите сотрудничать? Вы не хуже меня знаете, что никакой Алевтины Митрофановны в Онкоцентре нет. Как нет и вашей настоящей мамы - Ирины Васильевны.

- Что, уже выписали, пока мы с вами тут валандаемся? - Наркоторговец откровенно издевался.

Савва скрипнул зубами, но промолчал. И вдруг поднялся Даниил. Сделал два широких шага и встал прямо над Силаевым. Тот ухмыльнулся.

- А это что еще за призрак замка Моррисвиль?

- Господи, - зашептал инок, - Отче наш небесный, вразуми раба своего, прости ему грехи тяжкие...

- Да-аня, - осторожно произнес Савва и переглянулся с Артемом.

Чернышов приподнялся из-за стола, тихо сказал:

- Даниил, не смей!

- ...отверзи уста его, пусть откроет он душу и покается. Пусть выскажет все, что тяжким грузом лежит на душе. Спаси его, Господи, укажи ему путь к свету. Именем Твоим уповаю! Во славу Твою, Отец наш Небесный!

Силаев икнул. Странно посмотрел на Даниила и сказал:

- Донорскую книжку я купил у Рафика Циляева по кличке Цыпа. Пропуск в Онкоцентр заказал через интернет. На встречу приехал парень лет двадцати, высокий, худощавый, с усиками. На правой щеке - пятно от ожога.

- Савва, - неестественно спокойно сказал Чернышов, - включи диктофон.

Только что молчавший, как партизан на допросе, наркодилер рассказывал и рассказывал, продавая всех и вся. Он зажимал рот руками, мотал головой, стискивал зубы, даже пытался петь что-то на одной ноте - но все напрасно. Слова лились из него бесконечным потоком. Стоило задать наводящий вопрос, как Силаев отвечал на него развернуто и подробно.

Как оказалось, он действительно частенько наведывался в Онкологический центр. История с мамой, конечно, выдумана от начала и до конца. На самом деле, он просто навещал своих клиентов или подыскивал новых. Как? Очень просто. Знакомился с больными, а они только радовались - как же, нашелся внимательный собеседник, готовый слушать обо всех болячках скопом и о каждой в отдельности, сочувствовать, да еще, оказывается, и помочь.

- Так, - сказал Чернышов. - Дань, сходи, пожалуйста, к отцу Адриану, попроси через полчаса спуститься к нам.

Инок молча поднялся и вышел.

- А позвонить нельзя было? - спросил Савва.

- Можно. Но конец истории лучше слушать без Дани. Хватит с меня эксцессов. Продолжайте Силаев.

Наркоторговец предлагал больным свой товар - обычно метадин или калипсол - выдавая его за патентованное японское средство. Помогает, мол, снять боль. А потом, когда несчастный больной подсаживался на "лекарство" основательно, требовал деньги. И за предыдущее, и за новые дозы.

Корняков долго и пристально смотрел на дилера. На скулах у Саввы играли желваки.

- И почему я тебя до сих пор не задушил? - почти ласково спросил он у Силаева.

- Сав, мне что, тебя тоже к отцу Адриану посылать? Контроллеры переглянулись и рассмеялись. Совсем, впрочем, невесело.

8. 2008 год. Осень. Новый Храм Господень

Дверь выглядела добротной, тяжелой и надежной - стальная основа обшита настоящей кожей, по которой разбегалась россыпь серебряных гвоздиков с шляпками-крестиками. Там, где обычно в дверях ставят глазок, в массивной серебряной накладке с вязью непонятных символов синел зрачок видеокамеры. На взгляд Светланы - если и не настоящее серебро, то очень качественная подделка. Дорогое удовольствие, да и довольно опасно выставлять такое напоказ, но... Что не подходит обычному человеку, вполне подходило Внуку Божьему. Местные воры и грабители обходили его жилище стороной. Похоже, он сумел договориться с ними, и все, кто мог беспокоить Святейшего, - заезжие "гастролеры" и никому не подчиняющаяся шпана.

В любом случае - дело того требовало, и Внук не переживал из-за возможных потерь. Что такое толика серебра по сравнению с десятками отчаявшихся просителей, которые понесут в копилку Нового Храма Господня свои последние сбережения?

Светлана огляделась, стараясь не выдавать своего изумления. После роскоши двери простота прихожей удивляла, казалась нарочитой. Пустая комната, оклеенная синими обоями без рисунка, грубо сколоченный квадратный стол, рядом - два табурета. На одном из них замерла темная фигура послушницы в простом глухом платье и темно-синем платке. Женщина поднялась и подошла к Свете. Осмотрев посетительницу, медленно кивнула и прошептала:

- Ты припозднилась. А теперь поспешай, Владыко ожидает тебя.

Она крепко взяла Свету за локоть и повела ее бесконечным извилистым коридором.

Старый, еще дореволюционной постройки, дом на Чистопрудном бульваре, где соорудил себе логово Внук Божий, собирались сносить год назад. Жильцов расселили по новым районам, а потом особняк совершенно неожиданно внесли в список охраняемых государством архитектурных памятников. О сносе пришлось забыть, дом отреставрировали, выставили на торги. Денег Нового Храма Господня с лихвой хватило, чтобы выкупить три бывшие коммуналки и сделать из них обиталище для патриарха Святого Амнониада.

Света в волнении сглотнула. Темный коридор, аскетичная простота обстановки, шепот послушницы, словно та действительно находится в Храме и не смеет повышать голос...

Производит впечатление. Как отреагировала бы на ее месте обычная просительница? Наверное, испуганно озиралась бы, жалась поближе к провожатой, попыталась заговорить с ней...

Светлана тоже понизила голос:

- Скажите, пожалуйста... как называть его в разговоре?

- Ты не знаешь, к кому пришла?

- Нет... я знаю. Знаю! Внук Божий... Послушница до боли сжала ей руку и прошипела:

- Не называй его так! Владыко не любит этого имени. Зови его Святейший или Отец Амнониад. Или просто Владыко.

Светлана кивнула. Примерно так ей и говорили.

Послушница распахнула перед ней дверь и молча указала рукой - иди, мол. Света оказалась в огромном зале, скупо освещенном десятками толстых свечей. Окна закрывали тяжелые занавеси, высокий потолок выкрашен в черный цвет.

Противоположная стена пряталась во тьме. В центре зала, на невысоком постаменте стояло удобное и роскошное кресло, почти трон. Напротив него - несколько тяжелых стульев с высокими спинками.

Человек в кресле властно указал на один из них. Светлана поклонилась и опустилась на жесткое сидение. Только сейчас она смогла разглядеть Святого Амнониада, которого многие знали под именем Внука Божия, - внушительного роста крепкого мужчину лет пятидесяти с худощавым лицом и аккуратной черной бородкой. Серебристая мантия, прошитая золотом, посверкивала отраженными огоньками свечей, нагрудная панагия переливалась жемчужными отблесками.

Амнониад сверкнул глазами и величаво пророкотал:

- Что привело тебя ко мне, дочь моя?

- Владыко, - залепетала Света, - мой муж болеет... Врачи сказали, что нет надежды! Мне подруга... Мне сказали, что вы можете помочь. Что... что ваши молитвы...

- Муж, значит. Ты беспокоишься о близких своих, дочь моя, это похвально. Я знаю твои горести, сам Господь поведал мне о них.

- Да, Владыко. Мы прожили с мужем недолго, но я так его люблю! Я все сделаю для него!

- Ты права, дочь моя. Муж дан тебе Господом, ты должна любить его. Расскажи подробнее о свое беде, я хочу услышать все из твоих уст.

- Я покупала дорогие лекарства, Святейший! Все, что говорили врачи, я сумела достать! Оплатила мужу лечение в Германии, но и это не помогло. Мы небедная семья, но все наши деньги не смогли помочь моему мужу! Осталась одна надежда...

Светлана заплакала. Закрыв глаза руками, она незаметно наблюдала за Внуком Божьим. Глаза Амнониада при словах "небедная семья" блеснули. Он вытянул руку в сторону гостьи и пророкотал:

- Что есть деньги нашего мира перед милостью Господа?

- Но...

- Думать надо не о болезни мужа, - строго указал Внук Божий, - следует думать о тех провинностях перед Отцом Моим, пороках и греховных мыслях, кои и привели к болезни. Ежели ты искренне принесешь мольбу Отцу Моему, ежели очистишься от скверны своего грешного бытия, то Отец Мой услышит тебя. Услышит и отзовется!

- Но я делала пожертвования в церковь! Очень большие пожертвования, пришлось продать одну из квартир! И я молилась, поверьте Святейший!

- Эти ересиархи... - Святейший нахмурился. Похоже, мысль о том, что деньги Светланы прошли мимо его кармана, пришлась ему не по вкусу. - Надеюсь, ты не отдала им последнюю копейку? Они не смогут помочь тебе, дочь моя. Их церковь лжива, и они не знают Истины. Отец Мой не желает с ними общаться, и потому все их молитвы и ритуалы бесполезны.

- Что же мне делать, Святейший?!

- Отец велик и далек от нашей юдоли скорби. Немногие удостаиваются его внимания - ведь Он один, а нас - слишком, слишком много. Плодимся мы как саранча, забыв о душе, о Царствии Небесном. Слишком много у нас грешных мыслей, и слова молитв вязнут в них, аки в тине прудовой и грязи болотной. Трудно Отцу услышать наши самые искренние молитвы, думы о злобе дневи сего застилают их грязным пологом.

Светлана молча внимала. Святейший тем временем разошелся не на шутку:

- Вот ты, дочь моя, много ли ты молишься? Как часто ты посылаешь Отцу нашему свои чистые помыслы? Или же грешные и недостойные мысли расположились в разуме твоем? Поведай мне, дочь моя, не было ли у тебя грешных мыслей о других мужчинах? Муж твой болен и не может исполнять те обязанности, что пристало, ему. Так не пыталась ли ты найти себе иного мужчину, забыв о законном супруге? Не ради пустого любопытства спрашиваю, а ради очищения от прегрешений твоих.

Девушка покраснела.

- Но... Нет, Святейший, я люблю мужа, никогда не изменяла ему... И... и не думаю о других! Мне бы вернуть ему здоровье, и мы будем счастливы! Чего бы я ни отдала за его здоровье, этого не будет много!

Она вновь заплакала.

Амнониад как бы в сомнении покачал головой.

- Многие обещают, да не многие делают.

- Что... что мне сделать?!

- Внеси малую толику средств на возвышение Храма Господня! Мы построим его на вершине высокого холма, велик будет он и красив своими стенами, выложенными из белого камня. А воздвигнут его чистые руки людей безгрешных на посрамление всех погрязших в пороке! Стань одной из них, способствуй возвышению Господню, и будешь ты прощена Отцом Моим. Здоровье вернется к твоему мужу, и вы вновь заживете счастливо!

- И... это поможет?

- Поможет. Но не грешите больше и приносите Храму положенные дары, не гневите Отца Моего.

Светлана утерла слезы платком и с сомнением прошептала:

- Но я уже жертвовала. Мне в церкви сказали, я и пожертвовала. А муж мой не излечился. Ему даже лучше не стало ...

- Тьфу, неверующая! Ты опять вспоминаешь этих ересиархов! Не молись в ложном Храме, нет там Истины. А теперь, узри же Силу Его!

Внук Божий взмахнул рукой. Из правой двери появилась женщина лет сорока в таком же платье с глухим воротом, как и у той послушницы, которая встретила Светлану у дверей.

Амнониад проворчал:

- Поведай историю свою, дочь Моя Марта. Женщина поклонилась и рассказала о своей некогда к больной матери. Куда только ни обращалась Марта, к каким врачам и знахарям ни возила мать, и в какие церкви ни ходила - ничто не помогало. Мать угасала с каждым днем. И когда уже не осталось надежды, Марте повезло - ей рассказали о Новом Храме и Святейшем Амнониаде. Марта принесла положенные дары Господу и вскоре ее мать поправилась. Послушница умолкла.

Святейший пошевелился в кресле и нахмурил брови:

- Истинно ли говоришь, Марта?

Та повернулась к изображению Христа на одной из стен и перекрестилась.

- Истинно, Владыко! Перед лицом Господа не солгу. Внук Божий улыбнулся ей и негромко позвал:

- Анна, дочь Моя, приди сюда.

Из той же двери выскользнула молодая девушка.

- Расскажи и ты, Анна, нам о том, как Он вмешался в твою жизнь.

- Господь спас моего ребенка, о Владыко.

- И это все, что ты скажешь?

- К чему, Владыко, говорить о чуде Господнем? Мой ребенок жив и здоров, и это главное. А моя жизнь... это не так уж важно.

Ненадолго в зале воцарилась тишина, лишь едва слышно потрескивали свечи. Светлана молча разглядывала женщин, которые спокойно стояли перед ней. Ей было жалко Марту и Анну. Они пережили так много! Разочарование неминуемо будет крайне болезненным.

Внук Божий остался доволен произведенным впечатлением и произнес:

- Идите, дочери Мои. Пусть будет с вами благословение Отца Моего.

Святейший по очереди возложил свою правую длань на лоб девушек, что-то прошептал каждой и отпустил их. Затем хлопнул в ладоши. В зале появилась уже знакомая Свете послушница.

- Ефросинья проводит тебя. Иди, дочь Моя, и задумайся о спасении души твоей и твоего мужа. Отец Мой велик и милостив, он простит вас.

Девушка рискнула задать вопрос:

- Владыко, но как же так? Разве не Внук вы Божий? Отчего же зовете Его Отцом?

Амнониад нахмурился:

- Эх, дочь Моя, не можешь ты отвлечься от обыденного и привычного. К чему такие вопросы? Вера твоя некрепка, вот в чем порок твой. Не веруя, нельзя узреть истину.

- Но...

- Отец наш - он Отец всем нам! Даже не верующим в Него, даже не знающим о Нем - им Он тоже Отец! - загремел разгневанный Внук. - Но мне, ростку от семени Его, Он не просто Господь! Он - Отец Мой!

Он ненадолго умолк, успокоился и пророкотал:

- Да! Я далекий правнук Его! Но божественная печать переходит от старшего сына к старшему сыну в нашем роду. Так продолжается уже две тысячи лет, с тех пор, как Истинный сын Его покинул Святую Землю, спасаясь от гонений. Лишь его прямые потомки несут в мир Слово Господне! Я - тридцать девятый. И на меня возложил Он эту святую обязанность, этот тяжкий и святой груз! И потому Он - Отец Мой!

Светлана поклонилась Внуку Божьему. Тот умиротворенно проворчал:

- Иди, да будут помыслы твои чисты. И не забудь рассказать другим о Силе Господней, коя проистекает через Новый Храм.

Света молча поклонилась и покинула зал.

Послушница вновь провела ее по длинному коридору. Примерно на середине пути она распахнула неприметную дверь и кивнула Свете. Они вошли в небольшую комнату. На стене напротив двери висело большое, грубо исполненное распятие. Вдоль стен стояли широкие скамьи из плохо оструганных досок. В углу комнаты высился ящик с широкой прорезью на крышке. В петлях красовался огромный амбарный замок, запечатанный вдобавок сургучной пломбой с изображением распятия.

Ефросинья опустилась на колени перед распятием, неслышно прочла короткую молитву, поднялась, достала откуда-то из складок платья смятую купюру и опустила ее в щель.

- Это жертвенник, - сказала она. - Мы собираем средства на Новый Храм Господень. Когда придет время, построим его на вершине высокого холма... --послушница заученно повторяла слова Внука Божьего. Светлана едва заметно поморщилась.

- ...стенами, выложенными из белого камня. Воздвигнут его чистые руки людей безгрешных на посрамление всех, погрязших в пороке! А пока никто не имеет права вскрыть жертвенник, даже сам Святейший. Видишь, печать? Тот, кто прикоснется к ней, никогда не смоет с души сей страшный грех.

Ефросинья многозначительно воздела руку к потолку:

- Жертвенник не полон, а значит, - время еще не пришло. Может, ты сможешь приблизить счастливый миг?! - провозгласила послушница и после небольшой паузы добавила: - Я скоро вернусь.

И Светлана осталась одна.

Вначале девушка тоже опустилась на колени перед Христом, прочла про себя "Отче наш", поднялась, достала из кармана пачку долларовых купюр, перевязанных резинкой, и опустила в ящик. Деньги провалились в щель, глухо стукнули внутри, потом за стеной что-то прошуршало и стихло.

Почти сразу же появилась Ефросинья, молча проводила Светлану к выходу. Распахнула дверь... и в тот же миг в нее ворвались "опричники". Двое проскочили мимо застывшей Ефросиньи, еще один метнулся к послушнице, зажал ей рукой рот и усадил на табурет. Светлана усмехнулась.

- Анафема, милочка! Спокойно. Ты в нашей юрисдикции.

Бойцы рассыпались по коридорам и комнатам, разыскивая охрану Амнониада и самого Внука Божьего. Следом за штурмовой группой в Новый Храм Господень вошли Чернышов, Савва и Даниил. Корняков, получив разрешение, скрылся в одном из коридоров, а Артем с иноком и двумя понятыми направились в сторону главного зала. Светлана показывала дорогу. Позади всех "опричник" вел Ефросинью.

- Анафема! Всем оставаться на своих местах!

- Стоять! Не двигаться! Анафема!