Чтение 20–й страницы книги ~Замок~

Короче говоря, старый и больной профессор-историк ничего не сможет сделать, чтобы хоть как-то изменить положение к лучшему.

Но хуже всего было то, что он без конца вспоминал о страхе Моласара перед крестом... Да, он на самом деле БОИТСЯ КРЕСТА!

Моласар бесшумно пересек комнату и остановился перед профессором, молча разглядывая его. "Как странно... - подумал Куза. - Либо я чересчур уж погрузился в свои собственные мысли, либо слишком устал, но мне кажется, что я начинаю постепенно привыкать к нему". И действительно, сегодня он не ощутил того ужаса, который раньше всякий раз охватывал его при появлении хозяина замка. Скорее всего, ему теперь просто уже все равно.

- Мне кажется, ты можешь умереть, - без предисловия заявил боярин.

Эти резкие слова вывели Кузу из состояния мрачного равнодушия.

- От ваших рук?

- Нет. От своих собственных.

Возможно ли, чтобы Моласар был способен читать мысли? Сегодня Куза и правда довольно долго размышлял об этом. Самоубийство могло бы разрешить очень многие проблемы: Магда наконец почувствовала бы себя свободной и без него легко могла бы спрятаться где-нибудь в горах, где нет ни Кэмпфера, ни Железной Гвардии, ни всех остальных. Да, такая мысль уже не раз закрадывалась ему в голову. Но он не знал, как осуществить этот план. К тому же ему не хватало решимости.

Куза отвел глаза в сторону.

- Возможно. Но даже если я и не умру от своей руки, то очень скоро это произойдет в лагере смерти майора Кэмпфера.

- Что еще за лагерь смерти? - Моласар нахмурился и придвинулся ближе к старику. Когда лампочка осветила его лицо, он изумленно поднял вверх брови. - Это место, где люди собираются, чтобы вместе умирать?

- Не совсем так. Людей туда свозят насильно и там убивают. И майор скоро выстроит такой лагерь недалеко отсюда, в Плоешти.

- Чтобы убивать валахов?! - Прилив ярости заставил Моласара обнажить свои непомерно длинные зубы. - Эти немцы пришли сюда, чтобы убивать мой народ?

- Да это не ваш народ, - с грустью заметил Куза, даже не пытаясь скрыть своей подавленности. Чем больше он думал об этом, тем ему становилось хуже. - Речь идет о евреях. Вы бы ни за что не согласились причислить себя к нашей нации.

- Я сам решу, к кому себя причислять! Но почему евреи? В Валахии нет никаких евреев. Во всяком, случае, не так много, чтобы они могли стать для кого-то проблемой.

- Да, раньше это действительно было так, когда вы строили этот замок. Но в следующем веке мы были вынуждены переехать сюда из Испании и других стран Западной Европы. Правда, большинство евреев обосновалось в Турции, но многие отправились в Польшу, Венгрию и Валахию.

- А почему ты говоришь "мы"? Разве ты тоже еврей? - удивился Моласар.

Куза кивнул, почти в полной уверенности, что древний боярин сейчас сразу же разразится какой-нибудь антисемитской речью. Но Моласар просто сказал:

- Нет, ты тоже валах.

- Но Валахия давно уже объединилась с частью Молдавии, и сейчас это государство называется Румыния.

- Это неважно. Название могло и поменяться. Но ты ведь родился на этой земле?

- Да, но...

- А те другие евреи, для которых задумали этот лагерь, - они тоже здесь родились?

- В основном да...

- Значит, и они мой народ! - Боярин стукнул кулаком по столу.

Куза чувствовал, что терпению Моласара приходит конец, но понимал, что должен закончить рассказ.

- Но их предки были переселенцами.

- Какая разница! Мой дедушка тоже приехал сюда из Венгрии. Ну и что? Разве я, который родился на этой земле, не принадлежу ей?

- Принадлежите, конечно. - Этот разговор становился явно бессмысленным, и пора было его кончать.

- То же самое и с твоими евреями, о которых ты тут толкуешь. Они все - мои соотечественники, а никакие не евреи! - Моласар выпрямился и гордо расправил плечи. - И ни один иноземец не вправе войти в мою страну и убивать мой народ!

"Как это похоже на славянских бояр! - усмехнулся про себя Куза. - Разумеется, он ничего не имеет против массовых казней местных крестьян, если только это делают его "соотечественники". Наверное, он спокойно относился и к развлечениям Влада, когда тот тысячами сажал на кол своих подданных. Валашская знать могла вытворять, что угодно. Но стоило только иностранцу поднять руку на местное население..."

Моласар сделал шаг в сторону и был тут же поглощен густой темнотой.

- Расскажи мне об этих лагерях смерти.

- Это очень тяжело. Это слишком...

- Рассказывай! Куза вздохнул.

- Я скажу только то, что знаю наверняка. Первый лагерь построили не то в Бухенвальде, не то в Дахау примерно восемь лет тому назад. Но кроме них есть и другие: Флоссенбург, Равенсбрук, Нацвайлер, Аусшвиц и, наверное, еще много, о которых я пока не слышал. И скоро такой же лагерь откроют в Румынии - или, если угодно, в Валахии, - а потом и еще несколько в ближайшие год-два. Все эти лагеря служат одной-единственной цели: в них собирают миллионы определенных людей для пыток, унижения, непосильного труда и в конечном итоге для постепенного уничтожения.

- Миллионы?

Куза не разобрал интонации, с которой Моласар переспросил его, но понял, что тот сомневается в информации, которую профессор, скрепя сердце, выдавливал сейчас из себя. Моласар помрачнел и чуть не превратился в сплошную тень. Было видно, как он взволнованно ходит от стены к стене в дальнем конце комнаты.

- Да, миллионы, - с уверенностью подтвердил профессор.

- Я уничтожу этого германского майора!

- Но это не поможет. Таких, как он, тысячи, и они все равно будут приезжать сюда, один за другим. Вы можете убить одного, двух или нескольких, но и они, наверное, найдут со временем способ, чтобы убить вас.

- А кто их посылает сюда?

- Их вождь - человек по имени Гитлер. Он...

- Он король? Или принц?

- Нет... - Куза пытался найти какое-нибудь подходящее определение. - Наверное, самое близкое слово - это "воевода", чтобы вам было понятно.

- А, полководец! Так я убью его, и он никого больше не сможет прислать.

Моласар произнес это таким обыденным тоном, что весь смысл сказанного не сразу дошел до измученного мозга профессора. А когда это все же произошло, Куза в возбуждении переспросил:

- Что вы сказали?

- Насчет Гитлера? Я сказал, что когда мои силы до конца восстановятся, я с удовольствием выпью из него жизнь.

У Кузы было такое ощущение вплоть до этой секунды, что он весь день тщетно пытался выбраться со дна самого глубокого места в мировом океане и потерял уже всякую надежду когда-нибудь снова глотнуть воздуха. Но слова Моласара вернули ему силы, он в тот же миг рванулся к поверхности и, прорвав свод пучины, начал жадно вдыхать свежий ветер надежды. Но надо быть осторожней, иначе запросто можно опять очутиться на самом дне!..

- Но это невозможно! Его надежно охраняют! И к тому же он слишком далеко - в Берлине.

Моласар снова шагнул на свет. Его зубы сверкнули в лучах тусклой лампочки, но сейчас это напоминало скорее улыбку, нежели хищный оскал.

- Эта охрана защитит его не лучше, чем все меры предосторожности, которые пытались принять здесь, в моем собственном доме, его лакеи. И если я только захочу, его не спасут никакие двери и никакая стража. И неважно, как далеко отсюда он будет прятаться, - как только я наберусь сил, я достану его хоть из-под земли!

Куза с трудом сдерживал радостное возбуждение. Наконец-то блеснул луч реальной надежды! О таком он не мог даже мечтать.

- А когда это произойдет? Когда вы будете в состоянии отправиться в Берлин?

- Скорее всего завтра ночью. Тогда я уже буду достаточно сильным - особенно после того, как перебью здесь всех захватчиков до последнего.

- Тогда хорошо, что они не послушались моего совета. Я ведь предлагал им поскорее покинуть замок.

- Что предлагал? - грозно вопросил Моласар. Куза не мог отвести глаз от кулаков боярина, казалось, тот готов вцепиться в старика и вытрясти из него душу, но сдерживает себя только благодаря огромной силе воли.

- Простите меня! - взмолился профессор, прижимаясь к спинке кресла. - Я ведь думал, что вы хотите именно этого...

- Ну уж нет! Теперь мне нужны их жизни! - Моласар постепенно успокаивался. Он опустил кулаки. - А когда мне понадобится что-либо другое, я сразу оповещу тебя, и ты сделаешь все именно так, как я тебе прикажу!

- Конечно-конечно! - На самом деле Куза сильно сомневался, что ему придется по душе поручение Моласара, но в его положении было бы крайне неразумно противоречить боярину или как-то иначе выказывать свое недовольство. Он дал себе слово постоянно помнить о том, что перед ним все-таки не человек, а существо совершенно иного рода. Моласар не потерпел бы никаких отговорок. Он привык, что все должно происходить так, как это задумал он. Ведь в те давние времена никто не смел перечить ему. Все, что расходилось с его собственным мнением, было для него неприемлемо, непостижимо и, скорее всего, наказуемо.

- Вот и хорошо. Потому что мне понадобится помощь смертного. Так было испокон веков. Ведь я могу действовать только в темноте. А днем кто-то должен готовить для меня дорогу и делать другие вещи, которые можно выполнять только при свете. Так было еще s те времена, когда я строил этот замок. Тогда я ведь тоже нанял смертных, чтобы они следили за его сохранностью. И так же, видимо, будет всегда. Правда, в былые времена я пользовался в основном услугами бродяг, разбойников и прочих изгоев. Аппетиты у них были, конечно, не столь велики, как у меня, но в чем-то мы были схожи - люди тоже не воспринимали их как равных. И я платил им тем, что помогал удовлетворять их материальные и прочие запросы. Но что касается тебя, то, если я правильно понимаю, твоя цена как раз и будет тем, что я сам собираюсь сделать. Здесь наши желания полностью совпадают, и поэтому цель у нас будет общая.

Куза неуверенно поглядел на свои изуродованные болезнью руки.

- Наверное, вам надо найти себе более здорового помощника, чем я.

- То, о чем я тебя попрошу, несложно выполнить. В замке есть один предмет, который представляет для меня несравненную ценность. Его надо будет вынести отсюда и надежно спрятать где-нибудь в горах. Если я буду уверен в том, что эту вещь не обнаружит никто посторонний, то я спокойно смогу проследовать в любую точку планеты, чтобы уничтожить тех, кто собрался убивать моих соотечественников.

Перед глазами Кузы как наяву предстала чудовищная картина, от которой ему, как ни странно, сделалось необычайно хорошо: Гитлер и Гиммлер, сначала сжавшиеся в ужасе перед могучим властным Моласаром, а потом их тела - изуродованные, безжизненные и, что еще приятней, обезглавленные - выставлены напоказ у ворот пустого концлагеря. Это означало бы одновременно и конец войны, и спасение для его народа. Причем не только для румынских евреев, а вообще для всей нации! И тогда у Магды тоже появилось бы будущее. Это положило бы конец и Антонеску с его Железной Гвардией. И, может быть, его бы даже восстановили в университете.

Но вскоре он вынужден был вернуться к реальности, спустившись с радужных высот желаемого, назад в инвалидное кресло. Каким образом он вынесет хоть что-то с территории замка? Как он спрячет эту вещь в горах, если его сил хватает только на то, чтобы развернуть свое кресло и доехать на нем до двери комнаты!

- Вам понадобится здоровый человек, - срывающимся голосом сказал профессор. - А такой инвалид, как я, практически бесполезен.

Куза скорее почувствовал, чем увидел, как Моласар обошел стол и приблизился к нему. Потом ощутил тяжесть на правом плече - Моласар положил на него свою могучую руку. Профессор испуганно поднял глаза. Хозяин замка пристально смотрел на него и... улыбался!

- Ты еще не знаешь, насколько разнообразны мои умения и возможности, - уверенно произнес Моласар.

Глава двадцать пятая

Гостиница.

Суббота, 3 мая.

Время: 10.20

Радость и ликование.

Именно такие эмоции переполняли Магду. Она никогда раньше не представляла себе, как это замечательно - проснуться утром в объятиях любимого человека. Душа ее пела, не зная никаких забот. И день казался светлым и праздничным, потому что она знала, что сегодня Гленн будет рядом с ней.

Они лежали на кровати лицом к лицу. Гленн еще спал, и хотя Магда не хотела тревожить его, она никак не смогла удержаться, чтобы не дотронуться до его тела. Девушка нежно провела ладонью по плечам любимого, пробежала пальцами шрамы на его груди и пригладила растрепанные огненные волосы. Потом придвинула к нему свою обнаженную ногу. Под одеялом было так тепло и уютно, и так приятно оттого, что они лежали столь близко, прикасаясь друг к другу всеми частями тела. Внутри Магды начала разгораться страсть, и теперь она с нетерпением ждала, когда Гленн, наконец, проснется.

Она пристально смотрела на него, ожидая, что он вот-вот начнет шевелиться. Ей предстояло еще так много узнать об этом человеке!

Откуда он родом? Каким было его детство? Что он делает в этом месте? Зачем привез с собой тот страшный клинок? И почему, наконец, он сам так прекрасен?! Она чувствовала себя, как маленькая любопытная школьница, и сама удивлялась этому. Никогда в жизни она не испытывала еще такого счастья.

Ей хотелось, чтобы и отец познакомился с ним поближе. Они быстро подружатся. Хотя еще неизвестно, как он отнесется к их внезапно разгоревшимся чувствам. И к тому же Гленн не еврей... Она, правда, не знала, какой он национальности, но что не еврей - это точно. Разумеется, для нее самой это не имело никакого значения, но отец на этот счет был весьма консервативным.

Отец...

Внезапно чувство вины накрыло Магду холодной волной и смыло ее разгорающуюся страсть. Ведь пока она безмятежно спит в объятиях Гленна, упиваясь экстазом, отец сидит совершенно один в пустой холодной комнате среди голых каменных стен, окруженный дьяволами в человечьем обличье, да еще ждет встречи с существом из ада. Ей должно быть стыдно за себя!

А впрочем, почему она должна отказывать себе в удовольствии? Она ведь не бросила отца и не забыла о нем. Она никуда не сбежала из гостиницы. Он сам прошлой ночью отказался от ее помощи и не захотел уезжать из замка, даже если бы представилась такая возможность. Хотя, если бы отец согласился тогда провести с ней этот день в гостинице, она не зашла бы уже в комнату Гленна, и они не лежали бы сейчас рядом в этой уютной теплой постели.

Странно, как иногда поворачивается человеческая жизнь...

Магда твердила себе, что на самом деле вчерашний день ничего существенного не изменил. "Изменилась я сама, - думала она. - А все трудности остались такими же, как и прежде. Мы с отцом по-прежнему находимся в руках немцев - точно так же, как вчера и позавчера. И точно так же мы для них всего лишь евреи. А они - нацисты".

Магда осторожно выскользнула из-под одеяла и встала с кровати, прикрывшись тонкой накидкой. Подойдя к окну, она обмотала ее вокруг туловища. Нет, все-таки многое изменилось в ней! Многие запреты свалились с плеч, как отпадают куски присохшей земли со старинных бронзовых ваз, найденных при раскопках... Но все равно стоять средь бела дня перед окном обнаженной она не собиралась.

Магда почувствовала злобное дыхание замка еще до того, как подошла к окну. За одну только ночь его влияние распространилось до самой деревни!.. Будто Моласар протягивал к ней свои волосатые руки. Замок гордо возвышался на гранитном утесе - серое чудовище под хмурым, пасмурным небом, затянутым плотными облаками. Фундамент крепости еще окутывал постепенно рассеивающийся туман. Центральные ворота были открыты, а по верхним галереям стен ходили бдительные часовые. И вдруг Магда заметила, как из ворот появился какой-то предмет и начал быстро приближаться по мосту к гостинице. Она близоруко прищурилась, пытаясь разглядеть, что же это такое.

Не веря своим глазам, Магда увидела вскоре инвалидное кресло, а в нем... своего собственного отца! Но только никто не толкал это кресло сзади. Он ловко справлялся с ним сам. Быстрыми сильными движениями, будто боясь куда-то опоздать, отец с довольно приличной скоростью двигался по настилу моста.

Это казалось невероятным, но с каждой минутой старик-калека все ближе подъезжал к гостинице без всякой посторонней помощи!

Наскоро растолкав Гленна, Магда начала собирать свои разбросанные по всей комнате вещи и торопливо убирать все "следы преступления". Гленн рассмеялся, увидев, как неуклюже она одевается, и стал помогать ей отыскивать различные предметы туалета. Магда же, напротив, не находила в происходящем ничего забавного. В каком-то отчаянии она, наконец, привела себя в порядок и рванулась вниз по лестнице, надеясь встретить отца еще у входа в гостиницу.

Для Теодора Кузы сегодняшний день тоже стал настоящим праздником.

Он выздоровел! Ему больше не надо было укутывать больные руки с искалеченными суставами. Он смело подставил их свежему утреннему ветру и с легкостью направил кресло к гостинице. И при этом он не испытывал ни малейшей боли или какого-то иного неудобства. Впервые за долгие годы Куза проснулся с ощущением невероятной легкости в членах. Суставы опять безукоризненно слушались его, повинуясь малейшему желанию. Но перестали болеть не только конечности, - повертев головой, он понял, что и позвонки шеи не издают больше того противного скрипа, который мучил его уже несколько лет. Создавалось впечатление, будто все его тело хорошенько смазали, и теперь оно напоминало отлаженный механизм, готовый верой и правдой служить своему хозяину. Язык был влажным - во рту вполне хватало слюны, чтобы можно было свободно глотать, не прибегая к надоевшей кружке с водой. При этом проглоченное свободно проходило по пищеводу, не вызывая ровным счетом никаких болезненных ощущений. Добрая мягкая улыбка, от которой всем окружающим становилось тепло на душе, тоже вернулась к старику, заменив гримасу боли и отчаяния, заставлявшую людей содрогаться и неловко отворачиваться.

Куза не переставал улыбаться; он хохотал, как полоумный, и никак не мог остановиться. Здоровье вернулось к нему! Наконец-то он сможет принести пользу обществу - ведь проклятая склеродерма не сковывает больше его движений, и, значит, он очень на многое теперь способен!

Слезы! В его глазах появились настоящие слезы! Когда-то, еще в самом начале болезни, ему часто приходилось плакать. Рано осознав, что болезнь вскоре возьмет свое, он часами рыдал, уткнувшись в подушку, но постепенно и слезы исчезли, а потом перестали работать и слюнные железы. Теперь же настоящие слезы вновь лились по его щекам, но это были слезы радости и упоения жизнью. Он, не стесняясь, плакал всю дорогу до гостиницы.

Поначалу Куза не понял, что хотел сделать с ним Моласар, когда положил свою тяжелую руку ему на плечо. Но постепенно ему стало казаться, что внутри его тела начались какие-то перемены. Он не знал еще, что это такое, но Моласар приказал ему ложиться спать, пообещав, что утром все будет по-другому. И профессор неплохо выспался. Обычно ему приходилось просыпаться по нескольку раз за ночь, чтобы смочить пересохший рот. На этот же раз он встал с постели позже обычного.

Встал!.. Вернее, воскрес, потому что раньше считал себя настоящим живым трупом. С первой же попытки он сел на шинели, а потом поднялся в полный рост, и ему не пришлось даже хвататься за стул или стену, чтобы не упасть. Теперь у него не оставалось никаких сомнений в том, что он сможет отплатить своей помощью Моласару. И он, безусловно, сделает все, что от него потребуется. Абсолютно все.

Конечно, были в его положении и кое-какие трудности. Во-первых, следовало помнить, что никто из немцев не знает о его чудесном исцелении. Во-вторых, нужно было по-прежнему изображать из себя несчастного калеку и не слишком торопиться, управляя коляской. Часовые у ворот с любопытством осмотрели старика, но не стали ему мешать - офицеры разрешили профессору навещать дочь в любое время. К счастью, на мосту немцев не оказалось, а те, что дежурили на верхних галереях стен, не обратили особого внимания на его чересчур ловкие движения. Да к тому же и сам профессор старался по памяти изображать все мучения, связанные с его болезнью.

Но вот замок остался позади, и перед Теодором Кузой открылся путь на свободу. И тогда он изо всех сил начал работать окрепшими мускулами. Магда должна увидеть это своими глазами! Пусть она узнает, что сделал Моласар для ее отца.

В конце моста коляска резко подпрыгнула, наткнувшись на камешек, и старик чуть не вылетел из нее головой вперед. Но он не остановился, а так же ловко продолжил движение. На грязной проселочной дороге скорость немного уменьшилась, но разве в этом сейчас было дело! Он ощущал, как с каждой минутой набирают силу его мышцы, хотя длительная болезнь до предела истощила его, и некогда крепкие руки постепенно ослабли. Он подкатил кресло к парадному входу, но затем передумал и, свернув налево, обогнул здание и оказался на заднем дворике с южной стороны гостиницы. Сюда выходило одно-единственное окно - из столовой. Он пододвинул кресло как можно ближе к стене и таким образом оказался в очень выгодном для себя положении - здесь его никто не мог увидеть ни из замка, ни из гостиницы. Ему не терпелось проверить еще раз свои диковинные физические возможности.

Поставив колеса на тормоза, профессор ловко поднялся, не прибегнув для этого даже к помощи подлокотников. Не пришлось ему опираться и на стену гостиницы. Несколько секунд он стоял неподвижно и молча наслаждался этим. Он снова полноценный человек! Теперь он любому сможет прямо взглянуть в глаза, а не снизу вверх, как это было раньше. Ведь до сих пор он видел весь мир в лучшем случае с уровня глаз беспомощного малолетнего ребенка. И, по правде говоря, все и обращались с ним, как с больным ребенком. А теперь он сможет вытянуться во весь рост... Как приятно вновь почувствовать себя мужчиной!

- Папа!

Магда стояла возле гостиницы и с изумлением смотрела на него.

- Какое чудесное утро, не правда ли? - с улыбкой произнес профессор и широко расставил руки, ожидая принять ее в свои объятия. Какое-то время девушка стояла в нерешительности, а потом бросилась ему навстречу.

- Папочка! - еле слышно проговорила она, сразу уткнувшись в толстые складки его теплого свитера. - Ты можешь стоять!

- И не только это! - Освободившись от дочери, он обошел вокруг инвалидного кресла. Сперва осторожно, придерживаясь правой рукой за спинку, потом все более уверенно, начав понимать, что не нуждается больше ни в какой опоре. Теперь он чувствовал себя еще крепче, чем утром. Он мог самостоятельно передвигаться! Ему казалось, что он сумел бы сейчас даже пробежаться или станцевать какой-нибудь бойкий танец. В порыве безудержной радости он попробовал даже изобразить какой-то особой сложности пируэт, чуть не свалившись при этом, но все же удержал равновесие и совсем по-детски залился смехом, глядя на изумленное лицо дочери.

- Папа, что произошло? Это же просто чудо! Все еще переводя дух от смеха, он в радостном возбуждении взял Магду за руки:

- Да, это чудо. В самом прямом смысле слова.

- Но каким образом?..

- Это сделал Моласар. Он полностью исцелил меня. Он вылечил мою склеродерму - избавил меня от нее, будто я никогда и не болел!

Глаза Магды наполнились слезами, но это были сладкие слезы радости за отца. Она часто заморгала, но все равно две тоненькие струйки неумолимо побежали по ее щекам. Казалось, она счастлива еще больше, чем сам профессор. Однако, приглядевшись к дочери повнимательнее, Куза заметил, что в глазах ее светится и нечто большее, к чему напрашивалось лишь одно определение - это было настоящее счастье. Он, конечно, мог бы расспросить ее о причине такой радости, но сейчас, когда он сам был вне себя от восторга, профессор подумал почему-то, что все это не так уж и важно. Главное, он снова ожил!..

Неожиданно краем глаза Куза заметил какое-то движение возле гостиницы и, проследив за его взглядом, Магда поняла, кого он увидел. Ее глаза радостно загорелись.

- Гленн! Ты только посмотри! Представляешь, Моласар вылечил моего отца!

Рыжеволосый молодой человек со смуглой кожей не двинулся с места. Он пристально смотрел на профессора своими голубыми глазами, будто пытался определить, что в эти мгновения происходит в его душе. Магда щебетала без умолку и тянула Гленна к отцу. Казалось, она просто опьянела от счастья.

- Это чудо! Это настоящее чудо! Теперь мы сможем выбраться отсюда, пока не...

- И какую цену он потребовал за исцеление? - тихо и серьезно спросил Гленн, не обращая внимания на восторженную болтовню своей подруги.

Куза напрягся, но, как ни старался, все же не смог выдержать пристального взгляда пронзительных голубых глаз Гленна. И в этих глазах он видел горькое отчаяние и какую-то граничащую с разочарованием грусть.

- Он не назначал мне никакой цены, а сделал это просто из сострадания к своему соотечественнику.

- На этом свете мало что делается бесплатно, - с сомнением покачал головой Гленн.

- Ну, хорошо. Допустим, он попросил меня о небольшой услуге, которую я должен буду оказать ему после того, как он покинет замок. Он ведь не может активно действовать в дневное время.

- А что же именно вы должны будете сделать? Профессору начинал уже надоедать подобный допрос. "Какое право имеет этот молодой человек задавать мне вопросы? - с возмущением подумал он. - Ничего я ему не скажу". - А вслух добавил: - Он еще не говорил мне.

- А вам это не кажется странным? Вы даже не знаете, о чем он может вас попросить и какие услуги вам придется ему оказывать. То есть не обговорили, по сути, никаких условий - а уже приняли плату.

- Это вовсе не плата! - убежденно заговорил профессор. - Просто в нездоровом виде я не смог бы реально помочь ему. А никаких сделок мы с ним не заключали - да в них и не было необходимости. Наши цели и так совпадают: это уничтожение немцев на территории Румынии, а затем уничтожение самого Гитлера. Мы сотрем нацизм с лица Земли!

Глаза Гленна раскрылись так широко, что Куза чуть было не рассмеялся.

- Так вот что он вам обещал!

- И это не пустое обещание! Когда я рассказал ему о концлагере в Плоешти, который собирается построить Кэмпфер, он буквально рассвирепел. А когда он узнал, что в Германии есть некто Гитлер, который стоит за всеми этими лагерями, Моласар тотчас же согласился уничтожить его, как только его сил будет достаточно, чтобы покинуть замок, хоть я и говорил ему, что Гитлер - глава государства, его охраняют, и все такое прочее... Так что ни сделок, ни платы здесь и быть не может - у нас с ним просто ОДНА ОБЩАЯ ЦЕЛЬ!

Наверное, он слишком громко кричал, потому что Магда испуганно отступила назад, схватила Гленна за руку и, прижавшись к нему всем телом, с тревогой посмотрела на отца. У профессора все внутри похолодело, но он старался говорить как можно спокойнее:

- А чем же ты занималась весь вчерашний день, после того как мы расстались, дитя мое?

- О... я почти все время была вместе с Гленном.

Больше ей ничего не пришлось добавлять. Старик сразу все понял. Разумеется, она была с Гленном! Куза критически оглядел дочь, которая с таким распутством обнималась сейчас с этим незнакомцем, да еще и позабыв надеть косынку, так что теперь ее пышные волосы свободно развевались по ветру.

Да как она посмела связаться с ним! Прошло всего два дня, как их разлучили, и за это время его дочь не нашла ничего лучшего, как пристать к первому встречному варвару. Это надо решительно прекратить! Конечно, не прямо сейчас. Но в ближайшем будущем. А пока у него и без нее хватает забот. Но как только они завершат свою миссию в Берлине, он лично позаботится о том, чтобы этот нахал никогда больше не смотрел на него своими обвиняющими голубыми глазками.

"Позаботится?.." - переспросил себя Куза. Он и сам до конца не понял, что подразумевал под этим словом, но в то же время отметил, что этот человек стал ему очень неприятен буквально с первого взгляда.

- Папа, разве ты не понимаешь, что мы сейчас можем сделать? - Магда пыталась успокоить разбушевавшегося старика. - Мы же можем уехать отсюда! Теперь ты без труда спустишься вниз с перевала. Тебе не надо больше возвращаться в замок! А Гленн поможет нам в этом, верно, Гленн?

- Конечно. Но я думаю, сначала надо спросить самого твоего отца, захочет ли он уезжать отсюда.

"Проклятье! - подумал Куза, глядя в умоляющие глаза дочери. - Похоже, этому типу известно не так уж мало".

- Папа... - начала девушка и оборвала себя на полуслове. Одного взгляда на его решительное лицо было достаточно. Она уже знала ответ.

- Я должен вернуться, - ответил он. - Но не ради себя. Я успел уже пожить на этом свете. Я пойду туда ради всего нашего народа. Ради нашей культуры. Ради всего человечества! Сегодня Моласар наберется сил, чтобы окончательно разделаться с Кэмпфером и остальными нацистами, потом я выполню одну его просьбу, и нам не придется больше прятаться ни от СС, ни от отрядов Железной Гвардии. А когда Моласар покончит с Гитлером...

- Неужели он в состоянии сделать даже это? - Магда не верила своим ушам.

- Я и сам не раз задавался этим вопросом. Но потом вспомнил, как ему удалось до такой степени запугать солдат, что они чуть не начали стрелять друг в друга. Сам же Моласар лишь развлекался этим, убивая их поодиночке и наводя ужас на всю заставу. - Профессор гордо протянул руку по ветру и немного поработал вальцами, наслаждаясь их второй жизнью и гибкостью суставов. - И последнее: после всего, что он сделал для меня, я перестал сомневаться в его бесконечных возможностях.

- Но разве можно ему довериться? - взволнованно спросила Магда.

Куза с удивлением оглядел дочь. Этот самый Гленн, похоже, успел уже и ее заразить своими сомнениями. Это совсем не понравилось профессору.

- А как же мне ему не доверять? - опросил он после короткой паузы. - Дитя мое, неужели ты не можешь понять? Ведь для всех нас снова начнется нормальная жизнь. И никто больше не будет преследовать наших друзей цыган, стерилизовать их и заставлять непосильно трудиться, как настоящих рабов. А нас, евреев, перестанут выгонять из собственных домов и отказывать в работе, у нас никто не будет отбирать то, что накоплено поколениями наших предков. Наконец, исчезнет страх за то, что сама наша нация будет полностью уничтожена! Ну как же мне после этого не доверять Моласару?

Магда молчала. Ей нечем было возразить ему или опровергнуть эти слова.

- А что касается лично меня, - продолжал упрямый старик, - то я снова вернусь в университет.

- На свою работу? - Магда ничего не понимала.

- Да. Признаться, первое, о чем я подумал, - так это о своей любимой работе. Но раз уж я теперь полностью выздоровел, то почему бы мне не стать ректором университета?

Магда с удивлением посмотрела на отца.

- Да... но тебя ведь никогда не прельщала административная работа.