слабый голос, полный удивительной теплоты и сердечности. Он познакомился с
Фабером несколько часов назад, но ему уже казалось, что он знал его всю
жизнь. Монтэг чувствовал теперь, что в нем заключены два человека:
во-первых, он сам, Монтэг, который ничего не понимал, не понимал даже всей
глубины своего невежества, лишь смутно догадывался об этом, и, во-вторых,
этот старик, который разговаривал сейчас с ним, разговаривал все время, пока
пневматический поезд бешено мчал его из одного конца спящего города в
другой. Все дни, какие еще будут в его жизни, и все ночи - и темные, и
озаренные ярким светом луны - старый профессор будет разговаривать с ним,
роняя в его душу слово за словом, каплю за каплей, камень за камнем, искру
за искрой. И когда-нибудь сознание его наконец переполнится и он перестанет
быть Монтэгом. Так говорил ему старик, уверял его в том, обещал. Они будут
вместе - Монтэг и Фабер, огонь и вода, а потом, в один прекрасный день,
когда все перемешается, перекипит и уляжется, не будет уже ни огня, ни воды,
а будет вино. Из двух веществ, столь отличных одно от другого, создается
новое, третье. И наступит день, когда он, оглянувшись назад, поймет, каким
глупцом был раньше. Он и сейчас уже чувствовал, что этот долгий путь
начался, что он прощается со своим прежним "я" и уходит от него.
жужжание, тончайший филигранный звук старческого голоса! Вначале он бранил
Монтэга, потом утешал в этот поздний ночной час, когда Монтэг, выйдя из
душного туннеля метро, снова очутился в мире пожарных.
придирайтесь. Совсем недавно и вы были таким. Они свято верят, что так будет
всегда. Но так всегда не будет. Они не знают, что вся их жизнь похожа на
огромный пылающий метеор, несущийся сквозь пространство. Пока он летит, это
красиво, но когда-нибудь он неизбежно должен упасть. А они ничего не видят -
только этот нарядный, веселый блеск. Монтэг, старик, который прячется у себя
дома, оберегая свои старые кости, не имеет права критиковать. Но я все-таки
скажу: вы чуть не погубили все в самом начале. Будьте осторожны. Помните, я
всегда с вами. Я понимаю, как это у вас вышло. Должен сознаться, ваш слепой
гнев придал мне бодрости. Господи, я вдруг почувствовал себя таким молодым!
Но теперь я хочу, чтобы вы стали стариком, я хочу перелить в вас капельку
моей трусости. В течение этих нескольких часов, что вы проведете с Битти,
будьте осторожны, ходите вокруг него на цыпочках, дайте мне послушать его,
дайте мне возможность оценить положение. Выжить - вот наш девиз. Забудьте об
этих бедных глупых женщинах...
расстраивались, - сказал Монтэг. - Я сам был потрясен, когда увидел слезы
миссис Фелпс. И, может быть, они правы. Может быть, лучше не видеть жизни
такой, как она есть, закрыть на все глаза и веселиться. Не знаю. Я чувствую
себя виноватым...
сказал вам: веселитесь! Но нет, Монтэг, вы не имеете права оставаться только
пожарником. Не все благополучно в этом мире.
чувство. Мои ноги не хотят идти!
что с вами. Вы боитесь опять наделать ошибок. Но не бойтесь. Ошибки иногда
полезны. Если бы вы только знали! Когда я был молод, я совал свое невежество
всем в лицо. Меня били за это. И к сорока годам я отточил наконец оружие
моих знаний. А если вы будете скрывать свое невежество, вас не будут бить и
вы никогда не поумнеете. Ну, а теперь шагайте. Ну! Смелее! Идемте вместе на
пожарную станцию! Нас теперь двое. Вы больше не одиноки, мы уже не сидим
каждый порознь в своей гостиной, разделенные глухой стеной. Если вам будет
нужна помощь, когда Битти станет наседать на вас, я буду рядом, в вашей
барабанной перепонке, я тоже буду слушать и все примечать!
обрели способность двигаться.
оштукатуренное здание пожарной станции было погружено в тишину. Оранжевая
Саламандра дремала, наполнив брюхо керосином, на ее боках, закрепленные
крест-накрест, отдыхали огнеметы. Монтэг прошел сквозь эту тишину и,
ухватившись рукой за бронзовый шест, взлетел вверх, в темноту, не сводя глаз
с опустевшего логова механического зверя. Сердце его то замирало, то снова
начинало бешено колотиться. Фабер на время затих в его ухе, словно серая
ночная бабочка.
ждал никого.
любопытнейший экземпляр, на всех языках мира именуемый дураком.
дани. Монтэг вложил в нее книгу. Даже не взглянув на обложку, Битти швырнул
книгу в мусорную корзинку и закурил сигарету.
пожаловать, Монтэг. Надеюсь, вы теперь останетесь подежурить с нами, раз
лихорадка у вас прошла и вы опять здоровы? В покер сыграем?
ощущал виновность своих рук. Его пальцы шныряли, как напроказившие хорьки,
ни минуты не оставаясь в покое. Они то нервно шевелились, то теребили
что-то, то прятались в карманы от бледного, как спиртовое пламя, взгляда
Битти. Монтэгу казалось, что стоит брандмейстеру дохнуть на них - и руки
усохнут, скорчатся и больше уж никогда не удастся вернуть их к жизни, они
навсегда будут похоронены в глубине рукавов его куртки. Ибо эти руки
вздумали жить и действовать по своей воле, независимо от Монтэга, в них
впервые проявило себя его сознание, реализовалась его тайная жажда схватить
книгу и убежать, унося с собой Иова, Руфь или Шекспира. Здесь, на пожарной
станции, они казались руками преступника, обагренными кровью.
Вернувшись, он прятал их под столом.
доверяли, но знаете ли, все-таки...
Заблудшая овца вернулась в стадо. Всем нам случалось в свое время
заблуждаться. Правда всегда будет правдой, кричали мы. Не одиноки те, кто
носит в себе благородные мысли, убеждали мы себя. "О мудрость, скрытая в
живых созвучьях",- как сказал сэр Филип Сидней. Но, с другой стороны: "Слова
листве подобны, и где она густа, так вряд ли плод таится под сению листа",-
сказал Александр Поп. Что вы об этом думаете, Монтэг?
налей бокал до края. От одного глотка ты опьянеешь разом, но пей до дна и
вновь обрящешь светлый разум". Поп, те же "Опыты". Это, пожалуй, и к вам
приложимо, Монтэг, а? Как вам кажется?
раз и опьянели от одного глотка. Прочитали несколько строчек, и голова пошла
кругом. Трах-тарарах! Вы уже готовы взорвать вселенную, рубить головы,
топтать ногами женщин и детей, ниспровергать авторитеты. Я знаю, я сам
прошел через это.
назад я видел сон. Я прилег отдохнуть, и мне приснилось, что мы с вами,
Монтэг, вступили в яростный спор о книгах. Вы метали громы и молнии и сыпали
цитатами, а я спокойно отражал каждый ваш выпад. "Власть", - говорил я. А
вы, цитируя доктора Джонсона, отвечали: "Знания сильнее власти". А я вам:
тот же Джонсон, дорогой мой мальчик, сказал: "Безумец тот, кто хочет
поменять определенность на неопределенность". Держитесь пожарников, Монтэг.
Все остальное - мрачный хаос!
скользкий, как угорь. Будьте осторожны!
божий. Убийство не может долго оставаться сокрытым". А я воскликнул
добродушно:
раз сослаться на священное писание". А вы кричали мне в ответ: "Выше чтят у
нас дурака в атласе, чем мудрого в бедном платье!" Тогда я тихонько шепнул
вам: "Нужна ли истине столь ярая защита?" А вы снова кричали: "Убийца здесь
- и раны мертвецов раскрылись вновь и льют потоки крови!" Я отвечал,
похлопав вас по руке: "Ужель такую жадность пробудил я в вас?" А вы вопили:
"Знание- сила! И карлик, взобравшись на плечи великана, видит дальше его!" Я
же с величайшим спокойствием закончил наш спор словами: "Считать метафору
доказательством, поток праздных слов источником истины, а себя оракулом -
это заблуждение, свойственное всем нам",- как сказал однажды мистер Поль
Валери.
голове, глазам, лицу, плечам, по беспомощно поднятым рукам. Ему хотелось
крикнуть: "Нет! Замолчите! Вы стараетесь все запутать. Довольно!"
вас скачет, словно на другой день после войны. Не хватает только труб и
звона колоколов. Поговорим еще? Мне нравится ваш взволнованный вид. На каком
языке мне держать речь? Суахили, хинди, английский литературный - я говорю
Черепнин Владимир
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Жюль Верн
Якубенко Николай
Афанасьев Роман