суше Дэвид мог приземлиться прямо на монетку в десять центов, да еще и
выдать сдачу. При этом он полагался лишь на свою сноровку, развитую в
высшей степени, поскольку в данном случае речь шла о его собственной
шкуре. Однако при посадке на авианосец приходилось полагаться на
мастерство того, кто дежурит на палубе, а Дэвид сомневался, что можно
рисковать этой самой шкурой, доверившись умению, добрым намерениям и
быстроте реакции кого-то другого.
Представь себе свой воздушный порт в Новом Риме. Каждый корабль заводят на
посадку с земли - верно? Ну вот так и аэропланы в те дни садились на
авианосцы. Только аналогия здесь неполная - на тогдашних кораблях не было
никаких приборов. Никаких. Я тебя не обманываю. Все делалось на глазок -
как мальчишка ловит мошек. Только мошкой был Дэвид, а ловил его дежурный,
находящийся на авианосце. Дэвиду приходилось забывать про собственное
мастерство, и доверять свою жизнь дежурному - иначе несчастья было не
избежать.
мир будет против. Довериться в такой же степени другому человеку можно
было, только полностью забыв про собственную природу. Все равно что
оголить пузо перед хирургом и сказать: "Режь на здоровье" - когда точно
знаешь, что такой портач и ветчину-то правильно не нарежет. Так что
посадки на авианосец действительно могли заставить Дэвида отказаться и от
полуторной платы, и от непыльной работы - ведь доверяться следовало
оценкам другого человека, более того - ничем не рискующего в этот момент.
свою волю, но и потом ему легче не стало. Но он совершенно неожиданно
обнаружил вот что: оказывается, существуют обстоятельства, когда мнение
другого человека не просто дорожке его собственного, а несопоставимо
дороже.
приземляясь на авианосец, имел шанс уцелеть лишь потому, что крюк на его
хвосте цеплялся за канат, протянутый поперек палубы. И если летчик
следовал лишь своему собственному суждению, основанному на опыте
приземлений на сухопутный аэродром, он мог разбиться о корму корабля...
или же, зная об этой опасности и пытаясь учесть ее, пролетал слишком
высоко и не зацеплялся за веревку. Вместо большого ровного поля,
прощающего любые ошибки, перед ним было крошечное "окно", в которое он
должен был попасть точно - ни выше, ни ниже, ни правее, ни левее, двигаясь
ни слишком медленно, ни слишком быстро. И при этом почти не имея
возможности убедиться, угадал ли он.
когда его усовершенствовали в необходимой степени, авианосцев уже не
стало. Точное описание человеческого прогресса: едва ты выясняешь, как
следует поступать, как обнаруживается, что уже поздно.
использовать для решения уже новой проблемы. В противном случае мы сейчас
еще качались бы на ветках.
который видел, что происходит. Дежурный этот звался "сигнальным офицером
посадки": он флажками сигналил о состоянии дел подлетающему пилоту.
поступок, Дэвид сделал три захода, наконец совладал с собой, доверился
сигнальщику и получил разрешение приземлиться.
освободился от своего содержимого.
удостоверением, подписанным сигнальщиком, заверенным командиром эскадрильи
и свидетелями - его сотоварищами. Такого унижения он не испытывал с тех
пор, как перестал быть плебеем. Не утешало и то, что орден вручался часто:
заготовленные заранее бланки дожидались каждой новой партии пилотов.
сигнальщиков, повинуясь им, словно робот; все его эмоции словно подавлял
некий самогипноз. И когда как-то раз пришлось садиться ночью - что здорово
действовало пилотам на нервы, поскольку они не видели перед собой ничего,
кроме светящихся жезлов, которыми сигнальщики орудовали по ночам вместо
флагов - Дэвид совершил идеальную посадку с первого же захода.
помалкивал, пока не убедился, что добился репутации хорошего пилота. И тут
же подал заявку на переподготовку - на многомоторный самолет. Добиться
перевода оказалось нелегко, поскольку так высоко ценивший способности
Дэвида инструктор стал теперь командиром его эскадрильи, и следовало
ознакомить его с рапортом. И, подав прошение, Дэвид угодил на прием к
своему боссу.
эскадрилье - и через четверть года я смогу дать тебе прекрасную
рекомендацию и направить на переподготовку - но как истребителя.
удостоилась половина эскадрильи! Наплюй, у меня тоже такой есть. Он не
унизил тебя в глазах товарищей. Это просто чтобы ты не забывал считать
себя человеком, когда решил, что удостоился нимба.
- на переподготовку. Отправляйся сейчас, я отпущу тебя, не дожидаясь трех
месяцев.
промолвил:
(англ.). - ягненок], не сделаешь истребителя. Все. Вы свободны.
себя как дома. Они были чересчур велики, чтобы взлетать в море с
авианосца, но служба на них считалась морской - однако на деле Дэвид почти
каждую ночь проводил дома: в собственной постели рядом с собственной
женой. Лишь изредка ему приходилось ночевать на базе во время дежурства,
еще реже большие лодки взлетали в небо по ночам. Они летали не слишком
часто и днем, в отличную погоду: аэропланы эти были слишком
дорогостоящими, каждый полет обходился недешево, а страну как раз
захлестнула волна экономии. Лодки летали с полными экипажами; в
двухмоторной числилось четверо или пятеро, а четырехмоторной - еще больше;
зачастую на борт брали и пассажиров, чтобы люди смогли набирать полетное
время, необходимое для повышения. Все это Дэйва устраивало - не нужно было
управлять машиной, делая при этом еще шестнадцать разных дел, можно было
забыть об офицерах-сигнальщиках... о капризных двигателях, наконец, о
горючем. Конечно же, будь его воля, он каждую посадку выполнял бы
самостоятельно, но когда первый пилот отстранил его от этой обязанности,
Дэвид заставил себя сдерживать беспокойство, а со временем даже избавился
от него, поскольку тот, как и все пилоты большой лодки, вел себя
осторожно, явно рассчитывая прожить долго.
чаще в краях далеких. А эта коснулась почти каждого народа Земли. Дэвид
как-то смутно представлял себе подобное. С его точки зрения, флот для того
и был предназначен, чтобы одним только внешним видом лишать каждого
желания воевать. Но его мнение никого не интересовало... Поздно было
суетиться, уходить в отставку, бежать было некуда, и он не стал
волноваться из-за того, чего не мог переменить - и это было неплохо,
поскольку война была долгой, жестокой и погубила миллионы людей.
служил сразу в призывной и продовольственной комиссиях, приложил руки не к
одному важному делу... пока президент не вызвал меня в Вашингтон, а о чем
говорил, велел помалкивать, да ты и не поверишь, если расскажу тебе. Новее
это сейчас ни при чем, я же говорю о Дэвиде.
пожаловали украшение, о котором речь сейчас и пойдет.
отставку в чине лейтенанта, поскольку на летающих лодках командиров более
старших было совсем немного. Но война сделала его лейтенантом и наконец
капитаном - с четырьмя золотыми полосками - без специальной комиссии,
экзаменов, ни дня не прокомандовав кораблем. Война быстро расходовала
офицеров, и оставшиеся в живых немедленно получали повышение - если ничем
себя не пятнали.
прибрежными водами, - в боевых вылетах, по определению тех лет, однако
едва ли подвергаясь большей опасности, чем во время тренировочных полетов
в мирное время. Совершал поездки, вербуя в летчики торговцев и клерков.
Однажды он был послан в зону боевых действий и заработал свою медаль
именно там. Я не знаю подробностей, однако героизм зачастую заключается в
том, чтобы не теряя головы выполнить свое дело, вместо того чтобы бежать и
получить пулю в спину. Такие люди одерживают куда больше побед, чем
отчаянные герои, ибо тот, кто ищет славы, порой в награду за храбрость
получает и смерть.
под огнем служебные обязанности, необходимо, чтобы свидетелем подвига было
начальство - и по возможности высокопоставленное. Удача улыбнулась Дэйву,
и он заработал медаль.
Афанасьев Роман
Маккефри Энн
Буркатовский Сергей
Посняков Андрей
Лондон Джек
Никитин Юрий