он усвоит ее, погрузившись в спокойную задумчивость и размышляя о
непонятном кровавом треугольнике, образованном его отцом, матерью и
Мартеном... известным в некоторых краях как добрый человек. Или о
прямоугольнике, буде желание прибавить и себя.
расстегивать рубашку. В его представлении мальчик уже ушел. Яблочко от
яблоньки.
тонкую поэзию - Катберт бы оценил это, но Роланд нет. Зато он по
достоинству оценил взбиравшийся в ослепительно голубое небо великолепно
зловещий эшафот, черный угловатый силуэт, нависавший над проезжей дорогой.
время от времени кивая, Корт медленно, с трудом прочел записки от их
отцов. Когда с обеими записками было покончено, он поглядел на
сине-лиловое рассветное небо и снова кивнул.
служившей ему домом. Он вернулся с ломтем грубого, пресного хлеба,
разломил его пополам и вручил каждому по половинке.
Помните: сделать как велено, не то узнаете, где раки зимуют.
приехали на место казни. Мальчики явились первыми, за четыре часа до
повешения, опередив всех прочих на добрых два часа, и на пустынном
Виселичном Холме не было никого, кроме грачей да воронов. Птицы были
повсюду и, разумеется, все - черные. Они шумно устраивались на якоре
смерти - жесткой, выдававшейся над люком перекладине. Они расселись в ряд
на краю помоста, толкались, стремясь занять место на ступенях.
места птицы с карканьем закружили над землей, будто орава сердитых
крестьян, согнанных с земли. На фоне чистого, зажженного зарей неба они
казались плоскими и черными.
происходящее; дерево виселицы не было благородным, оно не было частью
внушающей благоговейный ужас Цивилизации - это была всего лишь
покоробленная сосна, покрытая белыми кляксами птичьего помета. Им было
забрызгано все: ступени, перила, помост... и он вонял.
что Катберт смотрит на него с таким же выражением.
не сияющая блестящая штучка, нет - что-то старое, ржавое и изуродованное.
Вот почему отцы позволили им пойти. И со своей обычной упрямой, молчаливой
настырностью Роланд мысленно наложил руки на это что-то.
поделать.
такой немой мукой, что к тому вернулись собственные сомнения и болезненно
захотелось, чтобы в тот вечер они вообще не переступали порога западной
кухни. Отец был прав. Лучше все до единого мужчины, женщины и дети в
Фарсоне, чем это.
ни был сегодняшний урок, ни выпускать ее из рук, ни ослаблять хватку
Роланд не собирался.
находилась непонятная штуковина. Он знал, что Корт парой хороших ударов
распластал бы их обоих на земле, а потом шаг за шагом заставил бы с
проклятиями подняться на помост... на ходу хлюпая носами, чтобы сдержать
свежую кровь. Корт, вероятно, не поленился бы даже закрепить на
перекладине новую пеньковую веревку, по очереди набросить петлю на шею
каждому из них и заставить постоять на крышке люка, чтоб прочувствовали,
каково это; а еще Корт с готовностью наградил бы еще одним тумаком того,
кто всхлипнет или не совладает с мочевым пузырем. И, разумеется, был бы
прав. Впервые в жизни Роланд обнаружил, что ненавидит собственное детство.
Он мечтал о габаритах, мозолях и уверенности зрелых лет.
положил в нагрудный карман.
в пеньковой болтаться петле... но лишь взглянул на Катберта и потряс
головой.
собираться первые зрители, преимущественно семьи. Они съезжались в
разбитых фургонах и "фаэтонах"; в плетеных корзинах с крышками лежали
завтраки - холодные блинчики с начинкой из земляничного варенья. В животе
у Роланда ощутимо заурчало от голода, и мальчик еще раз с отчаянием
подивился, в чем же тут благородство. Ему казалось, что в Хэксе,
безостановочно кружившем в своем грязном белом халате по заполненной
горячим влажным паром подземной кухне, благородства было больше. В
болезненном замешательстве мальчик потрогал пальцем щепку от виселицы.
Катберт лежал рядом, делая бесстрастное лицо.
привезли на открытой повозке, но выдавала повара лишь необъятная талия -
глаза Хэксу завязали широкой полосой черной ткани, которая скрывала нижнюю
часть лица. В изменника полетело несколько камней, но большая часть толпы
продолжала завтракать.
не отец) осторожно провел толстяка-повара по ступенькам. По обе стороны
люка стояли взошедшие на помост еще раньше двое Стражей из Дозора. Когда
Хэкс со стрелком оказались наверху, стрелок перебросил через перекладину
веревку с завязанной на ней петлей, накинул повару на шею и спустил узел
так, что тот прильнул к шее прямо под левым ухом. Все птицы улетели, но
Роланд знал, что они ждут.
разнеслись над толпой и, несмотря на то, что голос повара заглушала
свисавшая на губы ткань, прозвучали со странным достоинством. Поднявшийся
слабый, приятный ветерок поигрывал полотном. - Я не позабыл лик своего
отца и пронес его через все.
сочувствие? Может быть, восхищение? Он решил спросить отца. Когда
предателей называют героями (или героев предателями, подумал он, по своему
обыкновению насупившись), значит, настали черные дни. Он жалел, что плохо
понимает происходящее. Мысли мальчика перескочили на Корта и на хлеб,
который Корт им вручил. Роланд почувствовал презрение: приближался день,
когда Корт должен был стать его слугой. С Катбертом, возможно, выйдет
иначе; может статься, Катберт согнется под непрерывным огнем Корта и
останется пажом или подручным конюха (или, что бесконечно хуже, надушенным
дипломатом, развлекающимся в приемных или глядящим в поддельные
хрустальные шары вместе с выжившими из ума болтливыми королями и
принцессами), но он - нет. Роланд это знал.
намертво.
наступившей полной тишине раздался такой звук, будто холодным зимним
вечером в очаге выстрелила сосновая шишка.
широким Y; в толпе возник удовлетворенный шелест; Стражи из Дозора бросили
тянуться по-военному и беспечно взялись наводить порядок. Стрелок не спеша
спустился с помоста, сел на лошадь и ускакал, грубо врезавшись в гомонящую
толпу. Гуляющие так и прыснули с дороги.
остались на облюбованном ими небольшом пригорке одни. Возвращались птицы -
исследовать новую долгожданную добычу. Одна опустилась Хэксу на плечо и
как старая приятельница сидела там, быстро поклевывая яркое блестящее
колечко, которое Хэкс всегда носил в правом ухе.
виселице с хлебом в руках. Катберт, казалось, пришел в замешательство.
перекладиной, оно медленно поворачивалось. Катберт протянул руку и дерзко
дотронулся до волосатой лодыжки. Тело качнулось и завертелось, описывая
новую дугу.
Николаев Андрей
Маккефри Энн
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Флинт Эрик
Зыков Виталий