выше, чем на двадцать футов. А он уже прошел в три раза больше.
знаешь".
камнями и прикрыл их несколькими горстями скудной травы-зубчатки. Покончив
с этим, он чуть-чуть отдохнул; голова у него горела, в ней стучало, его
бросало то в жар, то в холод; потом он, перекатываясь с боку на бок,
вернулся через дверной проем в тот, другой мир, в то, другое тело,
ненадолго оставив позади все усиливающуюся смертоносную инфекцию.
таким глубоким сном, что на миг он подумал, что у него началась кома...
состояние, в котором все функции организма снижены до такой степени, что
минутами он ощущал, как его собственное сознание начинает соскальзывать в
глубокую тьму.
темной норы, в которую оно забилось. Он заставил свое сердце биться чаще,
заставил свои нервы вновь воспринимать боль, которая, как пламенем,
обжигала его кожу и вернула его плоть в мучительную действительность.
что ему принес Эдди, были, как маленькие комочки тепла в окружавшем его
знобком холоде.
назвал их Эдди. Нет, не совсем так, но Роланд не мог произнести это слово
так, как его выговорил невольник. Главное, что это - лекарство. Лекарство
из того, другого мира.
невесело подумал Роланд, - то, я думаю, скорее твои снадобья, чем твои
бопкины".
действительно нужно - во всяком случае, по мнению Эдди - но оно должно
сбить ему жар.
с питьем крышку, сделанную из какого-то странного белого материала - не из
стекла и не из бумаги, а из чего-то, немного похожего и на то, и на другое
- и запил их.
он некоторое время полулежал, прислонившись к камню, и глаза его были так
широко раскрыты, так неподвижны и так полны отраженного света, что любой
прохожий, несомненно, принял бы его за мертвеца. Потом он стал жадно пить,
держа стакан обеими руками, почти не замечая гнилой, пульсирующей боли в
искалеченных пальцах - так он был потрясен вкусом напитка.
питье. Он закашлялся, постучал себя кулаком по груди, и кубик выскочил.
Теперь голова болела по-другому: это была та серебристая боль, что
появляется, когда слишком быстро пьешь что-нибудь чересчур холодное.
кровь, словно разогнавшийся мотор, чувствуя, как новая энергия вливается в
его тело так быстро, что ему показалось, будто он вот-вот взорвется. Он
машинально оторвал от рубашки еще один лоскут - скоро от нее останется
только висящая у него на шее тряпица - и расстелил его у себя на ноге.
Когда питье кончится, он вытряхнет на нее лед и приложит к раненой руке.
Но мысли его блуждали далеко.
происходящего или хотя бы убедить себя, что в нем есть смысл, почти так,
как Эдди пытался убедить себя, что другой реально существует, что это не
какая-то психическая судорога, не какая-то другая часть его сознания,
которая силится его обмануть. - Сладко! Сладко! Сладко!"
Мартен - а за его суровой внешностью аскета скрывался изрядный
чревоугодник - сыпал себе в кофе.
них накидал, и у него промелькнула мысль: быть может, то, что добавлено в
питье, и то, что лежит в пакетах - одно и то же? Он знал, что здесь, где
они находились в двух разных телах, Эдди прекрасно понимал его; он
предполагал, что, если бы он перешел в мир Эдди в своем собственном теле
(а Роланд инстинктивно понимал, что это выполнимо... хотя, если дверь
закроется, пока он будет там, он останется там навсегда, как Эдди навсегда
остался бы здесь, если бы они оба в этот момент находились здесь), он так
же хорошо понимал бы язык его мира. Побывав в сознании Эдди, он узнал, что
языки обоих миров прежде всего сходны. Сходны, но не идентичны. Здесь
сэндвич зовется "бопкин". Там "подкинуть" означает найти какую-нибудь еду.
Так что... разве не может быть, что вещество, которое Эдди называет
"кокаин", здесь, в мире стрелка, называется сахар?
что за ним следят слуги Жрецов Таможенного Досмотра. Кроме того, у Роланда
было впечатление, что он заплатил за него сравнительно мало. Даже меньше,
чем за бопкины с мясом. Нет, сахар - не кокаин, но Роланд не мог понять,
зачем людям может быть нужен кокаин - да, коли на то пошло, любое другое
запрещенное законом снадобье - в мире, где такое сильнодействующее
средство, как сахар, стоит так дешево и его так много.
хотеться есть... и с изумлением и растерянной благодарностью понял, что
чувствует себя лучше.
сахар может восстановить их; это ему известно еще с детства. Но сахар не
может притупить боль или угасить огонь лихорадки в твоем теле, когда
какая-нибудь инфекция превратила его в пылающую печь. А ведь с ним-то
произошло именно это... и все еще происходит.
ему в горло рыболовные крючки, похоже, стали исчезать. Это было
невероятно, и в то же время это был неоспоримый факт, а не просто игра
воображения и не самовнушение (по правде говоря, стрелок не был способен
на такую легкомысленную вещь, как самовнушение, уже десятки неисчислимых и
непознаваемых лет). Отсутствующие пальцы руки и ноги еще дергало, но, по
его мнению, даже и эта боль стала не такой острой.
ошибкой, - проговорил голос из более дальних глубин его сознания (это был
не нервный, хихикающий, стервозный голос человека в черном, и не грубый,
хриплый голос Корта; Роланду показалось, что это - голос его отца). - Ты
ведь знаешь: то, что он сделал для тебя, он сделал потому, что это нужно
для него самого, так же, как ты знаешь, что эти люди - пусть они и
Инквизиторы - отчасти или даже полностью правы насчет него. Он слабый
сосуд, и причина, по которой они его забрали, не была ни лживой, ни
низкой. Не спорю, в нем есть сталь. Но в нем есть и слабость. Он как Хэкс,
повар. Хэкс подсыпал яд неохотно... но от этого вопли умирающих, когда у
них лопались кишки, не становились тише. И есть еще одна причина
остерегаться..."
видел ее раньше, в глазах Джейка, когда мальчик, наконец, начал понимать,
какая у стрелка цель.
причинить зло, ты причиняешь зло себе.
свой безжалостный свет, а волны со скрежетом накатывались на берег, а
чудовища, похожие на омаров, выкрикивали свои идиотские вопросы. - Мой
долг - мое проклятие. А проклятым незачем сворачивать с пути!
и вкус у этих штук по сравнению с рыбой-дудцом был, как у помоев, но разве
он имеет право жаловаться после этого дивного напитка? Он решил, что нет.
И потом, игра зашла слишком далеко, чтобы вникать в такие тонкости.
какой-то волшебный экипаж, мчавшийся по сделанной из металла дороге,
полной других таких же экипажей... их там были десятки, быть может, сотни,
и ни один из них не был запряжен ни единой лошадью.
наготове; Роланд у него внутри был еще сильнее наготове.
в шкатулке? Золотая чаша или кусачая змея? И как раз в тот миг, когда она
поворачивает ключик и кладет руки на крышку, она слышит голос матери:
"Просыпайся, Диана! Доить пора!"
лицом и большими, торчащими вперед, как у зайца, зубами. Это лицо было
знакомо Эдди.
Березин Федор
Пехов Алексей
Лондон Джек
Бажанов Олег
Белов Вольф
Перумов Ник