Чтение 20–й страницы книги ~Зимняя луна~

Повторно осмотрел ту руку, которую засовывал в дверь, как будто
всерьез считал, что она может внезапно обратиться в прах. А почему нет?
Было ли это более невероятным, чем то, что уже произошло?

С первыми лучами солнца Эдуардо пристегнул кобуру и отправился на луг
к границе нижнего леса, где снова долго искал камеру, дробовик и дискмен.

Исчезли.

Можно обойтись и без дробовика. Это совсем не единственное его
оружие.

Дискмен уже выполнил свою задачу, больше не нужен. Кроме того, он
вспомнил, как изнутри лился дым и как накалился корпус, когда он открепил
плейер от пояса: наверняка сломался.

Однако было ужасно жаль камеры, так как без нее у него не оставалось
свидетельств того, что он видел. Может быть, поэтому ее и забрали.

Снова в доме сварил еще одну джезву кофе. Для чего ему, черт возьми,
вообще нужна эта простата?

Из кабинета он принес блокнот "делового формата" с листами желтой
линованной бумаги и пару шариковых ручек.

Затем сел за кухонный стол, и понемногу осушая второй кофейник,
принялся заполнять страницы своим правильным, твердым почерком. На первой
странице он вывел:

"Меня зовут Эдуардо Фернандес, и я был свидетелем серии странных и
необъяснимых событий. Я не слишком большой охотник вести дневник: часто
решал начать его точно с наступлением нового года, но всегда до самого
конца января находились другие дела. Однако теперь я достаточно
встревожен, чтобы изложить здесь все, что видел и могу еще увидеть в
последующие дни. Поэтому намерен оставить в этом блокноте запись
происходящего на тот случай, если не смогу в будущем рассказать это сам".

Он попытался передать всю свою необычную историю простыми словами, с
минимумом прилагательных и без эмоций, даже избегал рассуждений о природе
этого явления или силы, которая сотворила дверь. По правде говоря, он
сомневался, стоит ли называть это дверью, но в конце концов использовал
именно этот термин, потому что знал, на каком-то уровне вне языка и
логики, что "дверь" - это как раз то, нужное слово. Если умрет -
столкнувшись с этим, он может и погибнуть - прежде чем добудет
доказательства того, что эти странные события действительно происходили,
то теперь у него была надежда. На того, кто прочитает его отчет,
произведут должное впечатление его холодность, спокойный стиль, и этот
неизвестный читатель не станет расценивать отчет как бред слабоумного
старика.

Он так увлекся своим писанием, что проработал все время ленча и далее
до полудня, прежде чем оторвался сготовить себе что-нибудь поесть. Из-за
того, что и завтрак пропустил, аппетит у него был. Он отрезал холодной
цыплячьей грудки, оставшейся от вчерашнего ужина, и построил пару высоких
сандвичей с сыром, помидором, латуком и горчицей. Сандвичи с пивом были
прекрасным завтраком потому, что их можно было есть, одновременно
продолжая составлять отчет на желтой "делового формата" бумаге.

К сумеркам он довел рассказ до настоящего времени. Заканчивалось все
так:

"Я не ожидаю увидеть снова дверь, потому что подозреваю, что она уже
выполнила свое назначение. Что-то прошло через нее. Хотел бы узнать, что
это было. А может быть, я этого и не хочу".

Хитер разбудил какой-то звук. Сначала это было тихое поскребывание,
затем резкое царапанье, источник которого нельзя было определить. Она
села, выпрямившись на кровати, внезапно встревоженная.

Ночь снова стала тихой.

Поглядела на часы. Десять минут третьего утра.

Несколько месяцев назад она бы приписала свою встревоженность страхам
из незапомнившегося сна, просто перевернулась бы на другой бок и
попыталась снова заснуть. Но не сейчас.

Вечером она улеглась поверх покрывала. Потому что не собиралась
выпутываться из одеял в тот момент, когда потребуется встать очень быстро.

Уже несколько недель она спала в тренировочном костюме вместо обычных
футболки и трусиков. Даже в пижаме чувствовала себя слишком уязвимой.
Тренировочный костюм вполне годился для того, чтобы в нем спать, и плюс к
этому она всегда была уже одетой, на тот случай, если какая-нибудь
неприятность случится посреди ночи.

Как сейчас.

Несмотря на затянувшееся молчание, она взяла с тумбочки оружие. Это
был револьвер Корта тридцать восьмого калибра, сделанный в Германии на
Ваффенфабрик Корт, - может быть, самый лучший пистолет в мире.

Револьвер был только малой частью всего вооружения, постепенно
закупленного по совету Альмы Брайсон. С того дня, когда ранили Джека, она
провела много часов в полицейском тире. Поэтому сейчас револьвер казался
естественным продолжением ее руки.

Размерами ее арсенал превосходил арсенал Альмы, которому она сама
когда-то удивлялась. И теперь уже, ее тревожило, что Альма недостаточно
вооружена для защиты от всяких неожиданностей.

Новые законы скоро вступят в действие, и это сделает закупку оружия
затруднительной. Ей пришлось взвесить разумность траты большей части их
ограниченного дохода на средства защиты, которые могли никогда не
потребоваться, но перевесила та мысль, что все ее даже самые жуткие
сценарии будущего могут оказаться слишком оптимистичными.

Когда-то она считала подобное настроение проявлением четко выраженной
паранойи. Времена изменились. Что когда-то было болезнью, теперь стало
трезвым реализмом.

Она не любила думать об этом. Это ее угнетало.

Пока ночь оставалась подозрительно тихой, прошла через спальню к
двери в холл. Не нужно было включать никаких лампочек. За последние
несколько месяцев она провела так много ночей без отдыха, расхаживая по
дому, что теперь могла передвигаться из комнаты в комнату в темноте ловко
и тихо, как кошка.

На стене прямо в спальне находилась панель управления сигнализацией,
которую она установила через неделю после событий на бензозаправке
Аркадяна. Лентой зеленых светящихся букв монитор сообщил ей, что все
БЕЗОПАСНО.

Сигнализация проведена во все места, где дом соприкасался с внешним
миром, магнитные контакты были установлены на каждой внешней двери и
каждом окне, поэтому она могла быть уверена, что звук, разбудивший ее, не
был произведен человеком, пробравшимся внутрь помещения. В подобном случае
уже зазвучала бы сирена и властный мужской голос произнес бы запись с
микропроцессора: ВЫ ВТОРГЛИСЬ В ДОМ, ПОСТАВЛЕННЫЙ НА ЗАЩИТУ. ПОЛИЦИЯ
ВЫЗВАНА. УХОДИТЕ НЕМЕДЛЕННО.

Босиком Хит шагнула в темный коридор второго этажа и подошла к
комнате Тоби. Каждый вечер она проверяла, открыты ли обе двери, в ее и его
комнату, чтобы услышать, если он позовет.

Несколько секунд она простояла около его постели, слушая тихое
сопение. Фигура мальчика под одеялом ясно вырисовывалась в слабом свете,
который перетекал из ночного города через узкие щели в жалюзи "Леволор".
Он был мертв для мира и ни в коем случае не мог быть источником того
звука, который прервал ее сон.

Хитер вернулась в холл, вышла к лестнице и спустилась вниз, на первый
этаж.

В тесной каморке и затем в гостиной прошла мимо всех окон, глядя
наружу, ожидая увидеть что-нибудь настораживающее. Тихая улица выглядела
настолько мирной, будто бы она располагалась в маленьком городке Среднего
Запада, а не в Лос-Анджелесе. Никто не устраивал грязных игр на лужайке
перед домом, не крался вдоль северной стены.

Хитер начала думать, что этот подозрительный звук был частью ее
кошмара.

Она теперь редко хорошо высыпалась, но обычно помнила свои сны.
Слишком часто в них была бензозаправка Аркадяна, хотя она проезжала около
этого места только один раз, на следующий день после перестрелки. Сны были
оперным спектаклем с пулями и кровью и огнем, в котором Джек часто сгорал
заживо. Нередко она Тоби присутствовала при всей пальбе, и одного из них
или обоих часто ранили вместе с Джеком, один или оба сгорали. Иногда
хорошо стриженный блондин в костюме от Армани вставал на колени рядом с
ней, - лежащей, изрешеченной пулями, - прикладывал губы к ее ранам и пил
кровь. Убийца мог быть слепым, вообще с безглазыми впадинами, полными
мутного пламени. Его улыбка обнажала зубы, острые, как клыки гадюки, и
однажды он сказал ей: "Я возьму Тоби с собой в ад - посажу маленького
ублюдка на поводок, и он станет моей собакой-поводырем".

Хитер подумала, насколько страшен должен быть тот, сегодняшний сон,
который не хотел выходить из памяти, если поддающиеся воспоминанию кошмары
так ужасны?

Обойдя всю гостиную, она вернулась к арочному дверному проходу и
пересекла холл, ведущий к столовой, уже решив, что ее воображение
перестаралось. Не было никакой опасности, от которой надо срочно уберечь
себя и сына. Она больше не держала "корт" перед собой, а опустила руку,
прижав его к ноге, дулом в пол, и ее пальцы на спусковом крючке были так
же сдержанны, как и сам крючок.

Заметив кого-то снаружи, кто передвигался вдоль окон столовой, она
снова наполнилась тревогой. Жалюзи были открыты, но занавески повсюду
опущены. Освещенный уличным фонарем, ночеброд отбрасывал тень, которая
проникала сквозь стекло и образовывала рябь на мягких складках
полупрозрачной ткани. Тень быстро исчезла, как будто ее отбросила ночная