помню, как ты рос, чтобы стать моей гордостью. А теперь я для тебя ничто.
Забывает сын, - голос у нее был горький, старый и сухой, как шелуха. Я
знал о капризах женщин во время беременности и не придал этому значения.
пойти к своей городской шлюхе, ведьме с бледными, как свиной жир,
волосами, которая тебя околдовала. Ты совсем не слушаешь моих
предупреждений? Я теперь так мало значу для тебя?
повести себя с ней иначе, но ее скрытое маской лицо, ее высохший голос и
женская глупость рассердили меня. Я надеялся, что с этими зловещими
предсказаниями злых чар покончено.
нами отношения, между тобой и мной. Ты же знаешь, что у меня с эшкирянкой.
тебя, она - рабыня, а ты - воин, и чтобы ты женился на ней священным
браком?
стороны Тафры, такой навязчивой болтовни о духах. - Ты, моя мать, тоже
была пленницей из чужого племени, захваченной во время налета, рабыней
копья, шлюхой Эттука, пока он не ввел тебя в огненный круг и не сделал
своей женой. Что же, ты тоже околдовала его, мать? Если так, ты сделала
плохой выбор. Когда я стану мужем моей эшкирской рабыни, женщины не
осмелятся порочить ее, а мужская половина учить своих сыновей обзывать ее,
как всю мою жизнь они поступали с тобой. Твой красный боров хвалит тебя,
как хвалят свиноматку, и рассказывает всему племени, как он ездит на тебе
верхом и хвастается, что спаривается и с другими. С тех пор, как я начал
ходить, я сражаюсь, и когда был мальчиком, и когда стал мужчиной, потому
что я твой сын, а он не позаботился о твоей чести, поэтому и о моей. Когда
у Демиздор будут от меня сыновья, им не придется сбивать в кровь костяшки,
чтобы доказать, что они мои наследники. - Я осекся, задыхаясь, понимая,
что сказал чересчур много.
спокойно:
наказывать меня еще и словами.
победы, которое я испытывал до этого. И именно это мне было труднее всего
простить ей.
это. - Не будем больше об этом.
заплакала, не заплакала и сейчас. Если бы она заплакала, я бы подошел к
ней. Она не плакала, и я не подошел.
мной, и я придерживался того же. Я стал вспоминать другие случаи, когда
она вела себя странно и была упрямой. Я начал презирать ее, как я презирал
других женщин, которые претендовали на меня, а мне не нужны были их
притязания. Но сам я не осознавал, что презираю ее. Она видела это лучше
меня. Я проводил с ней меньше времени, чем когда-либо, все больше с моей
девушкой в палатке Котты. Меня больше не трогало то, что Тафра не снимала
шайрин в моем присутствии. Я едва замечал это. Я страстно мечтал увидеть
только лицо Демиздор.
однажды ясно читался в ее газах, спрятался где-то глубоко в ее мозгу.
Котта приносила ей лекарства, и она надменно выпивала их, не произнося ни
слова. Даже ее муж не приходил больше к ней. Он не хотел ее больше. Если
бы она принесла ему еще одного мальчика, ее благополучие расцвело бы, как
пышный цветок, но если это будет девочка или болезненный мальчик, ее не
ждало ничего хорошего. Возможно, она видела себя повторением судьбы Чулы,
но у Тафры не было ни родителей, ни друзей. Что до меня, то узы были
порваны.
моей матерью Тафрой сгустились тени, чернее Ночи Сиххарна.
Он не хотел, но я заставил его. Я чувствовал свою силу в тот год и знал,
как ею воспользоваться. Он вращал глазами и брызгал слюной, выплевывая
свои заклинания через оскаленный рот, но обвенчал-таки нас.
преподнес много подарков и принес к столу много мяса убитых мной самим
зверей и бочку крепкого малинового напитка, которую увез после налета на
городской дворец-форт и сохранил. Я подарил Эттуку одну из моих городских
лошадей, и он натянуто усмехнулся. Две или три кобылы собирались
жеребиться, так что это не было для меня большой потерей.
из янтаря в ее топазовых волосах выглядели почти красными. Моуи пришли со
своим вечным обменом, и я достал у них материю, тонкое белое полотно с
зелеными и бронзовыми полосками. Мока, выбиравшая материю, тараторила им
про Демиздор, гордясь достоинствами моей новой невесты, как она гордилась
бы новым бронзовым котлом. Мока была довольна тем, что имела: своим
мужчиной, детьми и домашним очагом. Демиздор была военным трофеем, чем-то,
что увеличивало мое процветание и поднимало статус. Для Моки, может быть,
Демиздор не была даже человеком, просто еще одним богатым приобретением
для украшения палатки.
золотыми обручами. Она вошла ко мне в огненный круг подобно дочери вождя.
Но за открытыми прорезями маски ее зеленые глаза блестели презрением. А с
другой стороны, когда я взял ее за руку, она дрожала, и грудь ее
вздымалась под кисейной тканью, как от бега. Она хорошо знала, что ее
ждет.
горел я сам.
костра крарла. Задолго до его окончания невеста идет в палатку, и вскоре
жених встает и отправляется вслед за ней.
были бессмысленной интерлюдией между отбытием моей женщины и моим уходом к
ней. Когда я поднялся, ночь окутала меня, голова моя звенела, и на всей
земле была только одна дорога, та, что вела меня к ней.
светом жаровни да какая-нибудь женщина суетилась, припозднившись со своей
работой. Свет горел только перед палаткой Котты, и она сама сидела перед
лампой. Когда я проходил мимо, слепая женщина безошибочно окликнула меня
по имени.
узнать кое-что.
знаешь другого.
только часы, и я не хочу терять их здесь.
женщина с женщиной в час нужды. Она из благородного рода, рыцари и супруги
их королей. Она была подругой одного из золотых масок, которые бросились
на свои кинжалы в крепости: принца. Она считала это почетным, а ты лишил
ее этого...
голова осуждает ее. У меня в доме много лекарственных эссенций и ядов.
Есть маленький каменный кувшинчик, одна-две капли из него хороши против
боли в ногах у стариков, но если больше одной-двух капель, сердце
остановится. Твоя эшкирянка расспрашивала меня об этих вещах и, поскольку
она будет женой сына вождя, я ответила ей.
взяла его. Она знает, что Котта слепа, и думала, Котта не заметит. Но у
Котты свой способ видеть.
глаза.
тебя, чтобы ты остерегался, но испытай ее прежде, чем действовать.
голове. Примерно в шести шагах от моей палатки я представил, как я найду
ее, она даже убийство затмит своей красотой. И я уже знал, как
действовать, будто планировал целый месяц.
света. Она была в маске - мне предстояло снять маску в эту брачную ночь -
но она сняла одежду и ждала меня, лежа на локте, одетая в свое тело, в
другом одеянии не было необходимости. Это была городская поза, поза