Чтение 20–й страницы книги ~Ночная прогулка~

Айк, судя по голосу, был озадачен:

- Но, брат, у нас же включена наша люми-лампа. Ты не можешь заглянуть
в собственную сумку? Мы голодны. Твои новые друзья голодны.

- Извини, мой новый друг. Я слишком вымотан, чтобы искать. Но не будь
этого, проку от меня было бы немногим больше. - Теллон сделал над собой
усилие: - Я слепой.

Он, кажется, впервые сказал о своей слепоте вслух.

- Прости, - в голосе Айка послышалось неподдельное сожаление.
Воцарилось молчание, потом он сказал:

- Можно спросить у тебя одну вещь, брат?

- Какую?

- Эти толстые серые очки, что на тебе надеты, - почему слепые начали
носить толстые серые очки? Какой от них толк, если ничего не видишь?

Теллон приподнял голову на несколько дюймов:

- Что ты имеешь в виду?

- Я сказал, какой смысл косить...

- Нет! - оборвал его Теллон. - Что ты имел в виду, когда сказал, что
слепые стали носить толстые серые очки?

- А! Ну, твои очки - вторые, что я видел за эту неделю. Да, брат...
потому я и спросил. Где-то в десяти милях к северу отсюда есть поместье,
хозяин которого очень богатый и притом слепой Мы с Денвером часто лазим
через стену, потому что мы оба любим фрукты. Фруктовые деревья там просто
стонут под тяжестью плодов; прямо-таки помочь им облегчиться - сам бог
велел. Конечно, там собаки, но днем...

- Очки, - прервал его Теллон. - Что ты говоришь об очках?

- В том-то и дело, брат. На этой неделе мы видели слепого. Он гулял в
саду, и на нем были очки вроде твоих. А теперь... теперь до меня дошло,
что он двигался, как зрячий!

Теллона охватило волнение:

- Как его зовут?

- Не помню, - ответил Айк. - Я только слышал, что он вроде бы в
родстве с самим Арбитром и что он математик или наподобие того. Но я не
помню, как его зовут.

- Его зовут Карл Жюст, - нетерпеливо сказал Денвер.

- Почему ты об этом спрашиваешь, брат? - хихикнул Айк. - Он тебе
друг, что ли?

- Не совсем, - холодно ответил Теллон. - Скорее, я друг его семьи.

За то, чтобы поработать у Теллона проводником, Айк запросил сто
часов.

Сумма несколько шокировала Теллона. За два года на Эмм-Лютере он
успел свыкнуться с радикальной "финансовой демократией", введенной
правительством вскоре после своего прихода к власти в 2168 году. В своей
первоначальной, наиболее чистой форме она предписывала, что любому
человеку за один отработанный час, независимо от рода его занятий, следует
платить одну денежную единицу, называемую "один час". Как и лютеранская
единица времени, один час делился на сто минут. Наименьшей монетой была
четверть - одна четвертая минуты, или двадцать пять секунд.

Когда улеглось возбуждение, вызванное новым, не зависимым от Земли,
статусом. Гражданский Арбитр счел необходимым значительно преобразовать
систему оплаты труда. В закон были добавлены статьи о сложных
коэффициентах, позволявшие тем, кто путем самосовершенствования увеличивал
свой вклад в экономику, получать за работу больше одного часа в час. Но
коэффициент "три" был абсолютным максимумом, и поэтому на Эмм-Лютере было
очень немного крупных частных корпораций - стимулирование было ограничено,
как и замышлял Арбитр.

Чтобы приблизиться к коэффициенту "три", человек должен был иметь
высочайшую профессиональную квалификацию и работать с полной отдачей сил -
а тут бездельник и бродяга по имени Айк требовал суммы, которая, по самым
скромным подсчетам Теллона, соответствовала коэффициенту "десять".

- Ты сам знаешь, что это безнравственно, - сказал Теллон, гадая, есть
ли у него столько денег. Он забыл пересчитать банкноты в пачке,
позаимствованной у "Персидского кота".

- Вот если бы я взял деньги, пока ты спал, и слинял с ними, тогда это
было бы и вправду безнравственно.

- Ты наверняка проверил, что деньги у меня есть. Коли на то пошло,
сколько там в моем мешке?

Айк попробовал изобразить смущение:

- По-моему, часов девяносто.

- Тогда как же я смогу заплатить тебе сто?

- Ну... там еще радио.

Теллон нервно рассмеялся. Он догадывался, что ему еще повезло. Он был
слеп, из-за раны между лопатками при каждом движении его тело немело от
мучительной боли. Четверо бродяг играючи могли бы обчистить его ночью,
пока он спал; строго говоря, было вообще поразительно, что в обмен на его
деньги они намеревались хоть что-то сделать.

- Почему вы так стремитесь мне помочь? Вы знаете, кто я такой?

- Брат, все, что я на самом деле знаю про тебя, следует из твоего
акцента, - сказал Айк. - Ты с Земли, а мы тоже оттуда. Здесь было совсем
неплохо, пока кучка этих ханжей с Библиями не захватила власть и не лишила
человека возможности получать честную зарплату за честную работу.

- Кем ты работал?

- Я? Нет, брат, это не для меня. Здоровье не позволяет. Но разницы-то
никакой! Если бы я работал, я все равно не получал бы за это в добрых
честных соларах, верно? А вот Денвер трудился - торговал настоящими
кусочками Святого Креста.

- Пока фабрику, где он их делал, не прикрыли, правильно я понимаю? -
нетерпеливо прервал его Теллон. - Когда ты сможешь проводить меня в
поместье Жюста?

- Ну, нам придется пересидеть здесь до конца дня. Когда стемнеет, мы
выведем тебя за забор. После этого все зависит только от твоих ног.
Конечно, идти нам придется не по Бульварам, но к рассвету мы будем на
месте.

"Рассвет, - подумал Теллон, - а если не удастся получить обратно от
Карла Жюста свой электроглаз, тогда - последний закат. Интересно, этот
человек - отец или брат Хелен Жюст?"

- Хорошо, - сказал он. - Можешь взять деньги.

- Спасибо, брат. Я уже взял.

Идти пришлось всю ночь, и благодаря поддержке Айка Теллон обошелся
без электроглаза: последние крохи энергии надо было сберечь для всего
того, что ему предстояло в поместье. С ним пошли только Айк и Денвер -
один взял его за правую руку, другой - за левую.

Двое его спутников помогли ему пролезть сквозь прикрытую бурьяном
дыру в заборе и вывели туда, где вновь начинались тихие улицы. Дорогой
Теллон задумался над вопросом как эта порода людей может существовать
веками без изменения? Непрерывное развитие человечества, кажется, их не
затронуло - они живут и умирают точно так же, как делали это древние
бродяги. Если человечество просуществует еще миллион лет, то и тогда,
видимо, они сохранятся.

- Кстати, - спросил Теллон, - что вы сделаете со всеми этими
деньгами?

- Купим еды, конечно, - ответил Айк.

- А когда еда кончится? Что тогда?

- Там видно будет. Проживем.

- Не работая? - сказал Теллон. - Разве не легче было бы устроиться
куда-нибудь?

- Конечно, легче, брат. Работать иногда легче, но я не собираюсь
поступаться принципами.

- Принципами! - рассмеялся Теллон.

- Да, принципами. Противно уже то, что не платят добрыми честными
соларами. А при этой чокнутой системе дело обстоит еще паскудней.

- Как так? Мне здешняя идея кажется вполне разумной.

- Не смеши меня, брат. Сами коэффициенты - идея хорошая, но они же их
применяют шиворот-навыворот!

- Шиворот-навыворот? - Теллон никак не мог понять, искренне говорит
Айк или дурака валяет.

- Да, я так считаю, - Айк не шутил. - Да и на Земле та же история.
Возьми кого-нибудь, вроде хирурга. Этот человек и вправду хочет быть
хирургом - у него талант, видишь ли... призвание! Он ничем другим на свете
не стал бы заниматься - и тем не менее он получает в десять или в двадцать
раз больше какого-нибудь бедняка, вкалывающего на работе, которую
ненавидит. Это справедливо? Справедливо, что кто-то наподобие... как звать
теперешнего самого главного на Земле?

- Колдуэлл Дюбуа, - подсказал Теллон.

- Ну, ему нравится быть самым главным - пожалуйста Но тогда почему же
он должен получать в сотни раз больше работяги, которого достала
осточертевшая ему машина? Ненавидит ее, а должен с ней нянчиться... Нет,
брат, следует каждый год проводить этакую психологическую проверку всех,
кто работает. Когда окажется, что кто-то начал находить удовольствие в
своей работе, ему надо срезать зарплату. И вот уже у вас есть лишние
деньги для другого парня, который, наоборот, за год еще больше озверел от
своей постылой работы.

- Я передам твое предложение Колдуэллу Дюбуа, как только увижусь с
ним.

- О, рядом с нами настоящая знаменитость, - сказал Денвер. - Здесь он
выпьет шерри с Жюстом, а потом отправится прямо на обед к президенту