а, конечно же, воробей; и я гадал, был ли он убит другим воробьем или я
неправильно понял и имелся в виду прикончивший воробья щегол. И тогда я
сказал этому маленькому уродцу Арбитру, восседавшему теперь на каминной
полке: "Почему же ты не вопишь, что это нечестная игра, ибо игра эта и в
самом деле нечестная, раз убит мой друг!" И в то же время я не мог быть
уверен, убит он или нет, поскольку он сидел тихо, как и раньше, утонув в
кресле, с улыбкой на губах, а там, где вошла стрела, не было ни капли
крови.
исчезли, словно чья-то рука стерла их с грифельной доски моего сознания, и
я обрадовался этому, но почти сразу же ощутил себя бегущим по проспекту, а
впереди маячило здание, которое я знал и куда изо всех сил стремился
добежать, ибо это было необычайно важно - и в конце концов мне удалось.
Сразу же за дверью сидел у стола один из агентов ФБР. Я догадался, что это
агент, поскольку у него были квадратные плечи и подбородок, а на голове -
мягкая черная шляпа. Я принялся шептать ему на ухо об ужасной тайне, о
которой никому нельзя говорить, потому что всякий проникший в нее обречен
на смерть. Он слушал, и выражение его лица ничуточки не менялось, а когда
я закончил, он все так же невозмутимо взялся за телефон. "Вы - член Шайки,
- сказал он. - Я таких за сто шагов нюхом чую." И тогда я понял, что
ошибся, что это не агент ФБР, а попросту Супермен [Супермен - герой
популярного комикса, изначальными авторами которого были писатель
Дж.Сигел и художник Дж.Шустер; впервые Супермен появился на страницах
журнала "Экшн комикс" в 1938 году, а годом позже родился
специализированный "Супермен комикс"; впоследствии в создании сериала
участвовали многие известные художники и писатели-фантасты, в том числе
А.Бестер, Э.Гамильтон, Г.Каттнер и др.; существует и несколько кино- и
видеоверсий Супермена; официальные похороны этого героя состоялись в 1992
году]. И тут же я оказался в другом месте и перед другим человеком -
высоким, с тщательно причесанными светлыми волосами и подстриженными
щетинистым ежиком усами, стоявшим в отчужденной и напряженной позе. Я
сразу же узнал в нем агента ЦРУ; встав на цыпочки, я зашептал ему на ухо,
излагая все ту же историю, но стараясь придерживаться свойственной ему
фразеологии. Выслушав меня, агент потянулся к телефону. "Вы шпион, -
сказал он. - Я таких за сто шагов нюхом чую." И я понял, что выдумал все
это - и здание, и ФБР, и ЦРУ, - а на самом деле стою посреди серой,
сумеречной равнины, во всех направлениях простирающейся до далекого
горизонта, тоже серого, так что мне трудно было определить, где кончается
равнина и начинается небо.
выспаться. Дать вам аспирина?
наполовину бодрствовал, все время понимая, что ареной происходящего
является лишь мое сознание, тогда как я нахожусь во мчащейся по шоссе
машине. Проносившийся мимо пейзаж не ускользал от меня; я замечал деревья
и холмы, поля и далекие деревни, встречные машины; слух фиксировал урчание
двигателя и шуршание покрышек. Но осознание всего этого происходило как бы
на заднем плане и, казалось, не имело ни малейшего отношения к видениям,
порожденным мозгом, вышедшим из-под контроля рассудка, пустившимся вразнос
и сотворившим фантазию на тему "это-могло-бы-быть".
вечное, безликое и пустынное место, однообразие которого не нарушается ни
горами, ни холмами, ни лесами, и в этом совершеннейшем однообразии она
убегает в никуда и в никогда; а небо, подобно самой равнине, также лишено
каких бы то ни было примет, на нем нет места солнцу, звездам или облакам,
и потому невозможно даже сказать, что сейчас - день или ночь: для дня
слишком темно, а для ночи слишком светло. Стояли глубокие сумерки, и мне
подумалось, всегда ли царит здесь этот полусвет-полутьма, предвещающий
ночь, но никогда в нее не переходящий. Стоя на равнине, я услышал далекий
вой и безошибочно узнал в нем тот звук, который однажды уже донесся до
моего слуха, когда перед сном я вышел подышать воздухом на крыльцо мотеля,
- вой и лай стаи, несущейся по ущелью Лоунсэм-Холлоу. Испуганный этим
звуком, я медленно повернулся, стараясь определить, с какой стороны он
пришел, и взгляд мой при этом движении зацепился о нечто, выделяющееся
чернотой на фоне серого небосклона. Даже в здешнем тусклом свете я
безошибочно узнал эту длинную извивающуюся шею, увенчанную безобразной,
ищущей, готовой стремительно ударить головой, и зубчатый гребень на спине.
убегал, понимая, что это за место, и что оно существовало вечно и будет
существовать всегда, что здесь ничего не случается и не может случиться. И
тогда послышался новый звук - отчетливый, приближающийся шум, явственно
слышимый в те мгновения, когда смолкал волчий вой; в нем смешались
хлопанье, шлепанье, какое-то шуршание, к которым добавлялось временами
жесткое, резкое гудение. Оглянувшись, я осмотрел поверхность равнины и
сразу же их увидел - атакующий меня эскадрон прыгающих, извивающихся
гремучих змей. Я снова побежал, хватая воздух ртом, хотя знал, что бежать
бесполезно и не нужно. Ибо здесь ничего никогда не случалось и вовек не
случится, а потому здесь царила полная безопасность. Я убегал, сознавая,
что гонит меня лишь собственный страх. Здесь было безопасное место - но
потому же и место, где все напрасно и безнадежно. Тем не менее я мчался,
не в силах остановиться. Волчий вой раздавался все на том же расстоянии,
не дальше, но и не ближе, чем поначалу, и так же не удалялось и не
приближалось шлепание и шуршание гремучих змей. Я задыхался, силы мои были
на пределе, я упал, вскочил, побежал дальше и рухнул опять. Так я и
остался лежать, не беспокоясь и не заботясь больше ни о чем, что может
случиться, хотя и понимал прекрасно, что случиться тут не может ничего. Я
не пытался подняться - просто лежал там, позволяя безнадежности, тщетности
и тьме сомкнуться надо мной.
Не слышалось гудения двигателя, не шуршала по асфальту резина, не
чувствовалось движения. На смену им пришли шелест ветерка в листве и
аромат цветов.
очень-очень странное.
заспанные глаза.
находились не на автостраде, а на проселке, если так можно было назвать
наезженные тележные колеи, петляющие по склону холма, огибая валуны,
деревья и купы цветущего кустарника. Между глубокими колеями росла трава,
и над всем этим местом витало ощущение дикости и безмолвия.
густой лес, но здесь, на вершине, стояли лишь отдельные, разбросанные
деревья, причем внушающие почтение размеры заставляли как-то забыть, что
их совсем немного, - в большинстве своем это были огромные дубы с
переплетающимися, широко раскинутыми могучими ветвями и поросшими густым
слоем мха стволами.
превышая скорости, миль пятьдесят, не больше. И вдруг дорога исчезла,
машина продолжала катиться, но двигатель заглох. Этого не может быть. Это
попросту невозможно.
потому, что хотел прогнать сон; было в этом месте что-то неправильное.
толчка. И куда могла деться автострада? Я никак не могла с нее съехать!
же это могло быть, - не именно эти, разумеется, но точь-в-точь такие же.
Чамберсберг.
недалеко.
Короле Артуре или, может быть, Робин Гуде.
такие же; все тополя высоченные, а все сосны треугольные - как на картинке
в книге.
противном случае мы оба уже погибли бы, принять такую правду было трудно.
привидений, гоблинов и прочих ужасных созданий.
здесь. Но более чем вероятно, что и добрые духи тут водятся.
предсказал в своей гипотезе мой старый друг, то здесь должны найти себе
место все мифы и легенды, все волшебные сказки, в которые люди поверили
настолько, чтобы они стали частью их душ.