сделан из глины? Нечто вроде чудовищного нарыва, выросшего давно давно и
сохранившегося до сих пор. Хортон вытер лезвие и закрыл нож, сунул его
обратно в карман. Интересно было бы, подумал он, если будет время,
разобраться в геологии этого места. Только какая разница? На это уйдет
уйма времени, а он не собирался оставаться так долго.
глядела, как Никодимус работает. Тот держал молоток и стамеску и высекал
канавку вокруг панели.
это удастся. Тогда я смогу добраться до нее сзади и поработать над ней
оттуда.
даже близко столь примитивного.
может быть, смогу и отколупнуть покрытие.
Того, который открывает покрытие.
конструкцию. Кто-то, не желавший, чтобы кто-либо покинул эту планету.
тоннелях должен был быть установлен какой-то знак, предупреждающий - не
пользоваться переключателем, ведущим на эту планету; но если и так, то
знаки давно уж исчезли, или, может быть, они есть, но мы не знаем, чего
искать.
вероятности, не смогли бы их прочесть.
дела? Удалось ли вам разрешить проблему?
начала. Вы с твоим дружком Шекспиром годами лодырничали, не делая ничего,
а теперь ты ждешь, чтобы мы заставили это заработать за час-другой.
обучение. У Шекспира ничего этого не было, и у меня тоже нет. Казалось бы,
имея инструменты и обучение...
что-то сделать. Никодимус сказал, что он попытается. Тебе не давали
никаких гарантий. Перестань вести себя так, словно мы нарушили данное тебе
обещание. Никто ничего не обещал.
какое-нибудь волшебство. Поколдовали все вместе. Мое волшебство, ваше
волшебство и ее волшебство, - он указал на Элейну.
только вообще существует волшебство.
вопроса. А вы бы так не сказали? - воззвал он к Элейне.
волшебством. Кое-что из этого вроде бы действовало. Не каждый раз,
конечно.
предоставить Никодимусу возможность делать то, что он делает. Если только,
- добавил он Никодимусу, - тебе не нужна никакая помощь.
осмотреть.
Никодимуса он спросил: - У нас ведь есть фонарик, не так ли?
беспокойное место. Я лучше останусь здесь. Я буду ободрять робота.
пикнешь и не шевельнешься. И советов давать не будешь.
заметишь.
было время, когда она думала об этом теперешнем деле как о разновидности
комитета. Просто новый комитет, говорила она себе, пытаясь одолеть страх
перед тем, на что она согласилась, пытаясь перевести это на обыденные и
понятные (для нее) выражения, чтобы в нем уже негде было угнездиться
страху. Хотя, - припомнила она, - страх этот перевешивался иным страхом. И
почему так случилось, - спросила она себя, - что мотивом ее оказался
страх? В то время, конечно, кроме как в некоторые тайные минуты, она не
признавала страха. Она говорила себе и заставляла верить других, что она
действует из чистого альтруизма, что она не думает ни о чем ином, кроме
блага человечества. Она верила в это, или полагала, что верит, потому, что
такой мотив так хорошо укладывался в то, чем она занималась всю жизнь. Она
была известна добрыми делами и глубоким состраданием ко всему страждущему
человечеству, и так легко было считать, будто приверженность ее благу
народа Земли просто оказалась перенесена на это последнее
самопожертвование.
как о жертве. Она охотно предоставляла другим так думать, - вспоминала
она, - и по временам даже ободряла их в этой мысли. Ибо казалось таким
благородным поступком принести себя в жертву, а она хотела, чтобы ее
запомнили за благородные поступки, и этот последний был бы величайшим из
всех. Благородство и честь, думала она: вот что она чтит превыше всего. Но
нет, - вынуждена она была теперь признать, - не молчаливое благородство и
не безмолвную честь, ибо в таком случае ее никто не заметил. А это для нее
было непредставимо, ибо она нуждалась во внимании и восторге.
Председательствующая, президент, экс-президент, секретарь, национальный
представитель, казначей - все это и многое другое - организация
громоздилась на организацию, пока у нее не стало не хватать времени на то,
чтобы подумать, каждый момент был занят и все катилось дальше.
крылась за всеми ее суетливыми стараниями? Не честь и слава, а просто
нехватка времени, чтобы подумать? Отсутствие возможности подумать над ее
рухнувшими браками, об отвернувшихся от нее мужчинах, о пустоте, которую
она почувствовала с течением лет?
была неудачницей - из-за того, что она терпела неудачи не только с
другими, но и сама с собой, и с конце концов осознала себя женщиной,
лихорадочно ищущей чего-то упущенного, упущенного, быть может, потому, что
она не осознавала его ценности, пока не стало поздно.
правильной, хотя она и сомневалась уже много раз в этом."
уверен."
Неужто вовсе не осталось возможности побыть наедине с собой? Личные мысли
должны быть секретом каждого. Это дурные манеры - подслушивать."
трех личностей, нет более одной женщины и двух мужчин. Лишь ум, единый ум.
Однако мы все еще порознь. Мы порознь чаще, чем вместе. И в этом мы
потерпели неудачу."
впереди вечность, и я в силах определить вечность. Всю свою жизнь я прожил
ради вечности, подозревая, хотя жил для нее, что вечности именно для меня
не будет. Ни для меня и ни для кого. Но теперь я знаю, что я ошибался. Мы
нашли вечность, мы трое - или, если не вечность, то такое, что может стать
вечностью. Мы уже изменились и мы еще изменимся, и с течением эпох, за
которые этот материальный корабль рассыплется в пыль, мы несомненно станем
вечным мозгом, который не будет нуждаться в Корабле и даже в этих
биологических мозгах, заключающих сейчас в себе наши разумы. Мы станем
единым свободным агентом, что будет вовеки странствовать по всей
бесконечности. Не настоящее определение, но историйка. Вы должны понимать,
что Церковь за долгие годы сформировала много славных историй. В этой
говориться о горе в милю высотой и птице. Птица, которая для целей этой
истории сделана чрезвычайно долгоживущей, каждую тысячу лет прилетает к
горе и касается ее, пролетая, крыльями, стачивая тем самым бесконечно
Черепнин Владимир
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шилова Юлия