Чтение 20–й страницы книги ~Проект "Ватикан"~

делал, что убегал от кого-нибудь. А остальное время добывал себе пищу -
доедал какую-нибудь мерзкую падаль, оставленную крупными кошками и дру-
гими хищниками, иногда питался грызунами, которых мне удавалось убить,
фруктами, корнями, насекомыми. Иной раз просто не по себе делается, как
вспомню, что я там ел, заглатывая целиком, сырое... но ведь счастлив
был, что хоть это добыл на пропитание. Но тогда меня это нисколько не
смущало. Да что там греха таить - у вас, прошу прощения, желудок креп-
кий, доктор? - ну так вот, знаете, до сих пор иногда... увижу гнилушку и
с трудом удерживаюсь, чтобы не перевернуть ее и не посмотреть, нет ли
под ней белых, жирных личинок. Они извиваются, пытаются уползти, но я им
не даю - крепко хватаю и отправляю в рот. Их так приятно глотать! На
вкус они немного сладковатые... И вот просыпаюсь, весь в поту от страха,
под ложечкой сосет. Но за исключением таких моментов было совсем непло-
хо. Страшно - да, но знаете, сам по себе страх - очень интересное ощуще-
ние. Так приятно, когда удавалось удрать и показать нос большой кошке,
которая гналась за тобой, да не поймала, и теперь ее можно подразнить.
Вот потеха так потеха! И других забот нет, кроме как набит

да разыскать местечко, чтобы спрятаться да поспать. Ну, еще конечно,
поиск самки, и все такое прочее...

Я бы вот что еще рассказать хотел, доктор. Мне довелось побывать... в
общем, это было самое лучшее из того, кем мне довелось побывать. Это был
не человек и не предок человека, даже ничего близкого. Это было нечто
вроде ящерицы, но я точно не знаю, и никто не знает. Экайер много време-
ни потратил, все старался выяснить, что это такое, да так и не узнал. Он
даже кое-какие книжки заказал, думал, там что-нибудь найдет, но... - и
Генри развел руками. - А меня это вовсе не волновало - мне-то что. Мож-
но, конечно, предположить, что это было нечто вроде связующего звена -
какой-то праящер, от которого для палеонтологов не осталось даже косточ-
ки, чтобы раскапывать да раздумывать. Я думаю, и Экайер тоже так думает,
что это существо жило в триасовый период. Я сказал №ящерица¤? Нет, это,
конечно, никакая не ящерица, просто слова другого подобрать не могу. Она
не слишком большая была, но очень шустрая - самая шустрая из всех су-
ществ, которые жили в то время. А уж злющая... Она ненавидела всех и
вся, со всеми дралась, ела все, что движется. Все, что попадалось, раз-
рывала в клочья. Я до этого и представить себе не мог, что такое настоя-
щая жестокость и какое наслаждение она дает... Кровожадная такая жесто-
кость! - Генри скрипнул зубами и сжал кулаки. - Монстр, настоящий
монстр, доктор, поверьте. Трилобитом я был совсем мало, этой ящерицей
довольно долго пробыл. Сколько именно - точно не знаю, чувство времени
исчезает, когда переселяешься в другое существо. Может быть, я там так
долго и оставался, потому что нравилось. Вы бы попросили Экайера, пусть
он вам разыщет этот кристалл с ящерицей. Вам понравится, вот увидите!

- Ну... не знаю... - поежился Теннисон. - Может, и попрошу как-ни-
будь.

Кристалл с ящерицей он смотреть не стал. Там было множество других.
Экайер был готов показать ему что угодно. Он распорядился, чтобы ро-
бот-депозитор, ответственный за хранение файлов, давал Теннисону на
просмотр все, что тот пожелает. Робот предоставил в распоряжение Тенни-
сона длиннющий каталог.

№Непонятно все-таки, - не переставал удивляться Теннисон. - Человек я
здесь посторонний, а передо мной - все их сокровища. Как будто я сотруд-
ник, участвующий в выполнении Программы¤.

...А в Ватикане все двери были распахнуты перед Джилл. И это было так
непохоже на то, что сказал ей кардинал при первой встрече - что Ватикан
прямо-таки дрожит над историей и до сих пор боится, что кто-то хоть нем-
ного о них разузнает.

№Ответ, - думала Джилл, - совсем простой: Ватикан уверен, что ни за
что на свете не позволит тому, кто хоть что-то узнает о них, покинуть
Харизму¤.

А может быть, расчет был на то, что и Теннисон, и Джилл, будучи пос-
вящены в тайны Ватикана, станут его горячими приверженцами. Ватикан -
кучка фанатиков, оторванных даже от ближайших секторов Галактики, отдав-
ленных настолько, что ни у кого не могло возникнуть искушения улететь
туда. Эта преданность, эта изоляция могли, по их расчетам, возвеличить
Ватикан в глазах новичков. Стоит только объяснить непосвященным, сколь
велики цели и задачи Ватикана, и все станет на свои места - у них исчез-
нут все желания, кроме одного: посвятить всю жизнь без остатка ему -
смиренной жертве собственного, всепоглощающего эгоцентризма. Только
объяснить - и всю жизнь отдадут за Ватикан...

Теннисон замотал головой. Нет, не то, не так... В этом логики было
явно маловато. Если бы они захотели, могли бы отправить его и Джилл ук-
ладывать вещички, пока №Странник¤ не отбыл на Гастру. Конечно, они уже
тогда могли бы что-нибудь узнать о Ватикане, но уж не столько, сколько
узнали теперь. Да, Джилл могла бы написать о том, как ее выгнали с Ха-
ризмы, но на фоне бесконечных крестовых походов, скандалов и перебранок,
раздирающих Галактику, что толку было бы от этой статьи? Ерунда, круги
на воде от крошечного камушка, брошенного в бескрайний океан.

Но может быть, тогда все совсем просто? Может быть, они оба здесь
действительно нужны? Да, здесь нужен врач для людей. И не исключено, что
Ватикан действительно заинтересован в написании истории. Правдой было и
то, что Ватикану очень трудно найти специалистов на стороне, - так труд-
но, что, как только парочка профессионалов оказалась на Харизме, на них
прямо-таки набросились с предложениями остаться. Но почему-то Теннисона
такой ответ не устраивал. Было непонятно, почему они с Джилл так бесцен-
ны, так необходимы Ватикану. Вновь и вновь к нему возвращалась мысль и
том, что Ватикан не хочет позволить им уйти...

Один из просмотренных им кристаллов очень удивил Джейсона. Он нахо-
дился внутри сознания одного из обитателей странного мира, именно внутри
сознания, но пережитое им было за границами человеческого понимания. Он
видел, - хотя, трезво размышляя, не мог с уверенностью сказать даже са-
мому себе, что именно №видел¤, - так вот, он побывал в мире графиков и
уравнений - то есть ему показалось, что это были графики и уравнения,
однако знаки и символы, из которых они были составлены, не имели ничего
общего с принятыми в мире людей. Все было так, будто он находился внутри
некой трехмерной школьной доски, а значки и символы окружали его, запол-
няли все пространство вокруг. На какое-то мгновение ему показалось, что
он сам или то существо, которым он был там, было уравнением.

Он мучительно искал ответа, объяснения, пытался осторожно, мягко ощу-
пать сознание, в которое проник, но ответа не получил. Либо это загадоч-
ное существо не догадывалось о его присутствии, либо... Самого существу,
по всей вероятности, было понятно то, что оно видит, наверное, оно даже
каким-то образом общалось, взаимодействовало с другими графиками и урав-
нениями. Но даже если это было так, Теннисон все равно ничего не понял.
Мучился - и тонул в океане непонимания, неизвестности.

Но не оставлял попыток понять: он оставался в этом мире, стараясь ух-
ватиться хоть за какой-то оттенок смысла, чтобы оттолкнуться от этого и
начать хоть что-то понимать... Но все было без толку. Когда запись на
кристалле окончилась и Теннисон вернулся в привычный мир, он знал ровно
столько, сколько до начала просмотра. Не двигаясь, он сидел в просмотро-
вом кресле.

- Нечто совсем особенное, не правда ли? - наклонился к нему робот-де-
позитор.

Теннисон протер глаза руками. До сих пор перед глазами мелькали знач-
ки и символы.

- Угу, - кивнул он. - А что это было?

- Сэр, мы сами не знаем.

- Зачем тогда нужно было находить это, давать мне смотреть?

- Может, Ватикан знает, - предположил робот. - В Ватикане много зна-
ют. Они умеют понимать такие вещи.

- Ну что ж, искренне надеюсь, - вздохнул Теннисон, поднимаясь с крес-
ла. - На сегодня с меня хватит. Завтра можно зайти?

- Ну конечно, сэр. Заходите завтра. В любое удобное для вас время.

Назавтра он попал в осеннюю страну... Ничего особенного - место как
место. На этот раз было такое впечатление, что он свободен и не проник
ни в чье сознание - просто сам был там, сам по себе. Вспоминая потом о
своем путешествии, он не мог судить со всей ответственностью, действи-
тельно ли он где-то побывал, но ощущение реальности пережитого не поки-
дало его. Теннисон мог поклясться, что слышал потрескивание и шорох су-
хих сучьев и опавшей листвы под ногами, вдыхал терпкий, как вино, запах
осенних костров, перезрелых яблок, последних, случайных, задержавшихся
на голых ветвях, ощущал прикосновение первых заморозков к жухлой листве.
Слышал - или ему казалось, что слышал, хруст желтой стерни под ногами,
мягкий стук орешков, падавших на землю, внезапный, далекий посвист
крыльев улетавшей на юг стаи невидимых птиц, нежные, свежие трели кро-
шечного ручейка, несущего на своей поверхности тяжкий груз опавших
листьев. А еще были цвета - в этом он был просто уверен - золотые монет-
ки листьев орешника, лимонная желтизна осин, красные как кровь сахарные
клены, шоколадно-коричневые дубы... Над всем этим царило горько-сладкое
ощущение осени, великолепие умирающего года, когда окончены все труды и
провозглашено начало времени покоя и отдыха.

Ему было легко и покойно, он с радостью и готовностью погрузился в
этот мир. Взбирался на холмы, спускался с них, шел берегом извилистого
ручейка, останавливался и любовался багрянцем и золотом осенних лесов,
поражался тому, как великолепен контраст желтизны деревьев и синевы не-
бес. Удивительный покой сходил в его сердце. Краткий покой, наступающий
в душе в самом конце жаркого лета, порядок и равновесие, царящие в ней,
покуда ее не скуют холода близкой зимы. Время отдохновения, размышлений,
залечивания старых ран и забывания о них и о тех превратностях судьбы,
которые нанесли душе эти раны...

Потом, вспоминая об осенней стране, он сказал себе, что это - его