Чтение 20–й страницы книги ~Земля обетованная~

- Об индрис.

Ему, казалось, эта тема не понравилась.

- Фальшивые боги, - сказал он усталым голосом. - Но они были великим
народом.

- Они ваши предки?

- Да.

- Чем же они отличались от вас?

- Многим.

- Эта девочка, о которой вы сказали, что она, возможно, индрис, или о
которой ходит слух, что она индрис. Я видел ее, и для меня она выглядела
совсем как анакаонская девочка. По чему я мог бы узнать, что она индрис?

- Вы бы этого не узнали, - уверенно сказал он, сделав слегка ударение
на слове "вы".

- Но анакаона это заметил бы?

- Да.

- Как?

- По отличиям в образе мышления, в языке.

- В вашем языке?

- Да.

- Тогда различия в образе мышления выражаются только в вашем языке?

- Таким образом используется наш язык.

- И это причина того, что вы никогда не лжете?

Он слабо улыбнулся. - Английский язык используется иначе. Мы никогда
не лжем. Но иногда лжет язык. Причина в том способе, каким в языке
выражаются вещи.

Линда схватила меня за руку. - Не могли бы вы оставить его в покое?
От этих разговоров никому лучше не станет.

- Мне лучше от этого, - сказал я. - Я начинаю видеть, почему мы не
можем ни понять, ни использовать анакаонский язык. Я начинаю понимать,
почему на Нью Александрии анакаонское дитя, родители которого говорят
по-английски, вынуждено расти одно со своим собственным анакаонским
языком.

- Но вы же не думаете всерьез, что девочка может быть индрис? -
спросила она недоверчиво.

- Может быть, она и есть индрис.

- Но ведь индрис - это только легенда, - запротестовала она.

- Майкл. - Я снова попытался пробудить его внимание. Глаза его были
закрыты, но он не спал. Он открыл глаза и с каким-то упреком посмотрел на
меня - так мне, во всяком случае, показалось.

- Еще один вопрос. Были ли у индрис космические корабли?
Путешествовали ли они среди звезд?

- Да, - ответил он.

- Но это же неправда! - выдохнула Линда Петросян.

- Анакаона не лгут, - напомнил я.

- Он не лжет. Он сам в это верит. Но это только легенда и ничего
больше. Это вопрос веры, а не историческая правда.

- И все же он называет их фальшивыми богами, - упрекнул я ее. - С
верой такого не было бы.

- Подумайте о том, как он говорил, что язык может лгать. - Линда
сделала последнюю отчаянную попытку снова оправдать свое мнение. - Эта
нелепость, должно быть, возникла от недостатков перевода. Мы неверно
понимаем то, что он говорит.

- Я это понимаю.

- Мы нашли бы следы, - упорствовала она. - Не можете же вы всерьез
верить в то, что путешествовавший в космосе народ приземлился на этой
планете, колонизировал ее, а потом его дети дегенерировали, а все следы
цивилизации были стерты.

- Это зависит от того, - размышлял я, - когда это произошло. Когда
они приземлились здесь? Куда они исчезли? Могли пройти миллионы лет. Мы
всегда полагали, что первой расой, вышедшей в космос, были галацеллане.
Потом мы. Затем кормонсы. И все в течение немногих тысяч лет. Ни одна
более древняя раса не делала попыток колонизации. Все удовлетворялись тем,
что оставались дома - как и сегодня девяносто девять человек из ста. Но не
было никаких причин, почему бы не быть сотням или тысячам других
межзвездных культур.

- И где же они теперь?

- Это, - заверил я ее, - совсем другой вопрос.

- Но вопрос, который вы не можете просто отодвинуть в сторону.

- И вы не можете просто отбросить факт, что женщина, которую мы ищем,
вдруг повела себя себя так, как, по вашему мнению, совсем не свойственно
анакаона. Она совершила преступление. Для этого должна быть причина.
Должна быть причина и для того, что она вернулась сюда. Здесь
разыгрывается что-то очень важное, и я не успокоюсь, пока не узнаю этого.
Вам может быть безразлично. Но как же это может быть, что вы считаете себя
экспертом по анакаона и не проявляете к ним никакого интереса?! А меня это
интересует. Я хочу знать, что делаю здесь. Я уже однажды попытался помочь
девочке, теперь я пытаюсь сделать это снова. В первый раз я не знал, что
происходило - на этот раз пусть я буду проклят, если не постараюсь
разузнать это. Никто кроме меня не пытается задуматься, что могло
стрястись с девочкой. Анакаона переняли большую часть вашей культуры и
ваших мыслей, и вашего образа жизни, но мне кажется, что вы тоже
находитесь под их влиянием. Нет, не то, что вы подражаете анакаона, но
влияние все же есть. Вы удовлетворяетесь тем, что оставляете все, как оно
есть, пока развитие дает вам преимущество. Вы были не в состоянии понять
анакаона, и поэтому анакаона довели вас до того, что вы даже оставили
попытки понять их. Не только анакаона, но и все остальное. Видимо,
поколения, жившие и умиравшие в "Зодиаке", передали вам по наследству свой
ограниченный кругозор. Вы же не сделали ни малейшей попытки этот кругозор
расширить. Единственное, прироста чего вы желаете, это район святой земли,
где вы могли бы отпечатать свой след. Я думаю, что никогда больше не смогу
познакомиться с двумя такими людьми, которые были бы такими же
равнодушными ко всему, как вы с Максом.

Пурпурные джунгли Чао Фрии могут кого угодно заставить произносить
длинные речи. Это становилось уже обычным - и не только у меня. Если
раньше что-то не получалось, я держал рот закрытым и ограничивался тем,
что заботился о своей скромной особе. Но со времени моих старых дней я
стал интеллектуалом. Я спрашивал себя, что, может быть, это не я, а кто-то
другой во мне принимает такое большое участие во всем, что происходит
вокруг.

- Что мы будем делать завтра? - наконец, спросила Линда.

- Я пойду дальше, - ответил я. - Я должен. Эва пойдет со мной и,
возможно, Макс. Если Данель вернется, то мы пойдем не с Максом, а с ним.
Если, конечно, Данель здоров.

- Но тогда у вас не будет переводчика, - напомнила Линда.

- Придется обходиться так.

- Вам лучше сейчас поспать, - посоветовала она.

Я кивнул и встал, чтобы покинуть палатку. Кинул взгляд в палатку Эвы
и Мерседы. Они обе крепко спали.

В третьей палатке было темно. Не желая спотыкаться в потемках, я внес
с собой фонарь, ожидая найти Макса похрапывающим в его спальном мешке.

Но его не было.

Он исчез.

Когда засерело утро, я заглянул в обе палатки. Майклу стало хуже. Он
не спал, но глаза его были остекленевшими; он что-то несвязно говорил
слабым голосом. Его темно-золотистая кожа постепенно приобретала
огненно-красный цвет. Казалось, он бредил, но наощупь не был горячим.
Сердцебиение со вчерашнего вечера пугающе участилось. Конечно, я не
представлял, плохой это признак или нет.

Болезнь начала проявляться и у Мерседы, хотя она и утверждала, что с
ней все хорошо. Должно быть, причина опять была в плохом переводе. Это
выражение могло означать все, что угодно.

Некоторое время я болтался снаружи. В плохом настроении я пытался
размышлять, какие последствия может иметь для нас дезертирство Макса. Я
точно знал, куда он ушел. От нашего лагеря через протоптанную
растительность вел только один след, и это был след, проложенный Данелем.
Макс последовал за ним.

Ко мне присоединилась Эва.

- Что будем делать, если он не вернется? - спросила она.

- Да, капитан, что же мы тогда будем делать? - проворчал я. - Теперь
у нас нет ни оружия, ни рации, а есть только два больных туземца. Мы в
тисках. Так что же нам делать, капитан?

Я был в отвратительном настроении.

Гордость Эвы не позволила ей отступить в ответ на мою вспышку.

- Ты специалист по чужим планетам, - сказала она. - Ты мастер в
искусстве выживания. Я лишь отдаю приказы. Твоя задача давать мне советы.

- Спасибо, - сказал я в ответ. - Единственная польза, которую ты
имеешь от своего фальшивого звания, это то, что оно позволяет тебе свешать
на меня всех собак. Привилегия капитана, верно? Как ты чувствуешь себя в
одиночестве отдающего приказы?

- Ты бастард, Грейнджер, - холодно сказала она.

- Да, - согласился я. - Но ты все равно меня любишь.

- Ты заносчивый бастард, - поправилась она.

- И это тоже.

Она опять ушла в палатку и оставила меня с моим плохим настроением.
Мне не удалось вернуть ей ее упреки.