Чтение 20–й страницы книги ~Обсидиановая бабочка~

Ладонь по-прежнему была передо мной в ожидании.

Я снова покачала головой:

- Нет, спасибо.

Даллас отвернулась от Эдуарда, потянувшись через стол, поближе ко мне. От того, что она наклонилась, часть длинных волос рассыпалась до самого пола. Рука Олафа повисла над рассыпанными волосами, и выражение его лица было достаточно странным, чтобы отвлечь меня от чего угодно. Голос Даллас заставил меня отвести глаза от Олафа и посмотреть на нее.

- Им нужен кто-то с вашим ростом и волосами, чтобы завершить набор невест. С длинными волосами. - Она улыбалась. - Ничего плохого не случится.

Она жизнерадостно мне улыбнулась и стала на вид еще моложе.

Мужчина наклонился надо мной, и я учуяла запах меха и... его самого. Не пота, но аромат этого человека, и у меня свело живот судорогой, я заставила себя сосредоточиться на том, чтобы удержать щит, потому что та часть моего существа, что была связана с Ричардом и его зверем, хотела ответить, хотела вырваться и забарахтаться в этом аромате. Животные импульсы, в буквальном смысле животные, меня всегда смущали.

Человек заговорил с сильным акцентом, и интонации не вязались с шепотом. Таким голосом выкрикивают приказы.

- Не делайте ничего, что не хотите делать, но, пожалуйста, войдите в наш храм.

То ли "пожалуйста", то ли акцент, то ли абсолютная серьезность на лице этого человека, но я поверила. Я все равно, может, не пошла бы с ним, но Эдуард нагнулся ко мне и сказал:

- Туристка, думай как туристка.

Он не сказал: "Подыграй, Анита. Не забывай, мы под легендой", потому что на таком расстоянии оборотень услышал бы все, что говорится за столом. Но Эдуард сказал достаточно. Я туристка, а туристка пошла бы на сцену.

Я протянула своему кавалеру левую руку и позволила поднять меня со стула. Рука у него была очень теплая. Некоторые ликантропы, кажется, принимают температуру тела своего альтер эго. Даже у Ричарда кожа становилась теплее ближе к полнолунию, но сегодня его быть не могло. От новолуния прошло только два дня, и до сияющей полноты, вызывающей зверей наружу, дальше некуда. Просто человеку было жарко - меха в такую погоду.

Жрец в одеянии из перьев побудил публику аплодировать, когда последняя невеста, то есть я, неохотно присоединилась к кружку возле обнаженного мужчины. Ягуар поставил меня рядом с хихикающей блондинкой. Высокая, с пышным хвостом волос, она покачивалась на каблуках-шпильках. Юбка у нее была кожаная, а блузка красная и свободная. Другая была настолько упитанная, что можно было бы даже назвать ее жирной. Она была квадратная, в свободной черной рубашке поверх черных штанов. Когда она перехватила мой взгляд, мне стало на миг неуютно. Участие публики - это класс, но только если публика хочет участвовать.

- Вот твои невесты, - сказал жрец, - твоя награда. Насладись ими.

Мы с толстушкой шагнули назад, будто это было отрепетировано. Блондинка и высокая с пышными волосами растаяли у него в руках, смеясь и возясь. Мужчина им подыгрывал, но это их руки шарили по его телу. Он был очень осторожен, прикасаясь к ним. Сначала я подумала, что это из страха перед судебным преследованием, но в его теле была зажатость, напряженность, когда их руки скользили по его голым ягодицам, и видно было, что ему совсем не так хорошо, как можно подумать со стороны. Из публики ничего этого не было заметно.

Он высвободился из рук девиц, оставивших на его бледной коже след оранжевой помады, похожий на рану, и бледно-розовое пятно на щеке, как светящаяся заплатка.

Танцор потянулся к нам, и мы обе замотали головой и шагнули еще назад и поближе друг к другу. Солидарность, значит. Она протянула мне руку - не пожимать, а держаться, и я поняла, что она не просто нервничает - боится. Я - ни то и ни другое, просто мне это не было приятно.

- Я Рамона, - шепнула она.

Я назвала себя и, что казалось еще важнее, взяла ее за руку. Как мамочка в первый школьный день, когда там ждут большие плохие мальчишки.

Раздался голос жреца:

- Самое вкусное напоследок, прощальная ласка. Не отвергайте его.

У Рамоны изменилось лицо, оно стало мягче. Ее рука выпала из моей. Страх исчез. Я тихо позвала:

- Рамона!

Но она шагнула вперед, будто и не слышала. Пошла в объятия этого человека. Он поцеловал ее с большей нежностью, чем первых двух. Она ответила на поцелуй с такой страстью и силой, что все, что делали две предыдущие, показалось бледным и расплывчатым. Те две женщины встали на колени по обе стороны от группы, то ли потому, что больше не могли стоять, то ли чтобы лучше водить руками по мужчине и новой женщине. Похоже было на смягченную версию порнографических игр вчетвером.

Он отодвинулся от Рамоны, поцеловав ее в лоб, как ребенка. Она осталась стоять неподвижно, закрыв глаза, запрокинув лицо. Вынуждать человека делать магией что-либо против его воли запрещено законом. Я глядела в пустое лицо Рамоны, все ожидая, что будет дальше, и попытки самостоятельного решения, и собственные возможности куда-то делись. Будь я сегодня сама собой, а не кем-то, кого из себя изображаю, я бы их сгребла за шиворот. Я бы их отдала полиции. Но, честно говоря, если они не сделают ничего хуже, я не передам их копам, раз Принц города может нам помочь раскрыть убийства с увечьями. Чтобы прекратить убийства, можно посмотреть сквозь пальцы на небольшие игры с сознанием.

Было время, когда я бы этого не потерпела, ни по каким причинам не стала бы отворачиваться. Говорят, что каждого можно купить за свою цену. Когда-то я думала, что являюсь исключением из этого правила, но если вопрос стоит так, что или эта симпатичная дама будет вынуждена сделать какие-то мелочи, которых не хочет делать, или же мне придется осматривать еще одно место преступления и еще одного выжившего, то ладно - пусть имеют эту даму. Не в буквальном смысле слова имеют, но, насколько мне известно, игры с сознанием в исполнении человека-слуги не оставляют неизгладимых следов. Конечно, до сегодняшнего вечера я не знала, что человек-слуга способен изнасиловать чужой разум. Я на самом деле не знала, какой опасности подвергается эта женщина, и все же... и все же я готова была рискнуть ею, пока ничего больше не случилось. Если ей велят раздеться, тогда все, тогда дело другое. Есть у меня правила, границы. Они просто не те, которые были четыре, или два года назад, или год. Меня в какой-то мере беспокоило то, что я разрешила им насиловать ее сознание и не подняла шум.

Блондинка прильнула к мужчине и укусила его в зад, не сильно, но достаточно, чтобы он вздрогнул. Спина его была обращена к публике, так что, вероятно, только я видела, как на миг это красивое лицо исказилось злобой.

Жрец стоял на своем краю сцены, будто не хотел отвлекаться от зрелища, но я знала, что его внимание теперь направлено на меня. Он всей своей силой давил мне на кожу, как пресс.

И его голос:

- И самая неохотная невеста хочет покинуть его в час голода его тела.

Я ощущала его силу, и сейчас она слилась с силой его слов. Когда он сказал "голод тела", мое тело ощутило голод. Его свело, но я могла на это не обращать внимания. Я знала, что могу стоять и не шевелиться, он может давить изо всех сил, и я выдержу. Но ни один человек на это не был бы способен. Анита Блейк, истребительница вампиров, могла выдержать, но Анита Ли, ищущая развлечений туристка... В общем, если я останусь так стоять, игра кончена. Они поймут, что я как минимум не обычная туристка. Вот из-за таких моментов не люблю я работать под легендой.

Не обращая внимания на голос жреца, я просто направилась к танцору. Он в этот момент был занят тем, что не допускал руку блондинки к передней части своих плавок. Другая женщина, встав на колени посреди ковра своих волос, прильнула к его ноге, играя с завязкой плавок. Только Рамона с опустошенным лицом, опустив руки по швам, ожидала приказов. Но жрец всю свою энергию сосредоточил на мне. Ей ничего не грозит, пока он со мной не закончит.

Темноволосая сумела опустить завязку ниже гладкой подвздошной кости, и блондинка этим воспользовалась как шансом запустить руку под ткань. Мужчина закрыл глаза, откинул голову, и тело его среагировало автоматически, хотя рука схватила руку блондинки и постаралась отвести в сторону. Но она явно не отпускала, не делая больно, просто не разжимая руку.

Вряд ли клуб потерпел бы такой уровень насилия, если бы исполнителем была женщина, а человеком из публики - мужчина. Некоторые формы двойных стандартов сексизма действуют не в пользу мужчин. Будь это женщина, народ бросился бы на сцену выручать ее, но он - мужчина и пусть сам выкручивается.

Я взяла Рамону за плечи и отодвинула в сторону, как предмет мебели. Она перешла туда, куда я ее поставила, не открывая глаз. Мне стало еще неприятнее от того, что она такая покорная, но не все сразу. Взяв мужчину за руку, я отодвинула его руку от руки блондинки. Сначала его рука не двинулась, потом он посмотрел - действительно посмотрел на меня. Глаза у него были большие, серые, а вокруг радужек - черные кольца, будто нарисованные карандашом для бровей. Странные глаза. Но то, что он увидел в моих глазах, вроде бы убедило его, потому что он отпустил блондинку. В руке у человека есть один нерв примерно на три пальца ниже локтя. Если попасть точно, то это здорово больно. Я вдавила пальцы в кожу блондинки, будто ухватила нерв и вытащила его на поверхность. Я была зла и хотела сделать ей больно. Мне это удалось.

Она вскрикнула, разжала пальцы, и я смогла отодвинуть ее руку назад, не отпуская нерва. Она не сопротивлялась, только хныкала и глядела на меня раскосыми глазами, но боль прогоняет опьянение. Если бы я подержала ее достаточно долго, она бы протрезвела минут за пятнадцать - если бы не отключилась раньше.

Я заговорила тихо, но голос мой был слышен отлично. Великолепная была акустика на этой сцене.

- Моя очередь.

Высокая испанка поползла прочь, путаясь в тугой юбке, пока не хлопнулась плашмя лицом вниз. Чтобы упасть, ползя, надо хорошо набраться. Она приподнялась на локте и сказала хрипло, но со страхом:

- Он твой.

Я оттащила блондинку еще на пару шагов в сторону и медленно отпустила нерв.

- Сиди здесь, - сказала я ей.

Блондинка бросила на меня взгляд, который нельзя было назвать дружелюбным, но вслух она ничего не сказала. Наверное, боялась меня. Вряд ли этот вечер выдался для меня удачным. Во-первых, я допустила изнасилование разума милой женщины, потом навела страху на пьяных туристок. Что еще может случиться худшего, могла бы я подумать, но худшее было впереди. Оглянувшись на полуголого мужчину, я не могла понять, что мне с ним теперь делать.

И подошла к нему, потому что не видела более удачного способа покинуть сцену. Я, наверное, раскрыла свою легенду туристки, но Эдуард позволил мне принести в клуб пистолет и ножи. На самом деле все мы были снаряжены на медведя, или вампира, или на что угодно. Вышибалы, если они не совсем идиоты, не могли не видеть какого-то оружия. Просто во мне не признали истребительницу вампиров, но жертву я никогда не умела изображать. Вообще не надо было лезть на сцену, но теперь уже поздно.

Мы с этим мужчиной смотрели друга на друга, он все еще стоял спиной к публике. Наклонившись ко мне, он сказал, согревая мне кожу теплотой дыхания:

- Благодарю тебя, мой герой.

Я кивнула, и при этом легком движении мои волосы мазнули его по лицу. У меня пересохло во рту. Сердце вдруг забилось слишком сильно и учащенно, будто в беге. Смешная реакция на незнакомого мужчину. Я чертовски отлично чувствовала, как он близко от меня, как мало на нем одежды, как руки у меня висят по швам, потому что шевельнуть ими - значило бы коснуться его. Что со мной творится? Я столь остро не реагировала на мужчин дома, в Сент-Луисе. Есть ли что-то такое в воздухе Нью-Мексико или это просто кислородная недостаточность в горах?

Он потерся лицом о мои волосы и шепнул:

- Меня зовут Сезар.

При этом движении изгиб его подбородка, кожа шеи оказались рядом с моим лицом. От него все еще исходил парфюмерный аромат тех женщин и забивал чистый запах его кожи, но сквозь него просачивался аромат поострее. Это было благоухание плоти, более теплой, чем человеческая, слегка мускусное, такое густое и почти влажное, будто в нем можно искупаться, как в воде, но вода будет горячей, горячей, как кровь, еще горячее. Запах был настолько крепкий, что я покачнулась и кожей лица почувствовала на миг мех, как грубый бархат. Чувственная память хлынула наружу и смела мое мужественное самообладание. Сила жаркими струями растеклась по коже. Я еще раньше пресекла связь с ребятами, так что была здесь сама по себе в собственной коже, но метки никуда не делись и вылезали в неподходящие моменты, как вот сейчас. Оборотни всегда друг друга узнают. Их звери друг друга чуют, и своего зверя у меня не было, а только частичка от зверя Ричарда. И она-то среагировала на Сезара. Если бы я это предусмотрела, то могла бы предотвратить, но сейчас уже было поздно. Ничего опасного, просто прилив жара, танцующая по коже энергия, которая не была моей.

Сезар отдернулся, как обожженный, потом улыбнулся. Его понимающая улыбка будто намекала на нашу с ним общую тайну. Насколько было мне известно, в мире существовал только один человек, кроме меня, с такой тесной привязкой к оборотню, и именно к тигру, а не волку, но проблемы у него были те же. Мы оба состояли членами триумвирата вампира, и никто из нас не был особо этим счастлив.

Руки Сезара поднялись с обеих сторон к моему лицу и замерли вблизи от него. Я знала, что он ощупывает этот напор неотмирной энергии, как вуаль, которую надо отодвинуть для соприкосновения. Только Сезар этого не делал. Он влил в руки собственную силу и держал меня в пульсирующей оболочке теплоты. Мне пришлось закрыть глаза, а ведь он даже еще не коснулся меня - руками.

Я открыла рот, чтобы велеть ему меня не трогать, но не успела вдохнуть, как его руки коснулись моего лица. Он втолкнул свою силу в мою. Она ударила, как электрический разряд, волоски на теле встали дыбом, мурашки волной прокатились ко коже. Сила потекла к Сезару, как цветок, поворачивающийся к солнцу. Я не могла ее остановить, и лучшее, на что я была способна, - оседлать ее, пока она не оседлала меня.

Он наклонился ко мне, все еще держа мое лицо в ладонях. Я положила руки поверх его рук, будто стараясь удержать. Сила истекала из его губ, оказавшихся над моим ртом. Она играла в моем теле и вырывалась из полуоткрытых губ, подобно горячему ветру. Наши губы встретились, и сила хлынула в каждого из нас, покалывая и щекоча, как будто две гигантские кошки терлись о наши тела. Теплота переросла в жар, и прикосновение его губ почти обжигало, будто в любую секунду наша плоть могла соединиться, воспламенившись, проплавив кожу, мышцы, кости, и мы влились бы друг в друга, как расплавленный металл сквозь шелк.

Энергия перешла в энергию секса, как всегда бывало... у меня. Неудобно сознаваться, но это правда. Мы одновременно оторвались от поцелуя, моргая, как разбуженные лунатики. Он нервно засмеялся и потянулся ко мне, будто чтобы снова поцеловать, но я уперлась ладонью ему в грудь и удержала на расстоянии. Его сердце колотилось у меня под рукой. Вдруг я почувствовала бег крови в его теле и не могла оторвать глаз от пульсирующей на шее артерии. Глядела, как быстро бьется кожа шеи, вздымаясь и опускаясь, и это напоминало игру драгоценного камня в переливающемся свете. Вдруг у меня пересохло во рту, но секс тут был ни при чем. Я даже шагнула к нему, прильнула всем телом, приблизила лицо к шее, к этому скачущему пульсу жизни. Очень мне хотелось прижаться губами к мягкой коже, вонзить в нее зубы, ощутить вкус того, что глубоко под ней. И я знала, что кровь его будет горячей человеческой. Не теплой, а горячей, как обжигающий поток жизни, согревающий холодную плоть.

Мне пришлось закрыть глаза и отвернуться, отодвинуться, заслонив глаза рукой. У меня не было сейчас с ребятами прямой связи, но их сила была во мне. Горящая теплота Ричарда, холодный голод Жан-Клода. На миг мне захотелось припасть к Сезару и пить. И тогда я отгородилась от меток, заслонила их, посадила на цепь, заперла их из последних своих сил. Когда эти метки бывали открыты между всеми нами тремя, то пронизывающие меня желания и наплыв моих мыслей были слишком страшны - или, быть может, просто слишком чужды. Не раз я задумывалась, какая частица меня содержится в телах вервольфа и вампира. Какие темные желания и странные влечения оставила я им? Если когда-нибудь придется с кем-то из них поговорить, может быть, я расспрошу об этом. А может быть, и нет.

Что-то приблизилось ко мне, и я покачала головой:

- Не трогай меня.

- Отойдем в глубину сцены, и я принесу извинения.

Это был голос жреца.

Я опустила руки и увидела, что он стоит рядом, протянув одну руку ко мне. Я ее не взяла.

- Мы не хотели ничего плохого.

Тогда я вложила свою левую руку в его протянутую ладонь - кожа у него была спокойна. Ничего, кроме человеческого тепла и твердости на ощупь.

Он повел меня к дальнему левому углу сцены. Сезар с тремя женщинами уже был там.

Тут же стояли, как стража, ягуары-оборотни, и от их присутствия блондинка и та, длинноволосая, будто снова осмелели. Они лапали Сезара, а он целовал Рамону, которая отвечала на поцелуй со страстью.

Жрец подвел меня к ним, и я уперлась.

- Не могу, - шепнула я.

Имелось в виду, что я не могу сейчас снова дотронуться до Сезара. Я не доверяла себе, а говорить этого вслух не хотела. Кажется, жрец понял.

Он наклонился поближе:

- Пожалуйста, просто встаньте рядом с ними. Никто из них к вам не притронется.

Не знаю почему, но я ему поверила. Я стояла возле этой квазиоргии, пытаясь не выглядеть так смущенно, как себя чувствовала. Тут с потолка спустился большой белый экран, и прежде чем он успел достичь пола, жрец потянул меня в сторону. Женщина моей комплекции и с той же, что у меня, длиной волос появилась откуда-то, направляясь к мини-оргии. Она присоединилась к группе, и один ягуар оттащил блондинку. Ее заменила женщина, похожая на нее. Всех, даже Сезара, заменили актерами, которые устроили оргию теней на экране. Актрисы были похожи на выбранных из публики женщин, по крайней мере в театре теней сойдет. Вот что имела в виду Даллас, когда говорила, что им нужна женщина моей комплекции и с волосами, как у меня.

Актеры на самом деле ничего не делали, но со стороны публики это должно было смотреться ужасно. Полетела одежда, женщины остались с голой грудью. Интересно, так ли это заметно у теней.

Жрец отвел меня в сторону, в небольшой занавешенный уголок. Заговорил он тихо, но отчетливо, так что, наверное, на сцене нас не слышали.

- Вас бы ни за что не выбрали, если бы мы не приняли вас за человека. Примите наши глубочайшие извинения.

Я пожала плечами:

- Ничего же не случилось.

У него был умудренный взгляд видавшего виды человека, которому бессмысленно лгать.

- Ты боишься того, что живет в тебе, и ты не примирилась с этим.

Что правда, то правда.

- Да. Не примирилась.

- Ты должна принять себя такой, какая ты есть, или никогда не узнаешь своего истинного места в мире и своего предназначения.

- Извините меня за резкость, но сегодня мне лекции не нужны.

Он поморщился и даже чуть передернулся сердито - не привык он, чтобы ему так отвечали. Я готова была побиться об заклад, что его все боятся. Может, и мне стоило бы, но весь мой страх куда-то девался, когда я поняла, что хочу вцепиться Сезару в шею. Это меня перепугало больше, чем все, что они сегодня могут мне сделать. Ладно, чем почти все, что они сегодня могут мне сделать. Не надо недооценивать изобретательность существа, которому уже несколько сотен лет. Они знают о боли и страданиях больше, чем мы, бедняжки люди, когда-нибудь можем узнать. Разве что нам очень, очень не повезет. А я, значит, считала себя везучей. Или просто была дурой.

Он сделал едва заметный жест в сторону ягуара, который меня выбрал, и тот подошел, упал на колено и склонил голову.

- Ты выбрал эту женщину, - сказал жрец.

- Да, Пинотль.

- Ты не почувствовал ее зверя?

Голова ягуара склонилась еще ниже:

- Нет, мой господин.

- Выбирай, - сказал жрец.

Коленопреклоненный вытащил из-за пояса нож. Бирюзовая рукоять была вырезана в виде фигурки ягуара. Лезвие - дюймов шесть, из черного обсидиана. Оборотень протянул клинок жрецу, и тот принял его с такой же почтительностью, с какой ему предложили. Человек расстегнул какую-то невидимую застежку на ягуаровой шкуре и скинул с головы капюшон. Волосы у него оказались густые и длинные, завязанные на затылке в узел. Он поднял к свету темное лицо, такое квадратное и выточенное, будто этот человек позировал резчикам, украшавшим ацтекские храмы. Совершеннейший профиль, если вам нравится мезоамериканский тип.

На поднятом лице не выражалось ничего, кроме спокойного ожидания.

Из публики донесся рев, который заставил меня оглянуться на актеров, но я тут же снова повернулась к жрецу и оборотню, не успев ничего разглядеть. Только тень промелькнувших полуобнаженных тел и что-то массивное и фаллическое, обернутое вокруг мужчины. В нормальной ситуации я бы глянула еще раз, хотя бы убедиться, что мне не мерещится, но не важно, что там сейчас, - настоящее шоу разыгрывается здесь. Это было ясно по безмятежному, поднятому вверх лицу оборотня, по серьезным глазам жреца, по тусклому блеску черного лезвия. Пусть там, на сцене, вытаскивают любую бутафорию, но им не создать ничего подобного напряжению, которое легло сейчас между этими двумя.

Что именно должно произойти, я не знала, но догадывалась. Этот мужчина будет наказан за то, что выбрал из публики ликантропа, а не человека. Но я - человек, уж по крайней мере не ликантроп. И я не могу допустить, чтобы его искромсали, даже если я тем самым выдам себя. В самом деле не могу?

Я слегка тронула жреца за руку.

- Что ты собираешься с ним делать?

Он глянул на меня - от игры теней его глаза показались глубокими гротами.

- Наказать.

Я чуть сильнее сжала пальцы, пытаясь сквозь податливую мягкость перьев ощутить плоть.

- Я только хочу знать, что ему не перережут горло и вообще ничего такого не сделают.

- Что делаю я с нашими людьми, это мое дело, а не твое.

Он сделал свой выговор с такой убедительной интонацией, что я убрала руку. Но теперь меня беспокоило, как же он все-таки поступит. Черт бы побрал Эдуарда с его идеей инкогнито. Никогда я этого не умела - притворяться. Всегда реальность разоблачала мою легенду.

Жрец приставил острие к щеке ягуара. В лице коленопреклоненного не было страха, ничего, только жутковатая безмятежность, от которой у меня перехватило горло, и холодок страха побежал по спине. Черт побери, на дух ненавижу фанатиков-изуверов, и вот тебе, пожалуйста.

- Постой, - сказала я.

- Не вмешивайся, - ответил жрец.

- Я не ликантроп!

- Ложь во спасение незнакомца.

Чистейшее презрение слышалось в этом голосе.

- Я не лгу.

- Сезар! - позвал жрец.

Он появился, как отлично вышколенный пес на зов хозяина. Может, я к нему несправедлива, но у меня не слишком благодушное было настроение. Если я разоблачу нашу легенду, скажу, кто я, то, возможно, и подорву какие-то планы Эдуарда. Не исключено, что, раскрыв себя, я поставлю нас в опасное положение, не знаю. Эдуард скупо делился со мною планами, и я это ему сегодня припомню, когда вечер кончится, но сейчас главное - безопасность. Стоит ли ценой наших жизней спасать чужого человека от порезов? Нет. А спасение незнакомца от смерти стоит того, чтобы рисковать жизнью? Может быть. Столько у меня было вопросов без ответов, а настоящей информации - с гулькин нос, так что уже, наверное, мозговые клетки начинали перегорать от постоянных раздумий над всем тем, что мне неизвестно.

Сезар появился рядом со мной, подальше от жреца. По-моему, он заметил лезвие.

- Что он сделал?

- Он ее выбрал из публики и не учуял ее зверя, - объяснил жрец.

- У меня нет зверя, - возразила я.

Сезар засмеялся, и засмеялся слишком громко. Он тут же прикрыл рот рукой, будто напоминая самому себе, что надо тише.

- Я видел в твоем лице голод.

Это слово он произнес так, будто надо было писать прописными буквами. Отлично, еще одно слово из сленга оборотней.

Я прикинула, как рассказать покороче, не потеряв смысла. Пришлось начинать два раза, пока я наконец сказала:

- Слишком много. Изложу коротко.

Я даже попыталась изобразить испанский акцент. Лицо жреца выражало скуку и недовольство. Он не понял ссылки на фильм. А Сезар подавил еще один смешок - он, наверное, видел "Принцессу-невесту".

Жрец повернулся к коленопреклоненному, будто выбросив меня из головы. И взрезал ему щеку. Тонкий порез разошелся, струйками по темной коже потекла кровь.

- Черт побери! - сказала я.

Он приложил нож к другой щеке оборотня. Я поймала его за запястье.

- Пожалуйста, выслушан!

Темные глаза жреца обратились ко мне.

- Сезар, - позвал он.

- Я тебе не кот, которых ты зовешь.

Темный взгляд жреца перешел с меня на стоящего рядом Сезара:

- Смотри, Сезар, как бы спектакль не стал реальностью.

Это была угроза, хотя я не до конца поняла ее значение, но в интонации сомневаться не приходилось.

- Она только просит права говорить, господин. Разве это слишком много?

- Она еще и трогает меня.

Они оба уставились на мои пальцы у него на запястье.

- Я отпущу, если ты пообещаешь, что не будешь его резать, пока не выслушаешь меня.

Его взгляд задержался на мне, и я ощутила, как грохочет его сила, извергаясь на меня. Почти физически я чувствовала, как вибрирует его рука у меня под пальцами.

- Я не могу допустить, чтобы его исполосовали за то, в чем он не виноват.

Жрец не произнес ни слова, но я почуяла движение позади - это был не Сезар, потому что он повернулся туда. Я оглянулась и увидела двух оборотней-ягуаров, идущих к нам. Вряд ли они хотели причинить мне вред - просто не дать вмешиваться. Я обернулась к жрецу, посмотрела ему в глаза и отпустила его руку. За доли секунды мне надо было решить, вытаскивать нож или пистолет. Они не собирались меня убивать, и я как минимум могла ответить аналогичной любезностью. Я вытащила нож, держа его у ноги, стараясь не особенно бросаться в глаза. Значит, нож, а не пистолет. Дай Бог, чтобы я не ошиблась.

Один из ягуаров был загорелый и синеглазый, другой - афроамериканец, которого я первым заметила в клубе, и лицо его резко контрастировало с бледным пятнистым мехом. Они шли ко мне в клубах энергии и чуть-чуть порыкивали, слабо намекая на угрозу. От этого звука у меня волосы на затылке встали дыбом. Я попятилась, оставив между собой и ягуарами коленопреклоненного.

Жрец приставил обсидиановое лезвие к правой щеке оборотня, но резать еще не начал.

- Ты только собираешься разрезать ему щеки, и все? Больше ничего не будет?

Острие вонзилось в щеку. Даже в темноте засверкали первые капли и, как темные драгоценности, покатились на пол.

- Если ты собираешься лишь слегка его порезать, то ничего страшного. Мне только не хотелось, чтобы его изувечили или убили за то, чего он не мог знать.

Жрец на сей раз повел лезвие медленнее. Кажется, я только хуже сделала. И я сказала об этом вслух:

- Я что, только хуже делаю?

Ближайшая ко мне щека начала заживать, кожа затягивалась на глазах. У меня мелькнула мысль. Я шагнула к жрецу и коленопреклоненному ягуару, приглядывая за теми двумя, что шли к нам, но они остановились и только наблюдали. Они меня заставили отступить, может, только это им и полагалось сделать.

Взяв человека за подбородок, я повернула его лицом к себе. Вторая щека уже полностью зажила. Никогда не видела обсидианового лезвия в работе и не знала, действует ли оно как серебро. Лезвие оказалось безвредным - оборотень залечил раны. Жрец все еще держал нож в поднятой руке.

Публика разразилась громовыми аплодисментами. Актеры уходили с белого экрана, представление почти закончилось, и все повернулись туда на шум, даже жрец.

Я приложила палец к острию обсидианового клинка и нажала. Острие было как стекло, боль - резкой и мгновенной. Зашипев, я отдернула руку.