Чтение 20–й страницы книги ~Нарцисс в цепях~

- Что это было?

Я пыталась не шевелиться, не дышать, замереть, как Натэниел. Я пыталась думать о чем-нибудь другом, не о тепле его тела, прижатого к моему. Не ощущать упершейся в меня готовой твердости из-под атласа спортивных шортов. Схватив простыню, я одним движением сорвала ее с нас обоих и смотрела вдоль его тела, наших тел, стиснутых вместе. Шорты облегали его сзади, как вторая кожа. Ardeur бился во мне новым пульсом, который я никогда раньше не ощущала, и мои зверь восстал с ним из глубин. Будто они были связаны накрепко. Голод терзал меня, и зверь проснулся вместе с ним, заворочался, как ленивый кот, потягиваясь и не сводя глаз с мыши. Только то, что кот хотел сделать с мышью, было не только против законов природы, но и физически невозможно. Беда была в том, что мышь пахла ванилью и мехом и была теплой и набухшей. Я хотела перевернуть его на спину, сорвать с него шорты, увидеть то, что ощущала. Я хотела лизнуть его в грудь, ниже, в живот и... Видение было так сильно, что мне пришлось закрыть глаза. Но видение было не единственной проблемой. Запах, сладкий запах его кожи, неодолимое желание навалиться на него, даже не для секса, а чтобы вымазать себя его ароматом, надеть как платье.

- Анита! - Это позвал Джейсон. - Что происходит?

Я открыла глаза. Он склонился ко мне, приподнявшись на локте, и ardeur расширился, охватив и его. Он не различал. Я тронула лицо Джейсона, погладила по щеке, провела пальцем по полным губам.

Он отодвинулся, чтобы сказать:

- Жан-Клод говорил, что ты получила от него голод, его инкуба. Я не верил... - моя рука полезла ниже, на шею, на грудь... - до этой минуты.

Рука остановилась у него над сердцем. Оно билось под моей ладонью, и вдруг я ощутила в ней собственный пульс, будто сердце мое скользнуло через руку в ладонь к его телу.

- Спроси меня, зачем Жан-Клод заставил меня сегодня здесь остаться.

Я только глядела - не могла думать, не могла говорить. Я только чувствовала его сердце, почти ласкала его. Оно забилось сильнее, быстрее. Мое сердце стало его догонять, и они забились вместе, и было невозможно сказать, когда замирает одно и начинает биться другое. Его сердцебиение ощущалось у меня во рту, будто билось оно во мне, оно ласкало нёбо, будто я уже впилась в него зубами.

Я закрыла глаза и попыталась отвлечься от приливов и отливов его тела, его тепла, его голода.

- Жан-Клод боялся, что ты попытаешься съесть Натэниела. Я должен был сделать так, чтобы этого не случилось, - сказал он с придыханием.

Я поднялась, и руки Натэниела обжали мне талию, его лицо прижалось к моему боку. Я села рядом с Джейсоном, и соблазнительная тяжесть Натэниела повисла на мне. Рука моя оставалась на груди у Джейсона, на его сердце. Ему бы надо было отодвинуться, но он не стал. Я ощущала желание, голод, владевший им. Это было чистое желание - не силы, ничего такого, - он желал именно меня. Не любовь, но своего рода чистота. Он просто меня хотел. Я вгляделась ему в глаза, но там не было обмана, не было задних мыслей. Джейсон не хотел укреплять свою власть, не хотел обретать мистическую энергию, но просто хотел быть со мной, держать меня в объятиях.

Джейсона я всегда считала чем-то меньше, чем другом. Этакий забавный молодой тип, которого не надо принимать всерьез. Ardeur Жан-Клода дал мне заглянуть в его сердце, и оно оказалось таким чистым, какого я давно не видела.

Я поглядела на прильнувшего ко мне Натэниела. Его сердце я тоже знала. Он хотел меня физически, но еще больше он хотел, чтобы я хотела его. Он хотел принадлежать мне во всем. Он жаждал безопасности, своего угла, кого-то, кто будет о нем заботиться и о ком можно заботиться самому. Во мне он видел все, что утратил за годы жизни. Но видел он на самом деле не меня, а свой желанный идеал.

Я погладила его по руке, и он уткнулся в меня. Оглянувшись на Джейсона, я дала своей другой руке упасть с него, но при этом будто что-то из него вытащила: его сердце все еще билось в моем теле. Для этого нам не нужно было прикосновение.

То, что Джейсон хочет меня без всяких дополнительных мотивов, вызвало у меня желание его вознаградить. Заставило чуть полюбить его. Это желание победило голод, укротило моего зверя, дало возможность думать.

- Прочь, вы оба, прочь!

- Анита, это ты?

- Джейсон, уходи! Забирай его и уходи!

- Я не хочу уходить, - возразил Натэниел.

Я схватила его волосы в горсть и вздернула его на колени. В его глазах я думала увидеть страх или обиду за такое предательство, но увидела только готовность. Используя его волосы как рукоять, я подтянула его к себе почти лицом к лицу. У него колотилось сердце, тело наполнялось радостным предвкушением, когда я подтягивала его к себе. Натэниел никогда не скажет мне "нет".

А если тебе не могут сказать нет, то получается изнасилование или вроде того. Во мне бушевал ardeur, заставляя дышать прерывисто и со всхлипом. Мне хотелось поцеловать Натэниела, наполнить его рот своим языком. Но я знала, что, если я это сделаю, станет поздно.

Голос у меня звучал придушенно:

- Когда я тебе говорю "уходи", ты уходишь. А теперь прочь от меня!

Я отпустила его волосы настолько резко, что он свалился спиной на кровать. Джейсон уже стоял с другой стороны, оттаскивая от меня Натэниела, подталкивая его к двери. Глядя на них, мне хотелось заорать или заплакать. Они так хороши сейчас для питания! Воздух сгустился от взаимного желания, а я их выгоняю. И все еще ощущаю биение их сердец, как конфетку на языке, как двойное эхо моего сердца.

Я закрыла глаза и заорала - без слов, полный боли крик. Как будто голод вдруг допер, что я делаю - отсылаю их. Он бушевал, выдавливая из меня рваные стоны быстрее, чем я успевала дышать. Я лежала на кровати среди шелковых простынь, извиваясь и вопя. Вдруг нахлынуло воспоминание - не мое, об этой неудовлетворенной нужде, запертой во тьме, где ни одна рука не коснется тебя, ничья кожа не сольется с твоей. Я ощутила тончайший край бешенства Жан-Клода после этого наказания. Он исцелился, но память еще болела.

Чьи-то руки прижимают меня к кровати. Я открыла глаза - это Джейсон и Натэниел. Каждый из них держал меня за руку и за ногу. Каждый из них мог бы поднять небольшого слона, но мое тело, извиваясь, подбрасывало их, заставляло бороться со мной.

- Анита, ты себя ранишь, - сказал Джейсон.

Я поглядела на себя и увидела на руках и ногах кровавые царапины. Наверное, это сделала я, но не помнила как. Вид этих кровавых ниток меня успокоил, заставил затихнуть под их руками.

- Я найду, чем тебя связать, пока не встанет Жан-Клод, - сказал Джейсон.

Я кивнула, боясь говорить - боясь того, что могу сказать.

Он оставил Натэниела меня держать, но в одиночку это можно было сделать, лишь держа мне руки и прижимая телом к постели. Не полный контроль, но так он помешает мне себя ранить.

Волосы Натэниела упали на наши тела с сухим шорохом, и мир стал виден лишь сквозь этот занавес. Его аромат, как теплый пресс, повис между ним и мной. И еще слышался запах свежей крови. Мой зверь рвался лизать раны, питаться на моей коже или, того лучше, открыть раны на Натэниеле и питаться на нем. От одной этой мысли меня свело желанием, я задергалась, не в силах удержаться, пока не освободила ноги, и только одежда нас разделяла. Он издал какой-то звук - не то протест, не то еще что-то.

Я подняла руки с кровати, почувствовала, как напряглись у него мышцы, заставляя меня лечь обратно. Для него меня так держать - не должно было стоить усилий. Кроме голода, я от меток или от зверя обрела еще другие качества. Натэниел был сильнее меня, это я ощущала. Но есть вещи помимо силы, которые помогают в борьбе. Я снова подняла руки с кровати, всего на пару дюймов, и он снова надавил, заставляя меня лечь. Но, получив достаточно места, я повернула правую руку в сторону его большого пальца и освободилась.

Тогда я приподнялась, целуя его в грудь, и он застыл. Я его укусила - нежно, и он слегка и тихо вскрикнул. Я стала лизать дорогу вверх по его груди, пока он все еще держал меня за левую руку, все еще прижимал нижней частью тела. Языком я пощекотала ему сосок, и он задышал быстрее. Охватив сосок зубами, я вдавила их в кожу, в плоть. Он затрепетал на мне, тело его так дернулось, что мне пришлось быть аккуратной, чтобы не прорвать кожу. Но я держала, и он стал стонать, и когда я отпрянула, то увидела почти идеальный отпечаток собственных зубов.

Я лежала на спине и глядела на укус, на сосок в его середине, и меня охватывала радостная дрожь, волна восторга и чувство... обладания. Я его пометила.

Я освободила левую руку, и он не стал ее держать. Он лежал, приподнявшись на вытянутых руках, прижимаясь ко мне бедрами, волосы его окружили нас каскадом. Он глядел на меня, и лицо его искажал голод. Мне не надо было говорить, как ему хочется, чтобы я окончила только что начатое.

Я приподнялась поцеловать его, и его губы затрепетали под моими. Поцелуй был долгий и страстный, и он застонал горлом и вдруг свалился на меня, прижимая всем весом, и мы сцепились ртами, руками, телами в одно целое в гнезде этих роскошных ванильных волос, будто в теплом атласе. Натэниел целовал меня так, будто хотел забраться внутрь через рот, и я открылась ему, чтобы он исследовал меня, пробовал на вкус, на ощупь. И не его рука под моим топом, мнущая груди, привела меня в чувство. Это были мои руки у него в шортах, охватившие смуглую гладь ягодиц. Я смогла восстановить самообладание, бороться с желанием, с голодом. Куда, к чертовой матери, подевался Джейсон? Я бросила целовать Натэниела, бросила его трогать, но его руки, его рот бродили по моему телу. Так силен был его голод, так силен. Я не могла встать и уйти. У меня просто нет нужной силы.

- Натэниел, перестань.

Его рот сквозь атлас топа прижался к моей груди. Кажется, Натэниел меня не слышал.

- Натэниел, перестань! - Я рванула его за волосы, прочь от меня. Топ промок там, где он присосался, Глаза у него помутнели, он будто и не видел меня. - Натэниел, ты меня слышишь?

Наконец он кивнул:

- Да.

Любой другой возмутился бы, что его так остановили, но он смотрел на меня, и глаза его приобретали осмысленность. Он просто сделал, что я сказала, и ждал, что я скажу дальше. Я не понимала Натэниела; даже зная желания его сердца, я не могла его понять. Слишком мы были разные, но сегодня эта разница могла нам помочь.

Я не стану, я не могу иметь секс с Натэниелом. Но я не могла и полностью остановиться. Мне надо было питаться. Надо было вонзить зубы в его плоть, окунуться в его похоть, я не могла иначе.

- Слезь с меня.

Он перевернулся на спину, глядя на меня, лежа в озере собственных волос, похожих на рыжеватую раму вокруг его тела. Я хотела видеть его целиком на фоне волос, и надо было только стянуть шорты с изгиба его тела. Видение было таким сильным, что я закрыла глаза, стала глубоко дышать. Необходимость до него дотронуться хлестала меня почти до боли, будто ardeur мог меня заставить это сделать. Может, и мог. Но я могу управлять тем, как именно я буду трогать Натэниела. Это хотя бы было мне подконтрольно.

Я открыла глаза и увидела, что он смотрит на меня снизу вверх своими невозможными сиреневыми глазами.

- Перевернись на живот, - велела я хриплым голосом.

Он перевернулся, ни о чем не спросив, и это напомнило мне, насколько он беспомощен в руках любого доминанта. Он всегда будет делать то, что ему говорят, что бы ни сказали. Это помогло мне взять себя в руки - понимание, что я сейчас за него отвечаю. Какой-то контроль я должна сохранить, потому что у него нет никакого.

Взяв горстями его густые волосы, я оттолкнула их в сторону, как подобравшегося зверя. Обнажилась четкая гладкая линия спины. Он повернул голову набок и смотрел на меня сквозь толщу волос. В нем не было страха - было бесконечное терпение, готовность и голод.

Я встала над ним на четвереньки, оседлала его тело и прильнула ртом к коже. Я пролизала дорожку от плеча до плеча, но этого было мало. Я укусила его, слегка, и он чуть шевельнулся подо мной. Я укусила сильнее, и он чуть пискнул. Я сжала зубы так, что ощутила его плоть во рту, его мясо. Мне хотелось порвать его, съесть его в буквальном смысле. Желание было почти неодолимым. Я рухнула на него, прильнув щекой к его спине, и лежала, пока не овладела собой. Но аромат его кожи, ее гладкость под моей щекой, подъемы и спады дыхания подо мной - это было слишком. Я не съем его буквально, но напитаться мне надо.

Я укусила кожу спины, втянула ее в рот и не стала останавливаться на этот раз, пока не ощутила металлическую сладость крови. Для того, что хотел завершить зверь, крови было мало. Но я отодвинулась от раны и пошла дальше. Я покрывала спину Натэниела следами своих зубов, и все чаще в них оказывалась кровь. Как будто чем больше я это делала, тем труднее было контролировать себя.

Тело напрягалось от запаха свежей крови, наполняло меня жаром и страстями скорее пищевыми, чем сексуальными. Я сидела верхом, глядя на его спину, на свою работу. Кровь текла тонкими капельками из нескольких ран, но в основном были только отпечатки зубов. И этого было мало.

Я скользнула руками под его шорты сзади, осторожно проведя ногтями по коже. Он задергался, попытался подняться на кровати, и я толкнула его назад.

- Нет, - сказала я, и он затих под моими руками.

И я стянула с него шорты, оставив его голым. Расставив ему ноги так, чтобы можно было вставить между ними колено, я нагнулась к этой гладкой нетронутой коже и отметила ее зубами. Здесь больше можно было набрать плоти в рот, и более мягкой. Я наполняла рот, пускала кровь красными горячими кругами, пока не услышала, как он постанывает. И не от боли.

Я поднялась на колени и стала глядеть на раны, и мне хотелось ранить его еще и еще.

Тогда я сбросила топ и шорты. Обнаженным телом я навалилась на его голую спину, на ягодицы, растирая по телу кровь из его ран. "Да, да, да!" - повторял Натэниел, тяжело дыша. Голод его давил, как тяжесть, как тяжелая туча, нависшая над нами. Она душила, отнимала возможность мыслить - так он этого хотел. Этого, не секса, а вот этого. Он так давно хотел, чтобы я его подавила, подчинила, взяла.

Мика меня хотел, но это было желание относительно незнакомого мужчины. Мужчины, который хочет красивую и сильную подругу. Но у Натэниела было другое. Его желание нарастало, годами, в минуты тысячи близостей, тысячи отказов. Оно нарастало как давящая тяжесть в теле, в уме. Оно давило его к земле, заполняло его, и он не мог от него избавиться. Я поняла, почему Жан-Клод сказал, что мы кормимся от тех, к кому нас уже тянет. Намного больше можно было взять от Натэниела, и долгая наша история превратила эту еду в пир.

Я спускалась по его телу, впиваясь в кожу, на этот раз уже не пуская кровь. Потом я легла щекой на его ягодицы, борясь с собой, чтобы не запустить руку вокруг, спереди. Борясь с растущим желанием. Я не буду его трогать, так - не буду. Когда я смогла себе довериться, я расставила ему ноги как можно шире и пошла вниз, кусая, метя нетронутые зоны, подбираясь, пока я не увидела его, зажатым между телом и кроватью. Я хотела лизнуть его туда, покатать яички во рту. Но я себе не доверяла. Я уже покрыла кровью его спину и ягодицы, и я не была в себе уверена, не могла ручаться, что я сделаю и что нет. И я пошла ртом обратно, не тронув его, и его вожделение и мое били как летние молнии, почти сюда, почти сюда. Я пробежала языком по тонкому краю кожи позади яичек, и Натэниел вскрикнул.

Я всосала кожу, втянула ее в рот длинной полосой, обрабатывая ее языком и зубами, и давление разорвалось, как разрывается бурей долго собиравшаяся гроза. Он выкрикивал мое имя, а я полосовала ему ляжки ногтями и боролась с двумя видами голода, каждый из которых подмывал оторвать, откусить эту тонкую полоску кожи. Когда все кончилось, я оторвалась от него чуть-чуть, чтобы увидеть, что я его не пометила, даже не пометила зубами. Я лежала на кровати меж его ног, одной рукой обняв его за бедро, другая оказалась подо мной, и слушала, как стучит мое сердце.

Мы лежали неподвижно, если не считать судорожного дыхания. Какой-то звук заставил меня посмотреть поверх ноги Натэниела, приподнявшись с гладкой, израненной кожи его ягодицы.

Посередине комнаты стоял Джейсон, держа в руках что-то вроде кандалов. Глаза у него были чуть навыкате и дыхание чуть чаще обычного.

Мне надо было бы смутиться, но ardeur насытился, зверь свернулся внутри меня как довольный кот. Слишком мне было хорошо, чтобы смущаться.

- Ты давно уже смотришь? - Даже мой голос звучал лениво и довольно.

Ему пришлось прокашляться, чтобы ответить:

- Прилично уже.

Я снова залезла на Натэниела, вытянувшись вдоль, приложилась щекой к его лицу и шепнула:

- Как ты?

- Хорошо. - Это был шепот.

- Я тебе не очень больно сделала?

- Это было... чудесно. Боже мой, это было... лучше, чем я себе воображал.

Я встала, погладила его по волосам, повернулась к Джейсону, все еще стоящему посреди комнаты.

- Почему ты меня не остановил?

- Жан-Клод боялся, что ты вырвешь Натэниелу горло или сделаешь что-нибудь в этом роде, грязное. - Голос Джейсона вернулся к норме, только чуть-чуть слышалась в нем неуверенность. - Но я смотрел. И каждый раз, когда я думал, что пора вмешаться, ты брала себя в руки. Каждый раз, когда мне казалось, что ты теряешь контроль, ты его обретала. Ты оседлала голод, ты укротила его.

Я ощутила, что Жан-Клод проснулся, вздохнул впервые. Он меня тоже ощутил, ощутил, как я лежу голая на теле Натэниела, учуял запах свежей крови, ощутил, что я напиталась, и хорошо. Я почувствовала, что он идет ко мне, спешит ко мне, привлеченный запахом крови, теплой плотью, сексом - и мной.

Глава 16

- Жан-Клод идет, - сказал Джейсон.

- Я знаю.

Джейсон подошел к изножью кровати и стал смотреть на нас, на меня. Его глаза не отрывались от меня. Почти все мое тело было скрыто боком Натэниела, но он смотрел на то, что было открыто. Если бы я не заглянула раньше в его сердце, я бы разозлилась. Или велела бы ему перестать, но сейчас я не знала, что сказать. Он хотел меня ради меня самой, не навсегда, а на ночь, на день, на неделю, иногда. Чувства Джейсона ко мне были, наверное, самыми не осложненными из всех, которые испытывали ко мне в жизни мужчины. Отсутствие сложности имеет свои хорошие стороны, даже когда ardeur уже прошел.

В тот момент, когда я подумала "прошел", мне стало ясно, что я не права. Голод притаился под поверхностью. Как при варке: чтобы не хлынуло через край, делаешь малый жар. Мне жара на сегодня хватило.

Мы с Джейсоном переглянулись. Не знаю, что было бы нами сказано, но тут открылась дверь. Это был Ашер. Его комната была ближе к нам, чем зал гробов, но я его не ждала. Золотые волосы лежали правильными волнами на плечах. Вампиры не ворочаются, когда "спят", потому нет проблем с волосами после пробуждения. Халат был сочного коричневого цвета, надет поверх таких же пижамных штанов. Грудь была раскрыта, и халат развевался, как пелерина.

Он подошел к кровати, но смотрел лишь на Натэниела, на кровь.

- Я почувствовал... - Он поднял глаза на меня, и я уставилась на него поверх тела Натэниела. - Я слышал зов.

- Я тебя не звала.

- Сила позвала, - ответил он и припал на колени возле кровати. - Это ты сделала?

Я кивнула.

Он потянулся ко мне, будто хотел тронуть мое лицо, и отдернул руку. Будто коснулся в воздухе чего-то, что его испугало. Он поднес руку к лицу, понюхал ее, потом лизнул, будто что-то попробовал.

- Можно мне попробовать твоего pomme de sang? - спросил он.

Так по-французски называют "яблоко крови" - эвфемизм для человека, который служит регулярным донором у какого-нибудь вампира. Мне отчасти хотелось возразить против этого термина, но я сейчас питалась от Натэниела, даже попробовала его кровь. Требовать изменения формулировки было бы мелочной придиркой, как подсказывала мне совесть. Лопату надо называть лопатой.

- Как именно попробовать?

- Лизнуть его раны.

Такое предложение должно было мне не понравиться, но как-то мне было все равно. Я нагнулась посмотреть в глаза Натэниела.

- Ты не возражаешь?

Он кивнул, не отрывая лица от подушки.

- Угощайся, - разрешила я.

Ашер наклонился к спине Натэниела, к ране над талией. Его голубые глаза смотрели вверх, на меня, как смотрят на противника на татами - нельзя отвернуться, чтобы не пропустить нападения. Так смотрят львы на водопое - подняв глаза, высматривая опасность.

Натэниел чуть пискнул, когда Ашер лизнул его рану. Она уже перестала кровоточить, но когда вампир провел языком, кровь выступила снова. Слюна вампиров содержит антикоагулянт, но я никогда раньше не видела его действия так явно.

Я прильнула ближе к Натэниелу, переплетя с ним ноги. Разрешения я не спрашивала, потому что он мой и потому что достаточно хорошо его знала. Он будет не против, а целиком за.

Приблизив рот к другой ране, которая тоже перестала кровоточить, я лизнула. Сладкий медный вкус крови, и густой, сочный вкус кожи, и еще... мяса. Я будто знала, какой он будет на вкус, если я начну его съедать.

Зверь загорелся огнем на коже, как что-то трепещущее, живое. И зверь Натэниела откликнулся ему, мечась, клубясь, будто я видела его под кожей юноши, прямо под ребрами, будто чувствовала на ощупь, как он лежит в сердце его тела. В этот момент я знала, что могу призвать этого зверя, могу заманить его в превращение еще задолго до полнолуния. Я была его Нимир-Ра, а это куда больше, чем просто доминант.

Глаза Ашера заволокло бледно-голубым огнем, и он казался слепым, когда лизал рану. Он таращился мне в лицо поверх тела Натэниела, наши глаза были на одном уровне, пока мы пробовали вкус ран. Моя рана стала кровоточить чуть больше, но не так сильно, как рана Ашера. Я не была настоящей кровопийцей - я питалась иными вещами, - и, глядя поверх тела Натэниела, я чувствовала, как он дышит чаще, и знала, что эти иные вещи уже готовы, только протяни руку.

Рука Ашера скользнула по телу Натэниела и наткнулась на мое бедро, закинутое на ногу Натэниела. От прикосновения что-то вспыхнуло между нами, будто ardeur его узнал, будто ему было знакомо это касание.

Я оторвалась от раны, на секунду взяла себя в руки. Что-то на моем лице, наверное, заставило Ашера убрать руку.

Тут вошел Жан-Клод. Он был одет в черный халат с черной меховой оторочкой у воротника, подола и на рукавах. Черные волосы сливались с мехом, и нельзя было сказать, где кончается одно и начинается другое. В последний раз, когда я видела его в халате, я сказала, что хорошо бы надевать под халат еще что-нибудь. Сейчас я надеялась, что он этого не сделал.

При виде его ardeur снова вскипел во мне. У меня перехватило дыхание, внизу живота сжался спазм такой силы, что я застонала.

- В ней твой инкуб, - сказал Ашер Жан-Клоду, и я перевела взгляд на него.

- Oui. - Жан-Клод плавно обошел кровать и встал с другой стороны от Ашера.

- На вкус в ней ощущаешься ты, и еще - Белль Морт.

- Oui, - повторил Жан-Клод. Я отвернулась от Натэниела и смотрела, как он движется. Перевернувшись, я открыла себя спереди, и во мне еще оставалось достаточно от меня прежней, чтобы я перевернулась на живот.

- Оууу! - произнес Джейсон. Я не обратила внимания.

Жан-Клод приподнял полы, чтобы залезть на кровать. Открылась длинная бледная линия кожи от плеча до живота. Повинуясь неодолимому порыву, я развязала на нем пояс, обнажая все тело. Но сама осталась лежать, наполовину прильнув к Натэниелу, потому что боялась шевельнуться. Боялась приблизиться к Жан-Клоду, потому что не доверяла себе.

Слишком много во мне осталось от меня, чтобы предаться любви с Жан-Клодом на глазах у других мужчин. Но это "много" истончилось до листка фольги, поблескивающего в темноте, не очень верящего в собственное существование.

- Голод узнал Ашера, - сказала я. - Это потому, что он твой, или потому, что он - ее?

- Ее? - переспросил Жан-Клод.

- Ее, Белль Морт.

- Не знаю.

Он был уже так близко, что край халата задел меня. Я увидела тонкую линию бледной кожи ниже пояса, где распахнулся халат. Тоненькую-тоненькую белую полоску, но стало ясно, что под халатом - только сам Жан-Клод.

Я хотела распахнуть халат, увидеть его целиком. Не думая, будто сама того не желая, я сказала вслух:

- Распахни халат.

И удивилась, будто не узнала своего голоса. Сама я тут же закрыла глаза, стараясь подумать.

- Это нормально, ma petite. Когда напьешься крови, она наполняет живот, но вожделение... - Дразнящее прикосновение меха к коже. - Вожделение с тобой всегда, никогда не исчезает до конца и никогда полностью не удовлетворяется.

Меховой манжет гладил меня по талии, по бедру, по ляжке, по икре. Дойдя до пальцев ноги, он двинулся обратно, но теперь сзади, и касался ягодиц, поясницы, плеча.

Я лежала под его прикосновением, утратив дар речи, неспособная дышать. Когда мех стал гладить мне лицо, я схватилась за край халата и отвела от себя.

- Выгони всех.

Я еле могла шептать.

- Я ничего не могу, пока не напитаюсь, ma petite, ты сама знаешь.

- Да, кровяное давление. - Мысли пробивались с трудом. - Тогда питайся, только...

- Поскорее, - тихо закончил он.

Я кивнула.

Он высвободил рукав из моих пальцев и посмотрел на Джейсона, который стоял, глядя на весь этот спектакль.

- Приди, pomme de sang, приди и возрадуйся вознаграждению за твою жертву.

Фраза прозвучала как-то странно-официально; я никогда еще не слышала такой формулировки.

Я думала, что Джейсон подойдет к кровати, где стоял Жан-Клод, но он этого не сделал. Он перевернулся через спинку таким плавным движением, будто это вода перетекла, будто его кожа содержала энергию стихии, несвойственную телу из мяса и костей.

Джейсон оказался на коленях с другой стороны от Жан-Клода. Движение его тела я ощущала языком - не только биение сердца, но и каждая дрожь, каждый пульс наполняли мне рот. Я ощущала его желание - не меня, но того, что предлагал Жан-Клод. Он радостно рванулся к вампиру, тем захватывающим дыхание движением, которое обычно берегут для секса. Они встали как зеркальные отражения, оба на коленях, оба смотрят друг на друга поверх меня.

- Я оставляю вас с вашими pomme de sang и друг с другом.

Ашер стоял возле кровати, завязывая пояс халата. Стоял он очень прямо, как знатные дворяне на древних портретах, но как-то все же горбился внутри халата.

Я перевернулась на живот, глядя на него пристально, пытаясь прочесть выражение его лица, позу тела. Я видела неловкость, даже боль. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Ашер опустил глаза, дивные золотые волосы упали на покрытое шрамами лицо, так что когда он снова поднял взгляд, не видно было ничего, кроме безупречной половины лица и одного синего, как лед, глаза.

На меня нахлынуло внезапное воспоминание о другой кровати в огромной темной комнате, окруженной десятками свечей, где тени двигались и рвались при малейшем дуновении воздуха, даже взмахе бледной руки. Я лежала в этой дрожащей золотистой тьме в объятиях бледной черноволосой женщины. Я смотрела на нее снизу вверх, и лицо ее было будто вырезано из алебастра, с идеальной формы красными губами, а волосы ее были тьмой ночи, созданной из пушистого шелка, и они вуалью спадали на ее обнаженное совершенство. Глаза светло-карие, как темный мед. Я знала, что это Белль Морт, будто всегда знала это лицо.

Открылась дверь, и вошел Ашер, одетый в халат более изысканный, более тяжелый, чем был на нем сейчас. Но он все равно горбился в нем, заматывал его вокруг тела, и боялся. Я видела на его лице шрамы - свежие, красные, и это было... больно. У меня дыхание перехватило при виде этого уродства. Я встала на колени, потянулась к нему, двигая телом, в котором я никогда не была. Это Жан-Клод тянулся к Ашеру столько веков тому назад. Но она лежала голая и идеальная, все изгибы, все тайны были открыты в свете канделябров, и она заставила его отвернуться. Не помню слов, которые она сказала - помню только выражение ее лица, невероятную надменность, отвращение. Помню лицо Ашера, когда он отвернулся от нее к Жан-Клоду - ко мне. Страдание в глазах, и движение головы, которым он сбросил на лицо эти восхитительные волосы, пряча шрамы. Это впервые я увидела, как он это делает - прячется от нас.

Я ощутила ее руки на нашем теле, когда она повернулась к нам снова, будто Ашера здесь больше не было, но мы помнили его взгляд, его силуэт, когда он вышел.

Я заморгала и снова оказалась в спальне Жан-Клода, глядя на Ашера в коричневом шелковом халате, как он идет к двери. При виде этой линии плеч, его осанки у меня перехватило дыхание, горло сжалось, в глазах стало горячо от несказанного и непролитого.

- Не уходи, - услышала я свой голос и глянула на Жан-Клода. На его лице ничего нельзя было прочесть, но на миг я увидела его глаза, и та боль, что испытывала я, была лишь бледной тенью его страданий.

Ашер остановился, повернулся, волосы спадали на лицо, халат закрывал остальное. Он ничего не сказал, только смотрел на меня, на нас.

- Не уходи, Ашер, не уходи!

- Почему? - спросил он голосом настолько безразличным, насколько смог.

Я не могла сказать ему о нашем общем воспоминании. Это звучало бы как жалость, а на самом деле это было все-таки другое. И никакая удачная ложь не приходила на ум. Но на самом деле ложь здесь не годится - только правда исцеляет.