не было никакой управы. В эти опасные дни обитатели 535 старались попасть в
комнату пораньше, чтобы упорядочить личные принадлежности. Неземной
строгостью Решетнев высвобождал себе массу времени. К его приходу в комнате
восстанавливалось приличное благообразие. Ему оставалось протереть пол.
Решетнева лежали плавки Рудика, не снятые с форточки, фехтовальная перчатка
Мурата, которой Гриншпон пользовался при работе со сковородкой, и два тюбика
"Геоксизона" Гриншпона.
момент, когда Гриншпон обнаружил пропажу, возможности поискать тюбики под
окном не оказалось из-за кромешной темноты. Дождавшись рассвета, Гриншпон
бросился вниз. Но, сколько ни рылся в кустах, так ничего и не нашел. Дворник
сказал, что мази, вероятнее всего, унесли собаки. С тех пор, совершая свои
гигиенные акты, будь то с грязными носками, висящими на дужке кровати, или с
сапожными щетками и кремом, выпавшими из общего крематория под тумбочкой,
Решетнев приговаривал: "В кусты, собакам!".
чтобы повторно покопаться в кустах. Хотя мазь была совершенно никчемной. Она
нисколько не помогала его обветренным и потрескавшимся губам, поскольку по
ошибке была всунута аптекарем вместо вазелина. То, что мазь не та, Гриншпон
обнаружил не сразу. Вопреки отрицательному эффекту он продолжал упорно
пользоваться ею. Когда спрашивали: зачем ты мучаешь себя? - отвечал:
уплочено, и чтоб следующий раз смотрел, что покупаю! Он довел нижнюю губу до
того, что потерял возможность улыбаться. Сожители сжаливались - не шутили
при нем. Гриншпон был легок на юмор и знаками просил друзей, чтобы они не
только не шутили, но и вообще не разговаривали. Потому как самый будничный
разговор в 535 легко обеспечивал животный смех от трех до пяти баллов по
шкале Рихтера. Гриншпон с трудом сдерживал рот, улыбаясь глазами. Решетнев
сказал: не рискуй, заткни уши бирушами! Больной не пожелал. Трещина на губе
превратилась в овражек, грозивший развалить губу пополам. "Геоксизон"
усугублял трагедию, от мази губа разлагалась.
мировому порядку, отправил злополучные тюбики в окно, хотя те лежали на
самом что ни на есть своем месте - глубоко в тумбочке. Решетнев завел
будильник, проверил, работает ли радио, вытащил из-под кровати двухпудовую
гирю и поднял над головой: не полегчала ли? Вещи и предметы, показавшиеся
ему лишними, моментально оказались за окном.
как первый по списку, а не ты!
опорожнил его:
хватило бы.
сумки.
ВДНХ познакомился с девушкой, очень похожей на Рязанову.
скульптурная группа Пунтус-Нынкин. От их дублированного касания дверь в 535
два раза открылась и один раз закрылась. Музыка по соседству утонула в
трясине приветствий. Вошедшие предложили обняться попарно-поперечным
наложением, но в замешательстве несколько призапутались, и объятия были
произведены по методу возвратного скрещивания. В результате Нынкин обнял
Пунтуса, хотя этого можно было и не делать.
симбиоз был настолько прочен, что субъективных причин его разложения не
существовало вовсе. О времени приезда они не договаривались, но у дверей
общежития оказались одновременно. Поздоровались, словно не было никаких
каникул, будто вчера назначили здесь встречу, и она состоялась.
ни под каким предлогом уже не расходятся. Нельзя было сказать, что
симбиозники так уж не могли жить друг без друга, однако всегда находились
рядом. А если и отстояли на внушительное расстояние - их порывы происходили
одновременно и в одном направлении. Бесподобным совпадениям они нисколько не
удивлялись, считая, что так живут все люди. Плывя борт о борт, они не
навязывались и ничего не требовали друг от друга, но со стороны казалось,
что у них непоправимая дружба.
августовскими впечатлениями, которые перекликались на каждом шагу.
друг от друга. Даже имена их созвучны.
Решетнев, доливая коньяк. - Вас надо исследовать!
Механически это было выражено совершенно синхронно - они произвели несколько
одинаковых движений, словно их руки и головы были соединены нитками.
Симбиозникам всегда легко отдыхалось в компании с Кравцовым, тем более, что
они жили в одной комнате. Когда Кравцов брал гитару, Нынкин погружался в
глубокий сон, а Пунтусу дальше роговых очков ничего не хотелось видеть.
робкий стук в дверь.
Татьяне. Обнялись тем же универсальным способом. Мурат немного усложнил его,
навязав троекратное приложение друг к другу. Ритуал получился более
трогательным и занял каких-то десять минут. После обряда Мурат достал из
сумки канистру.
перекочевали из пивбара, увязавшись с Решетневым. За ним водилась одна
невинная странность - покидая заведения треста столовых и ресторанов, Виктор
Сергеич имел обыкновение забирать на память что-нибудь из посуды. Он отмечал
на дверце шкафчика каждую новую единицу хранения своего неделимого фонда:
взята там-то и там-то при таких-то обстоятельствах.
теперь давайте за уход Кравцова!
покойнике. Температура его макаронической речи возрастала от абзаца к
абзацу. В завершение он обнес привезенным рогом всех ему сочувствующих.
Артамонов приехал среди ночи. Свет уже отключили, поэтому обнялись в
темноте. Артамонова быстро ввели в курс дела, и через полчаса он обливал
свежестью историй, с неподражаемым пиететом держа в руках недопитую
канистру.
делать одному! - сказал Артамонов.
разные вещи. Не посмотрю, что угощал вином!
друга Решетнев. Но Мурат уже спал.
факультет, - исключает синдром похмелья.
авторитета. Решетнев был принят как случайно возвратившийся из пожизненного
космического путешествия. Татьяну встретили, будто она поставила на пол не
свой именитый портфель, а полмешка покоренных за лето мужских сердец. На
Фельдмана закричали, как на замректора по АХЧ. Появление Матвеенкова
проаплодировали незаслуженно громко по инерции. Лиц, менее известных потоку,
приветствовали в составе группы. На Усова обрушились, как на двухметрового
гиганта, хотя он не вырос за лето ни на дюйм. Его габитус был устойчив и
неизменяем, словно от злоупотребления амброзией. На Соколова с Людой
набросились, будто те обвенчались без свидетелей и зажилили свадебную
бутылку шампанского. Весть о переводе Кравцова быстро диффундировала по
группе. К моменту появления Марины о потере уже знали все. Поэтому Марина
была встречена безмолвно, как вдова. Новенького встретили тоже без единого
возгласа. Несмотря на тишину, он бесцеремонно обогнул преподавательский стол
и направился на галерку. Одет он был в джинсы и легкий' свитер.
от кислородного голодания, она молниеносно прикинула, что новичок подходит
ей по росту, и сжалась, насколько можно. Потом сгруппировалась и неуловимым
движением подалась влево, освободив место, - вдруг сядет рядом. Но неофитовы
туфли бесшнурочной системы протопали мимо. Татьяна проводила их тревожным
взглядом и опять незаметным движением, которое с ее массой произвел бы
далеко не каждый, водворила себя на место. Душу ее поразила свежая надежда.
Новичок вошел в сердце, наступая на головы прежним избранникам, создававшим
и без того невообразимую толчею. Стоило ему втиснуться, как там сразу стало
свободно и главное - легко. Татьяну охватывала лишь незначительная тревога.
Она почти не волновалась за судьбу очередного предприятия, маленькое