машина, скромно отвернулся и, не отрываясь, смотрел на мелькавшие за окном
поля, Френсис не решилась обнять Дуга.
немного глухо и печально. Теперь уже Френсис сжала его руку, сжала
тревожно, без улыбки. Она повернула к Дугу свое лицо, на котором застыло
напряженно-вопросительное выражение, углы рта у нее опустились, губы
задрожали. - Потом... - прошептал он.
голова ее склонилась, и она непринужденно прижалась щекой к плечу Мимса,
которое тот предупредительно подставил. У нее были темные шелковистые веки
с длинными и очень густыми ресницами. Тонкие губы приоткрылись, нескромно
обнажив выступающие вперед челюсти и мощные клыки. Из-под прядей волос
выглядывало слишком высоко посаженное ухо цвета спелого абрикоса. На лице
спящей застыло выражение кроткой печали и настороженной жестокости.
только через одиннадцать дней, когда им удалось наконец выбраться в
Лондон.
маленьким загадочным черепом? В Сиднее во время карантина,
предшествовавшего искусственному оплодотворению, она, по-видимому,
привыкла жить одна - вдалеке от других тропи. Как настоящий верный пес,
она привязалась к Мимсу, потом еще больше - к Дугласу. Рядом с ними все ей
казалось нипочем. Однако в первую же ночь в Сансет-коттедже Миме,
проснувшийся от холода, обнаружил, что окно открыто и комната пуста. В
конце концов Дерри нашли в саду: она забилась между тисовыми деревьями и
решеткой, через которую не смогла перелезть.
и Мимса. Наконец, вмешавшись в разговор, она мягко заметила:
неестественно кроткой улыбкой.
- Ведь я бы мог от вас все скрыть, - попытался он оправдаться совсем так,
как и в своем письме.
произносите имя Сибилы, чтобы сразу же обо всем догадаться. Но сейчас речь
идет только о Дерри. Вы думаете, она привыкнет?
враждебно в отношении Френсис. Напротив, она привязалась к ней так же, как
и к обоим мужчинам. Но она совершенно не выносила, чтобы Френсис и Дуглас
оставались вдвоем, вне ее поля зрения. В такие минуты она становилась
нервной, молчаливой, бродила, ковыляя, по дому, открывала все двери. На
следующую ночь, когда Френсис и Дуг ушли к себе, Миме привязал Дерри за
руку к своей руке. Но она всю ночь так металась на циновке, что он ни на
минуту не сомкнул глаз.
ночь Дуг провел возле Дерри, и она спала спокойным сном. Френсис сменила
Дугласа - Дерри спала так же хорошо. Но стоило Мимсу с веревкой на руке
снова занять свое место, как поутру он обнаружил только веревку, а Дерри
исчезла. Ей удалось высвободить руку, справиться с замком и пробраться в
комнату Дуга. Ее нашли спящей на коврике у его кровати.
спальнями, в одной из которых жил Миме, в другой - Дуг (а позднее чета
Темплморов), переоборудовали для Дерри. Если двери в комнату Дугласа не
запирались, Дерри спокойно засыпала с вечера. Тогда он мог запираться на
задвижку, но под утро, если Дерри просыпалась первой, она прямо
отправлялась к Дугу, как бы желая проверить, один он там или нет. Дуглас
прогонял ее, и она беспрекословно возвращалась к себе на циновку.
спальне, выставить ее оттуда оказалось невозможным. Она улеглась на
коврике возле кровати, и никакими силами нельзя было заставить ее
сдвинуться с места: было ясно, что она скорее умрет, чем согласится уйти
отсюда. Эти сцены повторялись каждый вечер. И, бесспорно, Френсис была
права, убеждая Дугласа не обращать внимания на это маленькое неудобство и
не закрывать дверь на ключ. Если бы Дерри заметила это, она перестала бы
им доверять.
сама помогала ей мыться, считая, что так оно благоразумнее: в ванной
Дерри, со своей нежной розовой грудью, несмотря на тонкую сизую шерстку,
покрывающую тело (а может быть, именно благодаря ей), выглядела слишком
женственно. Ее приходилось мыть каждый день, иначе от нее начинало
неприятно пахнуть, как от хищника в клетке. Первое время Френсис
намыливала ее сама. Но Дерри слишком непосредственно реагировала на эти
прикосновения: закрывала глаза, тихо постанывала, казалось, она вот-вот
упадет в обморок. Скоро Френсис научила ее обходиться без посторонней
помощи и хохотала до слез, глядя, как Дерри с чисто жонглерской ловкостью
орудует своими четырьмя руками, перебрасывая из одной в другую мыло, губку
и щетку. Видя, что Френсис весело, Дерри тоже начинала смеяться.
на сари: в европейском костюме Дерри, с согнутой спиной и длинными руками,
слишком походила на переодетую в человеческое платье обезьяну. Дерри явно
нравилось одеваться. В ней даже пробудилось кокетство: если бы выбор
оставили за ней, она носила бы только ярко-красные цвета. Но к украшениям
она была совершенно равнодушна, и Френсис тщетно старалась заинтересовать
ее безделушками. Повертев с минуту в руках бусы или браслеты, Дерри
отбрасывала их в сторону. Очень трудно оказалось подобрать для нее обувь.
Дерри не выносила туфель: обутая, она ковыляла, как калека; не могла она
привыкнуть даже к сандалиям, которые еще больше подчеркивали, что ноги ее
служат также и руками.
плачевным. Помада только подчеркнула полное отсутствие губ. А щеки под
румянами казались еще более дряблыми и морщинистыми. Дерри сразу стала
выглядеть старше пятидесятишестилетней мисс Мерриботэм.
Френсис и Дуга, не могли, как видите, в какой-то степени не испортить их
"медового месяца". Получилось так, словно в свадебное путешествие им
пришлось захватить с собой сироту-племянницу, к тому же еще девицу
болезненную и обидчивую. Пропала радость одиночества вдвоем, но зато
удалось избежать оборотной стороны этого периода: мучительной взаимной
"притирки" характеров и чувств. Но тем драгоценней казались минуты, когда,
отделавшись от тирании Дерри (чаще всего это было ночью), они оставались
вдвоем. Как пылко тогда они любили друг друга! В их страсти причудливо
сочетались беззаботность и отчаяние. Теперь Френсис знала, что счастье их
недолговечно: обреченное счастье, отпущенное слишком скупой мерой.
Наслаждаться им надо бездумно: только так можно было победить
безнадежность. Теперь Френсис знала во всех подробностях планы Дугласа.
Сначала она воскликнула: "Ты никогда не осмелишься на такой шаг!" Но он
спокойно ответил: "Ежедневно тысячи людей топят котят и щенков. Вряд ли
кому-нибудь это доставляет удовольствие. Однако все это делают..." - "Но
ведь то котята и щенки!" - "Ну и что ж?" - спросил Дуглас.
никогда больше не говорила Дугласу о своих сомнениях. Для него это вопрос
решенный, к чему терзать его понапрасну. Но затем, по мере того как она
все яснее понимала, какие побуждения руководят Дугом и какие последствия
может иметь его поступок, она постепенно начала соглашаться с ним,
сочувствовать его планам, потом одобрила их и наконец приняла. Нет, не
просто приняла, а стала поддерживать со всей страстностью ума и сердца -
сердца истерзанного, полного тревоги, но готового вынести все будущие
страдания.
возвратились на пароходе. Они привезли с собой двадцать самцов и
оплодотворенных в разное время самок. На всю эту партию пришлось заключить
особое соглашение с компанией фермеров. В одном из пунктов соглашения
значилось, что потомство вывезенных в Англию тропи может быть востребовано
компанией в любое время. По совету Дугласа это условие было принято, оно
как нельзя лучше отвечало его планам.
чтобы приезд тропи в Лондон оставался в тайне и чтобы ему была
предоставлена честь, на которую он имел полное право: первому сделать
сообщение о Paranthropus Erectus в научной печати или в журналах. К
счастью, излишняя развязность Джулиуса Дрекслера вызвала единодушное
возмущение всех членов Королевского общества, что оказалось весьма на руку
Гримам.
привезенных в Лондон, о них еще ничего не было известно ни среди широкой
публики, ни в деловых кругах, ни среди ученых. Поэтому у Дугласа были
полностью развязаны руки, а только этого он и хотел.
Русанов Владислав
Сертаков Виталий
Дальский Алекс
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Куликов Роман