Чтение 20–й страницы книги ~Его батальон~

разноса.

- Что там снова у вас? Опять светомаскировка? - недовольно начал
Гунько, когда он доложил о себе.

- Нет, не светомаскировка. На нейтралке обнаружены разведчики.

- Чьи разведчики?

- Мои, разумеется.

- Ну и что?

- Один ранен.

- Хоть не оставили его там? Немцам, говорю, не оставили? - В голосе
командира полка прозвучала тревога.

- Нет, не оставили. Вынесли и уже отправили в тыл.

- Так, - майор помолчал. - Когда будете докладывать о готовности?

- Когда подготовлюсь. Подразделения только еще начинают завтрак.

- Давай, давай, шевелись, Волошин. У тебя задача номер один. Наибольшей
важности. Ее надо выполнить во что бы то ни стало.

- Понятно, что надо выполнить.

- Нет, не понятно, а обязательно. Понимаешь? Кровь из носу, а высоту
взять.

- А как поддержка?

- Будет, будет поддержка. Рота Злобина будет целиком задействована на
вас.

- Это хорошо. Как приданная?

- Нет. Будет поддерживать. Со своих опэ.

Это была минрота второго батальона, у которой тоже, конечно, негусто с
минами, и вся она состояла из трех восьмидесятидвухмиллиметровых
минометов. Но и то была радость. Наверно, почувствовав удовлетворение
комбата, командир полка попытался подкрепить его, сообщив:

- И это - для контроля и помощи тебе поднимаю весь штаб. Скоро к тебе
придут командиры...

Волошин, криво улыбнувшись, хмыкнул в телефонную трубку.

- Вот это помощь! Мне стволы нужны. Артиллерия с боеприпасами.

- Будет, будет. Я тут вот увязываю. Все необходимые распоряжения уже
отданы.

- Да-а, - опечалясь, вздохнул Волошин. - Распоряжений, конечно,
хватит...

- Подбросим патрончиков. Лукашик уже отправился, повез, что там у него
наскреблось.

- Товарищ десятый, - оживляясь, перебил его командир батальона. - А как
все же с атакой? Разрешили бы на полчаса раньше. Или на полчаса позже?

- Нет, будете выполнять, как назначено. Артбатарея открывает огонь
ровно в шесть тридцать.

Волошин поморщился. Он так и знал, что это его обращение окончится
неудачей, но вот не удержался. И напрасно. Кажется, это был последний
спокойный их разговор, последующие в горячке боя уже будут другими - на
басах, с нервами и матом. Гунько с началом боя совершенно менялся, и тогда
о чем-либо упросить его или переубедить было невозможно. Переубеждало его
только начальство, с которым он оставался неизменно покладистым.

Пока командир батальона разговаривал по телефону, принесли завтрак -
Волошин услышал, как за его спиной оживился всегда апатичный Чернорученко,
с удовольствием принимаясь хлопотать возле котелков и буханок мерзлого
хлеба.

Комбат положил на аппарат трубку.

- Вот, товарищ комбат, завтракайте.

Телефонист поставил на уголок ящика плоский алюминиевый котелок,
облитый супом, на снятую крышку уважительно положил пайку хлеба. Прыгунов
на соломе развязывал вещевой мешок.

- Тут вот доппаек вам, товарищ капитан. Старшина завернул. Что тут? А,
вот сало...

Он осторожно извлек из вещмешка что-то завернутое в измятую, изодранную
газету, положил на ящик.

- Вот, вам и лейтенанту.

Волошин понял: это был доппаек за март - месячная командирская надбавка
к солдатской фронтовой норме, всегда неожиданная и даже удивлявшая своей
изысканной утонченностью, - в виде рыбных консервов, масла, печенья.
Впрочем, масло и консервы теперь были заменены салом, что тоже весьма
неплохо. Глядя, как Прыгунов старательно выискивает в вещмешке
раскрошившиеся остатки печенья, Волошин взял один кусочек на зуб,
попробовал и с небрежной щедростью подвинул к краю весь измятый отсыревший
кулек.

- Угощайтесь, Чернорученко!

- Да ну...

- Ешьте, ешьте. Пока Гутмана нет.

- Это вам, - смутился Чернорученко. - Мы вот - пашано.

- Гутман придет, приберет, - сказал Прыгунов, принимаясь с Чернорученко
за свой котелок с супом. - И лейтенанту тут. Всем вместе.

"Не хотят - пусть прибирает Гутман", - подумал комбат. Он же есть это
печенье просто стыдился, глядя, как отстранились от него бойцы. Тем не
менее, как и все, он тоже был голоден и, чувствуя, как катастрофически
убывали минуты тихого времени, знал: скоро станет не до еды. Он быстро
выхлебал свои полкотелка остывшего пшенного супа и засунул в полевую сумку
складную алюминиевую ложку.

В этот момент зазуммерил телефон.

- Начинается!

Действительно начиналось. Звонил ПНШ-2, требовал сведения о разведке
обеих высот, и Волошин грубо ответил, что сам еще не получил этих
сведений. С ПНШ он отвел душу, он выговорил ему без обиняков все, что
думал об организации его службы в части. Капитан обиделся, они поспорили,
но только он положил трубку, как зазвонил начальник артиллерии. Этому надо
было увязать некоторые моменты артподготовки минроты Злобина с действиями
его батальона. Начальника артиллерии Волошин, в общем, уважал, это был
толковый кадровый капитан, с которым они отлично договаривались на
тактических учениях под Свердловском, но теперь Волошин срезал его первым
вопросом:

- Сколько?

- Что - сколько?

- Сколько дынь на меня отпущено? Бэка? Два?

- Ого, захотел! - развеселился капитан. - Бэка! По двадцать дынек на
ствол. Уразумел?

- Уразумел. Что и увязывать? Какое тут может быть взаимодействие!

- Тем более надо взаимодействовать, - сказал начарт. - Когда дынек
навалом, тогда действительно... Тогда ешь от пуза, и еще останется. А тут
каждая дынька на учете.

- Вот что, капитан, - сказал Волошин. - Я попрошу об одном. Чтоб не все
сразу. Чтоб - на потом. Сначала уж я сам как-нибудь. Понял ты меня?

- Я-то понял, - вздохнул начарт в трубку. - Да надо мной поймут ли?..

"Над тобой вряд ли поймут", - подумал Волошин, заслышав, как в траншее
застучали шаги и кто-то, тихо разговаривая, затормошил палатку. По
беззаботному смеху и долетевшим обрывкам разговора комбат понял, что это
шли работники штаба, отряженные ему для контроля и помощи. И
действительно, в тесную землянку втиснулись три плотные командирские
фигуры в полушубках, с раскрасневшимися от морозного ветра лицами,
озабоченные и в то же время затаившие важность возложенных на них
обязанностей.

- Привет, комбат, - фамильярно подал ему руку первый вошедший, капитан
Хилько, начхимслужбы полка, с виду человек крайне простецкий в отношениях
с командирами и подчиненными.

- Мы думали, комбат еще спит, - сказал другой, тонкий, с чернявым
нервным лицом полковой инженер, фамилии которого Волошин не помнил, в полк
тот прибыл недавно. - Это нас подняли ни свет ни заря.

- Да, вас подняли зря, - сказал комбат, невольно сопротивляясь этой
навязываемой ему фамильярности. Вообще-то он был не против фамильярности
как таковой, но теперь чувствовал, что за ней таилось желание этих людей
поглубже влезть в суть его и без того мало веселых дел, и он не мог не
воспротивиться этому.

- Как то есть зря? - удивился третий с новенькими погонами майора,
плотный, с брюшком, человек в годах, которого Волошин видел впервые и
теперь не без некоторой опаски присматривался к нему. - Как это зря? Разве
атака отменяется?

- Атака не отменяется, - сказал Волошин. - Атака в шесть тридцать.

- Вот-вот! Полковник именно так и ориентировал. Командир дивизии, -
уточнил майор, кого он имел в виду, и комбат понял, что майор, по всей
видимости, из штаба дивизии. - Значит, значит... - говорил он, пытаясь
озябшими руками достать из брючного кармашка часы. Волошин опередил его,
вынул свои и сказал:

- Значит, осталось полтора часа.

- Правильно. Поэтому не будем терять времени. Меня интересует наличие
конского состава.

- Восемь лошадей, - не сразу, с некоторым удивлением ответил комбат.

- Так, так, - заторопился майор. - Ветеринарная обеспеченность? - задал
он следующий вопрос.

- Очевидно, вы что-то спутали, - с желчным спокойствием сказал комбат,
начавший догадываться, что перед ним ветврач штаба дивизии. - У меня
атака, а не выводка конского состава.

- То есть как? - округлил глаза майор.

- Очень просто. Нашли время чем интересоваться! У меня к атаке половина
готовности.

- Половина готовности? - в совершенном изумлении переспросил ветврач. -
Так ведь через полтора часа...

- Уже через час двадцать.

- Ну и ну, - пробормотал майор, склонившись к фонарю и пытаясь записать