стал бы подписывать как символ веры. Ум у меня устроен иначе. Картина мира,
откуда исключен наблюдающий мир человек, от меня ускользает, и я не в
состоянии ее удерживать. А если требуется помыслить слона, я сначала
воображаю живого слона Бумбо в цирке или саванне -- и только потом
рассматриваю его как представителя семейства или вида. К тому же, как ни
крути, в природе разлита безмятежная смерть. А мне и один человек, и народы,
и человечество интересны главным образом в меру своего стремления из-под
смерти выйти; более того -- вывести за собой материю. Я ездил, любовался,
старался проникнуть, созерцал и фотографировал... Ничего, признаюсь, так и
не понял. Единственный результат -- интуиция: нам с природой не выбраться
друг без друга. Поэтому в красивом пейзаже, в невероятной архитектуре
дерева, в животной грации я нахожу, как и в лицах некоторых людей, род
обещания. Поэтому крайние концепции, согласно которым нам пора решительно
переделать свою жизненную среду из природной в технологическую, отпугивают
меня. Но равно настораживала и легкость, с какою мой биолог выносил точку
отсчета за рамки всех человеческих измерений...
беседы. Он жил в двух кварталах от моей работы, где я по восемь часов в день
таскал в подвал или из подвала мешки с цементом, железные двери и краску в
бочках. Покуда его жена, потеряв терпение, не прикрыла лавочку, я частенько
напрашивался к нему ночевать. Мы устраивались на кухне и пили кислое
самодельное вино из крыжовника. Он говорил. Я не спорил -- куда там. Мне
стоило труда составить связную фразу. Половина моего сознания не покидала
подвал. Свалившись с ног задолго до полуночи, я и во сне помнил, куда должен
спуститься утром. Чтобы надсадно кашлять, наглотавшись взвешенной пыли,
курить до горечи во рту, сплевывать серым; чтобы, мимоходом задремав на
стуле, увидеть на мгновение белые склоны, и теплый свет сквозь снег,
налипший на окно нашего домика, и астрофиллитовый ручей под ногами (которого
не отыскал наяву -- а так хотелось) -- но тут же вскочить от звука чужих
шагов, с застрявшим вопросом в голове: разве это я там был? Не я...
Мы ничего не обговаривали. Порой, не предупредив, он пропадал дня на три или
на четыре -- однако смену брюк и рубашек держал у меня в шкафу. И далеко не
сразу я к этому привык. Не в том беда, что пострадало мое одиночество --
хотя к одиночеству я здорово прикипел душой. Но по утрам, часов около
девяти, Андрюхе приходилось выдвигаться на службу. А ничто не угнетает меня
сильнее, чем ранние целенаправленные пробуждения, причем не важно, мне ли
вставать или кому-то рядом. Обычно волей-неволей просыпался с ним вместе и
я. Ворочался и слушал: вот он со стоном, вслепую (поднимите мне веки!),
обивая углы, движется из комнаты, вот с грохотом приводит в действие унитаз;
затем моется по пояс холодной водой, отфыркиваясь и трубно сморкаясь в
ванну; скребет щеки бритвой, напевая что-нибудь эстрадное русскоязычное,
разбавленное бляками; наконец, исповедуется на кухне чайнику, отпуская
нелестные замечания по адресу своего начальства. Раньше Андрюхина
геофизическая партия активизировала деятельность за месяц до начала полевого
сезона и сворачивалась через месяц после возвращения. Зимой в контору
более-менее регулярно наведывались только научные сотрудники, а честные
взрывники и бурильщики забегали пятого и двадцатого за деньгами -- весьма
скромными в отсутствие полевых надбавок и широтных коэффициентов. Но в
прошлом году, пока Андрюха самоотверженно бурил и взрывал где-то в Северном
Казахстане, вдруг поменялось руководство -- а стало быть, и порядки. Теперь
за те же зимние копейки обязали являться в контору мало что каждый день --
еще и к определенному часу! Три прогула -- вылетаешь по статье. Андрюха
таскался пока, копил злобу и недосып. Загибая пальцы, доказывал мне, что уже
достаточно набралось причин оттуда уволиться. Но ведь жаль уходить: привык и
многое нравилось там, столько было раньше у этой работы положительных
сторон!.. "Мы, видите ли, полгода бездельничаем! -- возмущался Андрюха. --
Ну и что? Мы, между прочим, другие полгода вкалываем сутки напролет -- что в
жарищу, что под дождем -- и права не качаем. Не, это никого не колышет. Им
дисциплину подавай! Лишь бы все испоганить..."
мелочи на пару с экспедиционным шофером (а втягиваться в предприятия
свойственного ему размаха медлил, еще не расчухав общую ситуацию, -- слишком
резко тут повернулись дела за время, которое он провел в поле). Тогда
вечерами мы пили чай с сахаром, ели торты, водочку закусывали исландской
селедкой и огурцами. Потом возвращались к рису с морковкой, подчищая
последние запасы, -- доллары свои я старался беречь. Днем, в тишине и покое,
я изучал обнаруженный среди Андрюхиных вещей "Лонгмановский словарь новых
слов английского языка". Помимо Джека Лондона только одно сочинение Андрюха
точно дочитал до конца -- роман Куваева "Территория", об открытии
золотоносного района на Чукотке, и называл его "библия геолога". Однако имел
странную манеру возить с собой самые неожиданные книги. Раз он прислал мне
посылку из Коми АССР. Я думал -- красная рыба. Оказалось -- три тома
Лейбница, на их обложках и обрезах поселилась плесень и остались следы
долгого пребывания в сырой палатке.
несправедливая дискриминация в пользу здоровых людей". Приводились газетные
выдержки, поясняющие понятие. Если на вакантное место на строительных,
скажем, или дорожных работах из претендующих одновременно амбала и доходяги
предпочтение отдается амбалу, то Британская рабочая партия, профсоюзы и вся
прогрессивная общественность протестуют против подобного положения дел.
"репдофилия" -- не сексуальное извращение, а коллекционирование прогулочных
тростей. Что современные англичане, желая обозвать соотечественника дураком,
обычно используют то или иное жаргонное обозначение вивимахера. Что люди,
именуемые "сэрвайвалистами", "выживателями" (я припомнил аналогию:
"эскейпист", "избегатель" -- профессия Гарри Гудини), не ставят своей целью
просуществовать, например, год, ниоткуда не получая ни пенса, или с коробком
спичек, пачкой соли и топором продержаться недельку в глухом лесу (во
времена моего студенчества была мода на такие походы), но всего лишь
обзаводятся экзотическим холодным оружием: самурайскими мечами, стреляющими
ножами, "звездочками смерти", -- с которым и репетируют непрестанно, чаще
всего прямо на городских улицах. Внимание граждан Объединенного Королевства
было приковано к этому движению, когда 19 августа 198 7 года его
представитель, некто Майкл Райэн, убил шестнадцать человек, после чего
зарезался сам.
глаза, буквы отрывались от листа и повисали в пространстве. Книги не горят,
сказал один раввин, наблюдая аутодафе, горит бумага. А буквы улетают и
возвращаются к Богу.
медведя. И не тем только, что живо напомнило о сгинувшем друге. Откровенной
избыточностью, происхождением из пресыщенности -- словно отрыжка на пиру.
вивимахер; зачем же специально называть?
какой-нибудь стороны реальность поддается делению, сюда обязан направлять
свои усилия интеллект. Чем добросовестнее дробят мир ум и язык, чем тоньше
пленочки, на которые они расслаивают его, чем полнее каталоги и длиннее
перечисления -- тем надежнее скованы демоны, тем легче убедить себя, что мир
человеку по мерке, благоволит ему и пригоден для достойной жизни. Даже твой
дед, проходивший через ночь, догадывался об этом. А здесь -- Англия!
„телевизор", этих смешанных браков, где сочетаются греческие и
латинские элементы, несомненно предпочли бы форму „арктофобия", ибо
по-гречески медведь -- „арктос"".
Чехова?
меня на большую прогулку в город. И город удивил меня, разозлил, даже
напугал. Не знаю, кто из нас за последние месяцы изменился сильнее, -- но мы
уже не подходили друг другу. На свежий взгляд сделался он катастрофически
грязен, и толчея выросла невыносимо. Позакрывались недорогие забегаловки,
где можно было, не вступая в заметные расходы, съесть кекс "Столичный" или
калорийную булку и согреться стаканом кофе. В кинотеатрах отменили дневные
сеансы, устроив в залах -- биржи, а в фойе -- торговые ряды. Гаванская
сигара, которой я любил иногда умерить душевный раздрай или же, напротив,
подчеркнуть внутреннюю тишину, стала мне окончательно не по карману. Домой я
приплелся на закате, усталый, яростный и голодный, раздумывая над тем, что
время способно портить не только единичные вещи, но целые их роды и типы
сочетаний.
выкрашенным в тусклую зелень и окованным двумя железными полосами. Ящик
походил на кофр от гиперболоида инженера Гарина. Я сказал Андрюхе, что
отберу у него скопированный недавно ключ, если он не будет снимать в
квартире ботинки. Ясное дело, он пропустил мою угрозу мимо ушей. Он
торжественно заявил:
желанию. Уже оформили, осталось бегунок подписать. Но денег -- представляешь
-- не дают. Они говорят, я им должен чуть ли не больше, чем мне получается
под расчет...
-- тяжелый.
Мережковский Дмитрий
Прозоров Александр
Мичурин Артем
Гуль Роман Борисович
Корнев Павел
Чернецов Андрей