успешно. Правда, этот скромный успех меня не удовлетворял, я все еще
мечтал о первоклассном поваре. Я познакомился с послом, когда он провожал
одного из моих постояльцев - своего соотечественника - ко мне в гостиницу
после приема. Он согласился выпить со мной и похвалил приготовленный
Жозефом пунш - тень его длинной сигары некоторое время падала на мою
веранду. Я никогда не встречал человека, который бы так злоупотреблял
словом "мое". "Выкурите мою сигару", "Дайте, пожалуйста, моему шоферу
что-нибудь выпить". Мы заговорили о будущих выборах. "По моему мнению,
пройдет доктор. Его поддерживают американцы. Таковы мои сведения". Он
пригласил меня на "мой следующий прием".
жил. Или так по крайней мере я тогда думал. Уж не потому ли, что, узнав из
разговора, что я воспитывался у отцов-иезуитов, он нашел во мне что-то
родственное. "А я учился в колледже святого Игнатия!" - наверно, где-то в
Парагвае или Уругвае, а впрочем, какая разница?
был второго ранга; на приемах первого ранга подавали икру, они считались
сугубо дипломатическими, и туда приглашали только послов, министров и
первых секретарей; на приемы третьего ранга приглашались только "по делу".
Приглашение на прием второго ранга считалось лестным, потому что это было
своего рода "развлечением". На них бывали богатые гаитяне с женами
редкостной красоты. Для них еще не приспело время бежать из страны или с
наступлением темноты сидеть запершись дома.
меня в бар выпить.
показывая, чтобы я молчал, - за нами следили. Но боялась она не мужа. Он
был занят, показывал "мою" коллекцию картин Ипполита одному из гостей,
переходя от одного полотна к другому и давая объяснения, словно и сюжеты
картин тоже принадлежали ему.
темными, настороженными глазами бесцеремонно пробиралось к нам,
расталкивая колени гостей, словно это был его собственный подлесок. Я
заметил, что он не сводит глаз со рта Марты, словно читает по губам.
называть его так было богохульством.
- он был слишком занят подслушиванием - сжимал ее руку маленькой стальной
ручонкой, словно половинкой наручника. Вот тут я встретил своего
настоящего соперника. Когда я ее увидел в следующий раз, она мне
рассказала, что сын засыпал ее вопросами обо мне.
на нее права. Я понял, что не могу без нее обойтись, но, когда я
настаивал, чтобы она бросила мужа, ребенок мешал ей уйти. Она не может
причинить ему горе. Она хоть сейчас уйдет от мужа, ну, как жить, если он
отнимет у нее Анхела? А мне казалось, что с каждым месяцем сын все больше
и больше становится похож на отца. У него появилась привычка говорить
"моя" мама, и как-то раз я застал его с длинной шоколадной сигарой во рту;
он все больше толстел. Отец будто создал маленького злого духа во своему
образу и подобию для того, чтобы наша с Мартой связь не зашла слишком
далеко, не перешла дозволенных границ.
сирийца. Лавочник - его звали Хамит - был человек надежный: это было почти
сразу же после прихода Доктора к власти, и тень грядущего - зримая для
всех - чернела, как туча, над Кенскоффом. Связь с иностранным посольством
была выгодна для человека без подданства, - а вдруг понадобится попросить
политического убежища? Тщательно осмотрев лавку, мы, к сожалению, не
заметили, что в углу, за аптечными товарами, находилось несколько полок с
более дорогими игрушками, чем продавали в других местах, а в бакалейном
отделе - тогда еще кое-где торговали предметами роскоши - можно было найти
коробку французского печенья, любимое лакомство Анхела между завтраком,
обедом и ужином. Из-за него у нас произошла первая настоящая ссора.
кровать под лиловым шелковым покрывалом, четыре жестких стула вдоль стены
и висело несколько раскрашенных семейных фотографий. Видимо, это была
комната для гостей, которую держали наготове для какого-то почетного
посетителя из Ливана, но он все не ехал, а теперь уже не приедет никогда.
В четвертый раз я прождал Марту два часа, но она так и не появилась. Я
вышел через лавку, и сириец доверительно мне сообщил:
она очень торопилась.
прийти. Когда я вошла в лавку, я застала там Анхела с нянькой. Мне
пришлось сделать вид, будто я пришла покупать ему подарок за хорошее
поведение.
прошлой неделе, - хорошо, что мы всегда выходим врозь! - Анхел захотел
поглядеть, где я была, и нашел на полке свое любимое печенье.
обнимались. Мы ссорились. Я сказал, что Анхел избалованный мальчишка, и
она это признала, но, когда я сказал, что он за ней шпионит, она
разозлилась, а когда я сказал, что он становится таким же толстым, как
отец, она чуть не дала мне пощечину. Я схватил ее за руку, и она
закричала, что я ее ударил. Потом мы нервно расхохотались, но ссора
продолжала медленно кипеть, как бульон для завтрашнего супа. Я пытался
воздействовать логикой:
ему нужна. Я не могу калечить ему жизнь.
Катрин или спать с твоей горничной. Правда, тебя уже здесь не будет, ты
переедешь куда-нибудь в Брюссель или в Люксембург, но публичные дома для
него найдутся и там.
мне уже все будет безразлично. И ты останешься с двумя толстяками... Но
зато с чистой совестью. Ее ты убережешь.
подобные ссоры, эта кончилась ничем, оставив после себя только рану,
которая, как всегда, быстро затянулась. В душе хватает места для множества
ран, прежде чем почувствуешь, что там не осталось живого места. Я вылез из
ее машины и пошел к своему "хамберу". Сев за руль, я стал выводить его на
дорогу. Я говорил себе, что это - конец, игра не стоит свеч, пусть живет
со своим гаденышем, у мамаши Катрин найдется много женщин покрасивее, да к
тому же она немка. Проезжая мимо, я злобно крикнул, высунувшись из окошка:
"Прощайте, фрау Пинеда!" И увидел, что она плачет, согнувшись над рулем.
Мне надо было хоть раз с нею проститься, чтобы понять, что я без нее не
могу жить.
чем ты давно мечтаешь.
и ребенка. Я обнял ее, чтобы поддержать в такой переломный момент жизни.
его уволили. Так что бери его себе. Если хочешь. - Кажется, она снова
обиделась, что я молчу. - Ну, видишь, как я тебя люблю? Муж будет в
бешенстве. Он говорит, что Андре - единственный повар в Порт-о-Пренсе,
который умеет готовить настоящее суфле.
любит поесть?" Вместо этого я сказал:
Порт-о-Пренсе, пока не начался террор, не уехала американская миссия, не
выслали британского посла, а нунций не остался в Риме; пока комендантский
чае не создал между мной и Мартой преграду непреодолимей всякой ссоры, и
пока, наконец, и я не улетел на последнем самолете "Дельта" в Новый
Шилова Юлия
Гуревич Георгий
Мурич Виктор
Березин Федор
Шилова Юлия
Афанасьев Роман