бомбардировщиков и сорвать их намерение нанести удар по нашим войскам.
машин: девятка Ю-88 под прикрытием шести "мессершмиттов". За ней следует
такая же группа. Значит, где-то должны быть и патрулирующие истребители
прикрытия врага.
возможность своим стрелкам вести прицельный массированный огонь с турельных
установок.
Александр Иванович. И мы четверкой пошли в атаку на бомбардировщиков.
заметили, что наперерез им идет пара Труда, тут же изменили курс и с набором
высоты пошли туда, где, казалось, легче одержать победу.
стрелки открыли яростный огонь, но трассы прошли мимо.
тут же из его люков посыпались бомбы на свои же войска.
самой короткой дистанции, чтобы сразить врага наверняка.
дыма. Накренил истребитель - и увидел, что к машине командира устремился
"мессершмитт". Его камуфлированное тощее тело хищно устремилось в атаку. Там
- фашист. Сейчас он, зло прищурившись, впился взглядом в "сетку". А в ней -
мой командир, сосредоточивший сейчас все свое внимание на прицеле, в который
уже вписывался тяжело груженный "Юнкерс-88".
надеялся на меня, верил, что какой бы сложной ни была обстановка, я его не
подведу. В этом он уже не раз убеждался.
же представил себе, что пройдет еще секунда - две и...
истребитель на врага.
тут же неожиданно почувствовал резкий удар. Ручка управления вырвалась из
туго сжатой ладони, самолет вздрогнул, стал с правым креном стремительно
переворачиваться на спину. Я поймал ручку, с трудом вывел машину в
горизонтальное положение. В центроплане зияла пробоина, уже разгоралось
желто-красное пламя, за самолетом тянулась сероватая струйка дыма.
очередью, предназначавшейся "сотке", гитлеровский летчик прошил мой
истребитель. Самолет горел, но жил. Мотор работал без перебоев. С левым
креном я ухожу домой, пытаясь скольжением сбить пламя. Тщетно. Бросил взгляд
на приборную доску: все показания пока нормальны. Запоминаю время: 6 часов
10 минут.
подсчетам, до линии фронта - километров двадцать. Тяну на свою территорию. В
кабине еще ни дыма, ни огня нет, и я снимаю кислородную маску. Осмотрелся.
Вижу, как сзади левым разворотом на меня заходят два "мессера": значит,
решили добить.
Уже началось сближение, и я стараюсь определить дистанцию, с которой
противник откроет огонь. Кажется, сейчас! Даю правую ногу и приотпускаю
ручку управления. Самолет резко бросило вправо. В тот же миг трасса прошла
левее и где-то впереди вспыхнули шапки разрывов.
еще. Занял такое же положение, как и прежде. Главное внимание сосредоточил
на задней полусфере. В кабине уже пахнет гарью, появился дым. Мной овладело
тревожное беспокойство: в любую минуту самолет может взорваться. А прыгать с
парашютом рано: до линии фронта еще не дотянул. Решаю так: пока работает
мотор, пока машина мне послушна - буду тянуть домой!
правую ногу, и я снимаю ее с педали, поджимаю к сиденью. Усилием левой ноги
и ручкой управления удерживаю самолет, но вскоре вынужден убрать под себя и
левую ногу.
давит кашель.
"Мессеры", решив, очевидно, что моя песня спета, больше не атакуют.
распознать местность, над которой пролетаю. Вот-вот вспыхнет на мне одежда.
По времени чувствую, что линия фронта позади. Надо прыгать! Аварийно
сбрасываю дверцу кабины. Руками закрываю от огня лицо и ныряю вниз.
Раскрыть парашют в этом случае нельзя - мое вращающееся тело закрутят
стропы, и парашют не раскроется полностью. А скорость падения возрастает.
вспомнилась рекомендация инструктора: надо остановить вращение, принять
нормальное положение. А земля стремительно приближается.
Скорость падения снизилась, но до земли не так уж много. С силой дергаю
вытяжное кольцо. За спиной чувствую движение. И тотчас же последовал рывок.
немцев.
кустарник. Огляделся. Прислушался. Пытаюсь разобраться в обстановке.
неожиданностям. Решение возникло такое: отойти от места приземления,
замаскироваться и, если позволит обстановка, переждать до ночи. А с
наступлением темноты продвигаться к своим. По солнцу определил направление
движения. Вот только одно и самое главное для меня не было ясно: перетянул
ли Я линию фронта или нахожусь в тылу у противника? Все это требовало
утроенного внимания. Напрягая память, попытался определить, когда меня
подбили и сколько времени я "тянул" к фронту на горящем самолете.
Получалось, что я должен приземлиться на своей территории. И все же
осторожность и еще раз осторожность!
Говорят обо мне, может, мол, еще вернется. Во всяком случае будут ждать: так
в полку заведено! А мой техник Павел Иванович Ухов, наверняка, покачает
головой и вспомнит, как я говорил, что меня не собьют. И вот, пожалуйста, я
на земле".
Волновало: не напрасен ли был мой риск, успел ли я прикрыть командира? Это
досадное "успел ли?" настолько заслоняло все остальное, что я даже как-то
отвлекся от наблюдения за близлежащей местностью.
прямо на меня ползли два солдата в касках. Ясно вижу, как шевелятся кусты.
Замечаю даже, что каски обвязаны травой для маскировки. Кто они?
правее с явным намерением обойти меня. Что делать? Стрелять пока не имело
смысла - слишком велико расстояние. Да и кто эти солдаты? А вдруг свои?
лежал напротив меня, метрах в тридцати, другой подполз с тыла, и таким
образом мы все трое оказались на одной линии. Я навел пистолет и решил:
взять меня живым им не удастся! В это время солдат, что лежал впереди,
негромко окликнул меня:
делать.
обрадовался: лицо-то уж очень у него русское - широкое, нос курносый.
меня автомат.
автомат - я теперь ясно видел - отечественный ППШ.
еще метров на двадцать.
"маненько" окончательно убедило, что это свои. Я подчинился, сдал пистолет
второму бойцу, и вскоре мы трое поползли в обратном направлении.
которые почему-то решили, что подбит был немецкий самолет. Этим и
объяснялась осторожность, с которой бойцы обходили меня. Но надо бойцам
отдать должное: действовали они со знанием дела. Я даже подумал, что пехота
- и та летчика берет с "хвоста".
проверив мои документы и позвонив куда-то, переправил меня в тыл. Меня
передавали, что называется, с рук на руки. На вторые сутки потрепанный газик
привез меня на родной аэродром.
сдержал слезы радости.
мною произошло. Командир пожал руку капитану-пехотинцу, привезшему меня на
газике, и попросил передать командиру стрелкового полка большую
благодарность.