ли, ожиданием.
образованный разврат..." Хорошо. Это я детям своим в назидание оставлю.
отвернувшись.
не с набросками, а всего лишь с заметками к наброскам. Но прочитанное мне
четверостишье в поэму не включил. Уж не знаю, по какой причине. Но я тогда с
его голоса эти строчки запомнил. Дословно; понравились они мне очень...
менял местами. Мама Каруца дважды в комнату заглядывала, намереваясь на стол
накрывать, но - не решалась. Потом Александр Сергеевич удовлетворенно
вздохнул, распихал свои бумажки по карманам и сам закричал:
что ли. Будто не было его с нами...
сказал вдруг:
фигуры, дикие пляски, диковатые песни. А потом изнутри на них же взглянул -
Боже мой!.. Вместо законов - обычаи, вместо обычаев - привычки, вместо
традиций - предания. Просвещения не принимают, детей грамоте не обучают,
женщины - почти рабыни, на себе семьи тянут. Собственности не признают, даже
не понимают, что она такое означает да и зачем она вообще. И ведь не скупцы,
а одну лишь ценность постигли: золото. И народ не просто смышленый -
способный народ. И к ремеслу, и к труду, и к занятиям, и к музыке, а словно
застыли в пути своем вечном. На тысячу лет застыли. Движение ради движения.
По кругу таборы их движутся, по кругу, который они и рвать не пытаются, да и
не хотят. И существуют по привычке, что ли. Вопросов себе не задают, а
значит, и ответов не ищут. И ведь у нас, на Руси, таких вот, им подобных,
тоже предостаточно. Тех, которые ни вопросов задавать не желают, а уж
ответов искать - тем более. Нет, это - не воля, Сашка, это - дикость. До
воли еще дорасти надо...
Долго мы так молчали, а потом Александр Сергеевич вздохнул и улыбнулся мне.
Как бы через силу.
признаться, появилось. Туманное пока, но чувствую, важное для судьбы моей. И
- безотлагательное.
щеки.
хворей. Потом в фехтовальный зал зашел, но Александра Сергеевича там не
оказалось.
больше фехтованием не занимается, но Александр Сергеевич как-то очень уж
странно глянул на меня. И, помолчав, сказал с весьма большим удивлением:
тянуло, даже карты позабыл. Маялся, метался, бродил. Пил - с кем-то,
беседовал - с кем-то, понтировал - тоже с кем-то, сейчас уж и не упомнишь. И
почувствовал вдруг странную потребность к Дорохову заглянуть.
поблагодарить.
бедро его тогда проткнул, в последнем падении. Но посещению моему он явно
обрадовался, хотя почему-то изо всех сил пытался это скрыть.
ли?
здоровье, ответ получил невразумительный и поинтересовался, не скучно ли в
четырех стенах натуре его, столь энергичной и к азартным действиям склонной.
Усмехнулся Дорохов:
имении, управлять бы крестьянами с разумной строгостью, а там бы, может, и
на соседской помещичьей дочке какой жениться ради рода продолжения.
матушка с сестрой незамужней в Калуге проживают, доходов у них - один его
пенсион за тяжкое ранение в войне Отечественной. А у меня и этого нет. То
есть вообще ничего нет, поскольку я - в отставке без мундира и пенсии.
образ знаменитого бретера и игрока. Да и просто в голову не укладывается.
дружеским советам склонны.
его три бутылки доставил. Выпили мы с ним по бокалу, и Дорохов начал свой
неторопливый и, признаться, неожиданный для меня рассказ.
отец, мать, три сестры да младший брат. Но как-то сводились у нас концы с
концами: батюшка и я уже офицерами были, а младший брат мой вот-вот
закончить должен был свое образование и первый чин получить. А тут -
наполеоновское нашествие, и очень скоро батюшка мой получает осколочное
ранение при обороне славного города Смоленска. Я - в драгунском полку,
младший брат корнетом в гусарский определен, а война идет себе да идет. И по
дороге своей проходит через наше имение.
отменно владел собою. - А затем...
смерти кольями забили. Он по-французски куда лучше, чем по-русски, говорил,
вот они его за француза и приняли, в полковых наших формах не разобравшись.
Как представлю себе гибель его под озверелыми дубинами, так...
руку придвинул. Он залпом бокал осушил, долго молчал, а усмехнулся невесело:
Бородинского сражения только одно сабельное ранение и получил. А как выгнали
французов из пределов Отечества, отпуск взял да и поехал на родное пепелище.
Руины, патриций, руины. И от последней, единственной нашей деревни - одни
головешки. Чтоб деревню, мужиков да именье поднять, капиталы нужны, а у нас
с отцом - дыры сквозные во всех карманах. Написал батюшка прошение Государю
с нижайшей просьбой о воспомоществовании. Какое там! С чиновничьей отпиской
вернули: "Казна средствами не располагает". Рассвирепел я, тут же Государю
дерзкое письмо сочинил под горячую руку, красочно гибель юного корнета
описав. Вот это послание до Государя дошло, и был я изгнан из армии без
мундира и пенсии.
потом Руфин Иванович жестко весьма усмехнулся и продолжил рассказ свой.
И понял я, что правды Россия не приемлет. Россия мифами живет, патриций, и
чем восторженнее мифы сии, тем больше в них верит. Даже не верит - раболепно
им поклоняется. Не надоело вам слушать меня?
воспоминания сии, конечно.
жесткостью, столь свойственной ему. - Странно, но я некоторое облегчение,
что ли, от исповеди своей испытываю. А еще то странно, почему я именно вас,
столь юного и безмятежного, личным исповедником выбрал. Да не в том суть,
вероятно. Наверно, в том суть, что батюшка мой, в отчаяние впав, решил
пепелище наше продать вместе с крепостными, родовое гнездо наше. Я
воспротивился было, а он: "О сестрах думать изволь! Образование им дать
достойное, замуж выдать прилично!" И - продал. Но вскорости понял, что
погорячился, да с горя и помер, едва старшую сестру мою замуж пристроив.
Средняя сестра в монастырь послушницей-черноризкой ушла, без вклада, а
матушка да младшая - на моей совести теперь. - Дорохов раскурил трубку,
помолчал. - А коли уж до конца исповедь доводить, так сначала бокалы
наполните. Потому как, боюсь, узнав всю правду, вы от меня на другую сторону
улицы переходить станете.
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Акунин Борис
Никитин Юрий
Орловский Гай Юлий
Махров Алексей