глазам женщины в черном платье, своими белыми руками раздававшей блюдо,
промелькнуло враждебное острое выражение.
бы допустить мысли, что для Николаева это может иметь какое-либо значение.
Ему мучительна была мысль о зависти и недоброжелательстве к сопернику у
Николаева, и Мижуев постарался себя самого упрекнуть за нее. Но в эту минуту
он встретился взглядом с серыми глазами, тревожно и хищно смотревшими на
Николаева, и машинально подумал:
были прозрачны, ласковы и непроницаемы, а Николаев по-прежнему шутил,
смеялся и говорил горячо и бурно.
понесли его по опустевшим улицам спящей громадной Москвы, Мижуев угрюмыми
глазами следил за темными, колеблющимися в фонарном свете и ветре фигурками
уличных женщин, одиноко чернеющих на тротуарах, а в душе его тяжело и
громадно ворочалась больная зловещая мысль.
XIV
и заборы, и самая толпа, буйно шевелящаяся на заводском дворе и на ближайших
улицах, казались черно-грязными, точно вывалянными в мокрой саже и грязи.
казалось, был весь живой и шевелящийся от сплошной массы голов, красных,
возбужденных лиц и машущих рук. Вызванные дирекцией войска и полиция
выстроились правильными серыми и черными линиями в обоих концах улицы, и
видно было издали, как лошади беспокойно махали головами да прохаживались по
снегу серые офицеры.
разрозненной толпой все подходили и подходили рабочие.
прямо влетел во двор. Он был бледен, и губы у него дрожали. Разбудили его
совершенно неожиданно, и он еще не успел сообразить: что делать? Одно он
чувствовал: энергичное желание все уладить и веру в то, что ему удастся. Он
понимал, что если возможно подействовать на рабочих, то только один он может
это сделать. И чувство тревожного нервного возбуждения смешивалось в нем с
уверенностью, что рабочие его послушают и ему удастся предотвратить
готовящийся ужас разгрома.
отдельными резкими вскриками, а когда рысак с размаху завернул в ворота,
страшный шум оглушил его. Он торопливо оглянул черную массу голов и красные
стены здания, из каждого окна которого выглядывали и махали руками, и,
поднявшись на пролетке, заскрипевшей под его тяжестью, тяжело спустился
вниз.
глухой ропот и отдельные выкрики. Из окон дирекции тоже увидели его, и между
двумя городовыми, стоявшими на крыльце, показался бледный и растерянный
директор Шанц.
шапку, махнул ею. Наступила тишина, множество красных и внимательных,
молодых, старых лиц молча смотрели на него. Слышно было только, как в задних
рядах и на улице что-то роптало, падая и поднимаясь, как прибой.
слушать. - Я только что приехал и дело знаю только в общих чертах!.. Сейчас
я отправлюсь для переговоров с остальными хозяевами и дирекцией и прошу вас
до окончания этих переговоров не приступать ни к каким действиям... Вы мне
верите?.. Да? Согласны?
третьем этаже фабрики кто-то махнул белым, и Мижуев, не успев рассмотреть,
кто это, каким-то инстинктом понял, что это приветствуют его, и сердце стало
у него теплым и радостным, полным бурного желания сделать все... Для них...
о сотнях изменившихся, приветливых и оживленных лиц.
лысоватое обрюзглое лицо Степана Иваныча. сидевшего за столом. На этом лице
было странное выражение не то вражды, не то досады, не то насмешки. Он почти
не взглянул на брата. И это выражение приковало к себе Мижуева. Он почти не
заметил других и прямо подошел к брату. Степан Иваныч поднял холодные глаза.
можно уладить, и если вы предоставите мне свободу, то к вечеру завод
пойдет!..
оставались холодны и даже как будто злобны.
то завод пойдет... на три дня...
молча, и на всех лицах было то же враждебное и на что-то решившееся
выражение. Он почувствовал себя одиноким среди них, и это вызвало в нем
самом упрямое раздражение.
ладно... Посмотрим, чья возьмет!"
уверить меня, что прибавка двадцати процентов унесет наш миллионный
дивиденд?.. Полно, брат!..
Иваныч. - Двадцать процентов не разорят завода, хотя и тяжко лягут на него
при теперешнем положении дел. Но где гарантия, что за двадцатью не последуют
сорок, пятьдесят?.. Неужели ты думаешь, что им нужно именно двадцать
процентов прибавки?.. Это смешно! - Степан Иваныч злобно искривил лицо. -
Эти двадцать копеек на рубль для них только лишняя бутылка водки!.. Дело не
в двадцати копейках, а в непримиримой требовательности людей, верящих, что
мы - паразиты, а весь завод, все деньги, сто процентов, а не двадцать, не
сорок, все принадлежит им, и они должны вырвать свое, выбросив нас, к черту
на улицу!
последней ноте, как собачий визг. Мижуев смотрел на него растерянно и
возмущенно.
умирают с голоду, бьются в тяжелой работе, какой ты не вынес бы и два дня, а
ты говоришь об их пьянстве, о бутылках водки. Не мы ли пропьем больше?..
Полно, брат!.. А я утверждаю, что, если теперь, в настоящую минуту, дать им
то, что необходимо для них, они пойдут на работу, даже не мечтая о большем.
Потому что они лучше нас понимают, что не мы создатели этого неравенства,
безобразного и несправедливого, и не на нас обращают свою вражду.
глупые и вредные слова, но промолчал. И это молчание, это упрямое сухое
сопротивление тому, что казалось Мижуеву таким простым и правильным,
озлобило его.
завод по камешку!.. И пусть... я буду рад, что что проклятие будет стерто с
лица земли! Степан Иваныч криво усмехнулся, и усмешка была так зла и
презрительна, что Мижуев побледнел.
дадут войска, а "проклятием" этим ты, слава Богу, пользовался не меньше
меня!.. Эх!..
и ясно ощущая, что и тот ненавидит его. - Мы будем стрелять в голодных и
правых людей?.. Да ты понимаешь ли, о чем говоришь?..
что когда-нибудь не будет ни того, ни другого, но пока что завод принадлежит
нам, а не им, и если они тронут хоть один камешек, я разнесу их, как бешеных
собак!.. Вот!
черепе тускло блеснул синий свет зимнего дня.
стрелять, я стану с ними. Посмотрим, хватит ли у тебя силы тогда...
его руки и ноги и бьется сердце.
локтя Шанц, и Мижуев увидел перед собою его острую лисиную мордочку. - Мне
кажется, что вы слишком волнуетесь и преувеличиваете положение дела. Ведь, в
конце концов, мы все понимаем, что без уступок невозможно. Степан Иваныч,
конечно, согласится с этим... Да-с. Но дело не в уступках. Насколько я мог
судить по предыдущим совещаниям нашим, вы стоите за полное удовлетворение
всех требований. Это же невозможно, Федор Иванович!
неискренне-доброжелательным взором. Мижуев отвернулся.
не заметив движения Мижуева и рукой слегка приглашая его к столу. - Вот я
вас сейчас познакомлю с цифрами, и вы сами увидите, что можно и чего нельзя
сделать...
столу и стал угрюмо и внимательно слушать.
Корнев Павел
Буджолд Лоис
Максимов Альберт
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Доценко Виктор