произведения с первых же дней его появления в Париже. Не смею утверждать
точно, у меня на это нет доказательств, но высказывалось даже предположение,
что сюр-интендант был подкуплен. Но кто именно направил его руку-это не
известно никому.
Малом Бурбоне тотчас сообщили королю. Сюр-интендант был вызван к его
величеству, и на вопрос о том, что происходит в Бурбоне, дал краткий, но
исчерпывающий ответ, представив королевскому вниманию план будущих колоннад
и зданий.
на улице? Молодой король разрешил этот вопрос моментально. Разве у короля
Франции только одно театральное здание в Париже? Предоставить труппе
господина де Мольера театр в Пале-Рояле, ранее именовавшемся Дворцом
Кардинала.
нельзя играть, но даже и входить в него страшно, так как в любую минуту
подгнившая балка может свалиться на голову. Но и это было улажено мгновенно.
Господину Ратабону было велено продолжать производить ломку в Малом
Бур-боне, но одновременно с этим приступить к полному ремонту в Пале-Рояле,
с тем чтобы труппа Мольера как можно скорее могла начать там свои
представления.
приступить к ремонту. Таким образом, спасением следующего сезона Мольер был
обязан королю Людовику XIV.
театрал, кардинал Ришелье, в 1641 году поставил в необыкновенно пышных
декорациях, на прекрасно машинизированной сцене пьесу "Мирам", в сочинении
которой принимал участие. Несмотря на все технические чудеса, пьеса
провалилась так, как редко бывает. Ко времени ратабоновской истории
заброшенный зал пришел в полную ветхость. Балки в нем сгнили, потолки
продырявились, а пол был в таком состоянии, что шагнуть было страшно-можно
было сломать ногу. Но беседа с королем чрезвычайно подогрела энергию
Ратабона, и в то время, когда он энергично ремонтировал Пале-Рояль,
мольеровская труппа играла во дворцах у высшей французской знати.
"Рогоносец" был с успехом показан у маршала де Ла Мейерей, у герцога де
Роклёр, у герцога де Меркёр и у графа де Вайяк.
обществе. Кардинал Мазарэн, опекун короля и первый министр Франции, несмотря
на свою болезнь, приковывавшую его к креслу, изъявил желание посмотреть
новые нашумевшие пьесы Мольера, и труппа играла 26 октября 1660 года в его
дворце "Драгоценных" и "Шалого". Кардинал был доволен, но гораздо больше
кардинала веселился один молодой человек, скромно притаившийся за спинкой
кардинальского кресла, причем присутствовавшая знать делала вид, что она не
замечает молодого человека, хотя все время и косилась на него.
загадочно: "Обе пьесы понравились чрезвычайно, и не только Юлию, но и прочим
Высоким Особам",-причем слова "высокие особы" были написаны с больших букв.
Далее Лоре свидетельствовал, что его высокопреосвященство кардинал, чтобы
поощрить труппу, велел отвесить...
не кто иной, как король, который почему-то счел нужным быть на этом
представлении инкогнито.
перенести из Бурбона в Пале-Рояль не только обстановку актерских уборных, но
даже полностью два яруса лож. Аппетит, как известно, приходит с едой, и
директор пожелал переместить в Пале-Рояль также и декорации и машины из
Бурбона, но это уже не удалось. Знаменитый итальянский театральный машинист
Вигарани, который прибыл в Париж, чтобы сменить не менее знаменитого
машиниста Торелли, заявил, что машины ему необходимы для постановки
королевских балетов в Тюильри. Возникла война, и в ней Вигарани победил.
Машины остались в его руках, причем великий машинист произвел первое чудо,
но вовсе не из ряда тех, которых от него ожидал двор. Именно: отвоеванные
машины он все до единой сжег вместе с декорациями, чем изумил всех, кроме
одного человека- пристального Шарля Лагранжа. Преданный своему театру
секретарь и казначей говорил раздраженно своему директору:
декорации и машины, чтобы все забыли о работах Торелли!
это Мольер.
выносил никаких конкурентов, что, однако, не мешало ему быть первоклассным
машинистом.
перенести одно испытание. Бургонцы и Театр на Болоте, пользуясь тем, что
Мольер временно остался без театра, стали сманивать актеров. Они сулили
золотые горы мольеровским комедиантам и утверждали, что дело Мольера кончено
и не воскреснет в Пале-Рояле.
и худеть, коситься на своих актеров, смотреть на них жалкими взволнованными
глазами. В глазах этих читался вопрос: предадут или нет? Его состояние было
замечено труппой, и она однажды явилась во главе с Шарлем Лагранжем и
сообщила Мольеру, что ввиду того, что он соединяет с необыкновенными
способностями честность и приятное обращение, труппа просит его не
беспокоиться: актеры не уйдут искать счастья на стороне, какие бы выгодные
предложения им ни делали.
очень умел делать, но, взволновавшись, ничего ровно не сказал, а, лишь пожав
всем руки, удалился для размышлений в одиночестве.
следующая: он прислушивался к тому плохому, что о нем говорят, и
оскорбления, которые ему следовало оставлять без всякого внимания, задевали
его. С первых же дней появления на сцене его комедий, а также маленьких
шуток-фарсов, которые он ставил наряду с пьесами большого репертуара,
литераторы Парижа дружно стали говорить, что Мольер-пустой гаер, не
способный подняться до разрешения тем в серьезном плане. И таких лиц были
десятки. Правда, им противостояли некоторые единицы, и в число их вошел
знаменитый и высокоталантливый баснописец Лафонтен, ставший с течением
времени лучшим другом Мольера. После первых же спектаклей Мольера Лафонтен
восклицал:
следует природе и правде в своих произведениях.
прислушивался к тому, что говорят иного порядка лица. Результатом этого было
то, что у Мольера возникла мысль доказать всему миру, насколько он способен
вечную тему ревности, взятую в "Сганареле" комически, разработать
по-серьезному, использовав для этой цели героя из самого высшего общества.
Каким-то образом он сумел, работая над "Сганарелем", писать героическую
комедию под названием "Дон Гарсиа Наваррский, или Ревнивый принц".
в порядок, а под потолком натянули громадное голубое полотно, служившее двум
целям: ласкать взоры зрителей видом искусственного неба, а главным образом
для того, чтобы вода не капала на этих зрителей, так как потолок все-таки
протекал, несмотря на ремонт Ратабона.
за ней явилась и итальянская труппа, вернувшаяся в Париж. Опять разделили
дни, но на этот раз заплатили итальянцы Мольеру-в возмещение тех расходов,
которые он понес при ремонте. А понес он эти расходы потому, что отпущенных
на ремонт денег из казны не хватило.
сразу рассеялись. Публика стала восторженно принимать мольеровские пьесы,
причем выяснилось окончательно, что они забивают пьесы всех остальных
авторов.
этот самый "Ревнивый принц". Денег на пышную постановку великосветской пьесы
было истрачено очень много, а сам директор, у которого, очевидно,
улетучились воспоминания о том, как в него швыряли яблоками, предстал в виде
блистательного принца.
Мольера и благосклонно выслушала первый монолог Эльвиры в исполнении
Терезы-Маркизы Дюпарк. Появившийся дон Гарсиа начал свои пышные монологи о
славных опасностях и о блеске глаз донны Эльвиры и о других возвышенных
вещах. Монологи эти были так длинны, что во время их публика не спеша
осматривала и голубое небо, и золоченые ложи Пале-Рояля. Мольер играл, но на
сердце у него было смутно: касса дала шестьсот ливров, а театр был далеко не
полон. Публика, скучая, ждала, что интересное будет в дальнейшем, но с
ужасом следует сознаться, что ничего интересного она не дождалась, и огни