оступиться. Я оказался в подвале с бетонными стенами. В тесных каморках по
обе стороны длинного коридора громоздились ящики, набитые старым тряпьем и
сношенной обувью, кипы газет. Немного подальше я увидел верстак, банки с
краской и какую-то сломанную мебель, которую, очевидно, чинили. В других
закутках, оборудованных термостатами, хранились десятки бутылок,
рассортированных по маркам и годам. Помещение в конце коридора, с более
высоким потолком, занимала котельная: от толстенной утробы с множеством
рычагов и индикаторов отходили, разветвляясь, трубы. Я подивился огромным
размерам бойлера. Стенки его подрагивали, мне даже показалось, вздыхали,
как будто он переваривал пищу. Капельки влаги проступали на металле. Каждая
рукоятка соответствовала определенной комнате, о чем свидетельствовали
надписи, сделанные от руки на табличках.
надо мной просто подшутил. Я был разочарован и поднялся бы немедля наверх,
но вдруг кое-что заметил: за котлом, у самого пола мне почудился слабый
свет. Вообще-то весь дальний конец подвала занимали запасы дров. Но эта
узенькая полоска света пробивалась из-под охапки хвороста, которая лежала
отдельно у стены. Почему-то мне стало любопытно: значит, там, дальше есть
еще помещение? До сих пор удивляюсь, как у меня хватило наглости, но я
отодвинул хворост и обнаружил пыльное шерстяное полотнище, прикрывавшее
металлическую плиту с ручкой посередине. Я повертел ее влево, вправо, но
она не поворачивалась. Наверно, от холода и сырости ее заклинило. Долго я
бился над этим запором, дергал ручку, толкал дверь, и наконец она поддалась.
полого уходил куда-то вниз, теряясь во мраке. От каменных стен тянуло
сыростью подземелья. Я осторожно сделал шаг, другой; холодные капли падали
мне на голову. Скрученные провода тянулись на высоте человеческого роста,
сходясь у рубильника. Я не мог разглядеть, как далеко уходит эта галерея,
своды которой были укреплены наспех обтесанными балками, выступавшими из
камня, словно жилы на руках. Тонны тверди тяжело давили на меня. Хватит,
насмотрелся, мне здесь не место.
будто сдавленный хрип прошелестел где-то очень далеко. Что это было -
отголоски горного потока, судорога бойлера? Я замер, вслушиваясь в шорохи и
тихий гул. Сколько же шумов издавало это подземелье! Я шагнул назад, но тут
опять тот же стон, на сей раз с коротким всхлипом, пробился сквозь густой
сумрак туннеля. Слабый, но вполне отчетливый. Мне не померещилось. По спине
побежали мурашки. Я глубоко вдохнул и кинулся прочь, натолкнулся на
металлическую дверь, та стукнулась о стену, косяк и камни вокруг заходили
ходуном. Я занес было ногу, чтобы перешагнуть через хворост, и тут чей-то
голос у самого моего уха промурлыкал:
дышал мне прямо в лицо. Я не видел выражения его глаз, но знал точно, что
его черные глазницы прямо-таки расстреливают меня на месте. Я хотел что-то
сказать, объясниться, но только ловил ртом воздух, как утопающий, не в
силах издать ни звука. Он схватил меня за ухо, заставил опуститься на
колени.
чувствовал себя как безбилетный пассажир, которого сцапали. На Стейнере был
странный кожаный наряд с бахромой, как у американских пионеров. Я уткнулся
носом в шов на штанах. Он нагнулся; я, решив, что сейчас получу затрещину,
заслонил лицо руками. Но он поднял меня, поставил на ноги, выпустил мое
горевшее огнем ухо и - я ожидал чего угодно, только не этого - вдруг прижал
меня к груди. От тепла его тела мне стало жарко. С минуту мы стояли так в
обнимку, он меня совсем расплющил. Я чувствовал себе таким тщедушным рядом
с этим верзилой. С болью в голосе он прошептал:
длиннющие пальцы все крепче вцеплялись в мое плечо, вся долговязая фигура
сотрясалась от рыданий.
среди ночи, что она всколыхнула во мне, какие раны открыла. Бог свидетель,
я сделал все, чтобы вы покинули этот дом!
минут пополуночи. Проклиная все на свете, я связалась с дежурной по
внутреннему телефону. Только что доставили молодого человека без признаков
жизни - попытка самоубийства. С ним приехала его невеста; несколько часов
назад они расстались. Я и не подумала идти туда, отфутболила пациента
другому врачу. Потом вернулась к Бенжамену, наспех пробормотала какие-то
извинения и взмолилась: "Дальше!"
или кулачная расправа. Обретя наконец дар речи, я попросил его позволять
мне подняться в комнату. Но он силой увлек меня в тот самый коридор, откуда
я только что вышел. Меня всего колотило, ноги подкашивались. Вот ведь
попался так попался. Стейнер вел меня, указывая, где перешагнуть лужу, где
пригнуть голову, если пололок был слишком низким. Долго идти не пришлось. В
глубине темной расщелины хозяин остановился перед нишей в стене, достал из
кармана связку ключей, вставил один во вделанную в стену панель с
рычажками, и передо мной отворилась еще одна железная дверь. - Милости
прошу в мое логово! Я вошел. Помещение напоминало молельню; посередине
вырытой в земле кельи стоял стол - доска на козлах. Всю столешницу занимали
видеоплейер и компьютер, да еще телефон. Включенный экран освещал комнату
голубоватым светом; от порога мне его не было видно, но я отчетливее
услышал те же жалобные вздохи, которые раздавались только что в коридоре.
Стейнер, подойдя к столу, выключил звук и изображение. Все это напоминало
подсобную комнату магазина, откуда наблюдают за торговым залом. Порядком
здесь и не пахло. Прибитая к стене конструкторская лампа с шарнирами косо
висела на одном гвозде. В глубине я разглядел полки, заставленные
вперемешку видеокассетами и папками. Стейнер указал на вращающееся кресло и
устремил на меня озабоченный взор.
встретили.
не обчистили библиотеку, открыли запретную дверь, полезли в подвал - и это
вы называете недоразумением?
любопытство. Мне хотелось получше вас узнать, только и всего.
возникло поначалу размытое и дрожащее изображение - заснеженное крыльцо
дома, прихожая, комнаты. Меня передернуло при мысли, что на этом мониторе
Стейнер мог наблюдать за нами с Элен в первый вечер. Он нажал еще одну
кнопку, и я увидел что-то вроде камеры и в ней - сидящую на полу спиной ко
мне фигуру с длинными волосами.
моего рта. Свет от лампы падал на его макушку, и корни волос казались
розовыми. Такая гуща, такой каскад белых и серебристых прядей ниспадал с
его головы, что у меня защемило сердце. Мои-то волосы даже в двадцать лет
были и тоньше, и реже.
метрах отсюда.
бросились в глаза толстые, похожие на колючки волоски, торчавшие из ушей.
Прошло некоторое время, прежде чем информация дошла до моего сознания.
овладело им. Нос морщился от нервного тика. Он сжал кулаки и опустил глаза,
как будто то, что он собирался мне поведать, не могло быть сказано лицом к
лицу.
смел переспросить.
видео. Теперь я не видел его лица. Только слышал дыхание да негромкое
гудение приборов. Его бестелесный голос тревожил меня, он витал, точно дух.
Мне необходимо было пресечь эти излияния, уже тогда я предчувствовал: если
выслушаю - окажусь в его руках.
на перевале между Швейцарией и Францией. В пятистах метрах граница. В войну
эта мыза с сорок первого года служила базой Сопротивления. Партизаны
Франш-Конте использовали особенности этой местности - земля здесь мягкая,
как сыр, - прорыв целую сеть катакомб, где скрывались беженцы и хранилось
оружие. Один подземный ход вел в Швейцарию, но он был закончен только к
осени сорок четвертого, как раз когда войска союзников освобождали
департамент. Ни немцы, ни полиция так его и не обнаружили, хотя получили не
один донос. В то время вход в него был замаскирован и открывался с помощью
хитроумного устройства. А тогдашний хозяин мызы, член голлистской сети
Сопротивления, слыл сочувствующим правительству Виши, так что был вне
подозрений. Я рассказываю вам все это, потому что сам провел здесь целую
зиму, когда мне было шесть лет. Мой отец, коммунист, руководитель ячейки
Сопротивления, прятал нас в этом подвале - мою мать, сестер и меня, - а
потом переправил в Швейцарию, где мы жили до конца войны. От тех долгих
Василенко Иван
Доставалов Александр
Пехов Алексей
Куликов Роман
Лондон Джек
Соломатина Татьяна