непривлекательной, и торопливо, как бы украдкой, отщипывает кусочками еду.
осталось тридцать долларов. Хочешь, я сейчас их тебе отдам? - Он тянется к
карману брюк.
имела в виду. Просто так ляпнула. - Она смутилась, шея пошла пятнами, и
ему становится ее жалко - ведь вчера она казалась такой хорошенькой.
поженились, он продал нам эту машину с большой скидкой, - объясняет он. -
Машина, в сущности, принадлежит жене, а поскольку малыш остается с ней, я
думаю, что и машина тоже должна быть у нее. И потом, ты сама сказала, что
у меня грязная рубашка, и мне надо взять кое-что из одежды. Вот я и
подумал, что после завтрака съезжу домой, оставлю там машину и заберу свои
вещи.
Рут.
Дженис, сидя в кресле, смотрит телевизор; возле нее пустой стакан. И
словно внутри у него что-то оборвалось, словно застрявший в горле кусок
наконец проглочен, он чувствует огромное облегчение от того, что лицо у
нее такое же тупое и упрямое, как всегда.
раздраженно - непонятно почему. - Интересно, что ты собираешься делать со
своими вещами? - спрашивает она.
пойдешь?
белого стола. Медленно покачав годовой, она отвечает:
симметричен, как основание мощной колонны. Эта массивная колонна наполняет
его сердце восхитительным ощущением вновь пробудившейся любви, однако
посмотреть Рут в лицо он не смеет.
в уголке его рта, остается на свитере Рут, когда он, прощаясь, целует ее
на кухне. Он оставляет ее с грязной посудой. Его машина ждет его на
Вишневой улице в прохладном воздухе полудня. При виде ее у него возникает
такое чувство, словно одну из комнат его дома прибило течением к краю
тротуара, а когда ночной прилив отступил, она в целости и сохранности
осталась стоять на песке и теперь загадочно поблескивает, готовая с первым
же поворотом ключа отправиться в новое плавание. Тело его под измятой и
грязной одеждой кажется чистым, тонким и звонким. Его любят. От машины
исходит успокоительный запах резины, пыли и разогретого солнцем
окрашенного металла. Она - ножны, а он - нож. Он разрезает оглушенный
воскресеньем город - мягкие ряды кирпичных домов, обнесенные перилами
безмятежные деревянные веранды. Он объезжает большой бок горы Джадж, ее
склон вдоль шоссе припудрен желтовато-зеленой молодой листвой, еще выше
вечнозеленые деревья черной линией обводят горизонт. С тех пор, как он
последний раз был здесь, пейзаж изменился. Вчера утром небо распирали
тонкие полосы предрассветных облаков, а он, измученный усталостью,
направлялся в самый центр сети, где, казалось, только и можно отдохнуть.
Теперь полдень нового дня сжег облака, небо в ветровом стекле стало пустым
и холодным, а впереди нет ничего, ничего, как в голубых глазах Рут; она
сказала ему, что ничего не делает, ни во что не верит. Сердце вечно рвется
в это пустое небо.
равновесие рассыпается в прах. Он оглядывается, нервничает. Поднимаясь
вверх по Джексон-, Поттер- и Уилбер-стрит, он пытается по внешним
признакам определить, есть ли кто-нибудь в его квартире. И по свету ничего
не угадаешь - день стоит в зените. Перед домом нет никакой машины. Он
дважды объезжает квартал и, напрягая шею, пытается разглядеть в окне
чье-нибудь лицо. Высокие стекла непроницаемы. Рут была неправа - он вовсе
не хочет видеть Дженис.
выходит из машины, яркое солнце чуть не сбивает его с ног. Он поднимается
по лестнице, и ступеньки, словно зубцы бегущей в обратную сторону
шестерни, тянут вниз обессилившее от страха тело. Готовый обратиться в
бегство, он стучит в дверь. На стук никто не отзывается. Он снова стучит,
прислушивается и вынимает из кармана ключ.
дрожь; при виде повернутого к телевизору кресла у него подгибаются колени.
От разбросанных по полу ломаных игрушек Нельсона мутится в голове; все
содержимое черепа - серое вещество, слуховой и зрительный аппарат -
беспорядочно теснится в трубке, какой представляется ему он сам; лобные
пазухи забиты, хочется не то чихнуть, не то заплакать. Гостиная насквозь
пропылена. Шторы опущены. Дженис днем их всегда опускает, чтобы на экран
телевизора не падал свет. Кто-то пытался навести порядок - ее пепельница и
пустой бокал убраны. Кролик кладет ключ от квартиры и ключи от машины на
телевизор - металлическую коробку, выкрашенную коричневой краской под
дерево. Когда он открывает стенной шкаф, ручка дверцы задевает угол
телевизора. Нескольких платьев Дженис не хватает.
кухню, стараясь разобраться в своих поступках. Сочащийся сквозь шторы
солнечный свет падает на просевшую кровать. У них никогда не было хорошей
кровати. Эту подарили им родители Дженис. На комоде - ее флакончики,
маникюрные ножницы, белая катушка с иголкой, латунные заколки, телефонная
книга, будильник со светящимся циферблатом, вырванный из журнала рецепт,
которым она ни разу не воспользовалась, ожерелье из яванских резных
деревянных бусин - его подарок к Рождеству. К стенке прислонено большое
овальное зеркало, которое они взяли, когда ее родители оборудовали себе
новую ванную комнату; он все хотел прикрепить его над комодом Дженис, да
так и не собрался купить шурупы. На подоконнике стакан, до половины
наполненный затхлой пузыристой водой, отбрасывает блеклый солнечный зайчик
на пустое место, куда нужно было повесить зеркало. Тут же на стене три
длинные параллельные царапины. Чем это? Когда? Из-за застланной постели
виднеется белый треугольник пола ванной; Дженис после душа, ее спина
розовеет от пара, она радостно тянется к нему с поцелуем, под мышками
слипшиеся мокрые волосы. Что за непрошеная радость обуяла ее, а потом и
его?
покоятся в застывшем жире. Сбросив их в бумажный мешок под раковину, он
лопаточкой счищает куски пятнистого твердого жира и отправляет их туда же.
Мешок, в темно-коричневых пятнах снизу, издает сладкий запах тления. Он
тупо смотрит на него. Мусорный ящик внизу, за домом, но он не хочет лишний
раз маячить тут. Нечего и думать об этом. Он открывает горячий кран и
ставит сковородку в раковину, чтобы ее размочить. Дыхание пара, словно
шепот в гробнице.
одного ящика, три рубашки в затянутой целлофаном голубой картонке из
другого, выстиранные коричневые бумажные брюки из третьего, вынимает из
стенного шкафа оба костюма, спортивную рубашку и завертывает мелкие вещи в
костюмы, чтобы удобнее было нести. От этой работы он прямо вспотел. Зажав
сверток между руками и согнутой в колене ногой, он еще раз оглядывает
квартиру; мебель, ковры, обои - все, как и его лицо, словно подернуто
густою темной пеленой; в комнатах царит беспорядок, и он рад уйти отсюда.
Дверь безвозвратно захлопывается. Его ключ остался внутри.
он вспоминает еще какую-нибудь забытую вещь. Он торопится, ноги стучат.
Подпрыгнув, чуть не задевает голую лампочку на черном шнуре в вестибюле.
Когда он проносится через вестибюль, ему чудится, будто его имя на
почтовом ящике зовет его к себе, выведенные синими чернилами буквы немым
криком наполняют воздух. Он выскальзывает на солнце и кажется самому себе
смешным - ни дать ни взять один из тех таинственных воров, о которых пишут
на последних страницах газет, - вместо денег и серебра они уносят
фарфоровую полоскательницу, двадцать рулонов обоев и кучу старого тряпья.
зажата зеленая ветка.