они пьют пиво за одним столом, как будто это нужно было, и почти
необъяснимое возникало раздражение, неприязнь к его смешливому
самоуверенному голосу, к его загорелому подвижному лицу, которое казалось
сейчас фальшиво-оживленным.
вопросительные знаки?
Никита. - Почему все-таки мы живем рядом с подлецами, знаем, что они
подлецы, и считаем, что так и нужно? И вот спокойно стоим здесь и пьем
пиво. И они тоже пьют чай или кофе. И все хорошо, все отлично. На это ты
можешь ответить - почему?
руки чокнулся со стаканом Никиты. - Куда это тебя понесло, Никитушка? Что
за пессимизм? Откуда такие мыслишки? - Он отхлебнул пиво, с аппетитным
хрустом стад грызть соломку. - Что-то я сейчас далек от того, чтобы
копаться в высоких категориях! А собственно, почему тебя угораздило?
Никита. - Это я понял. Вот это стало ясно. Еще в первый день. Лучше не
отвечай. Лучше пей пиво.
которое, конечно, нетипично и вымирает, - заговорил он, делая притворно
серьезным лицо. - Ты об этом, Никитушка?
этом! Но это не ответ. Это ерунда! Фразы твоего любимого профессора
Василия Ивановича! Я это уже слышал.
вытянул книзу распущенный узел галстука, облокотился на стоику. - А что
такое подлец? С какой стороны подходить к этому понятию? Какова же
платформа? Наказывать подлецов, преследовать, искоренять и прочая? Тогда,
простите меня, мы перейдем к методам зла, от чего упаси боже. Так? Если
нет... - Валерий вздохнул и продолжал с легкой игрой красноречия: - Если
нет, тогда, братец, хочешь или не хочешь, придется согласиться, что в мире
существует более или менее равновесие. Появился Христос - его распяли. Но
возникли ученики. Опять же равновесие добра и зла. В Австралии уничтожили
всех хищников-сов, так кролики расплодились - спасу никакого нет. Пришлось
снова разводить сов. Вульгаризатор я, а? Черта с два. И простите,
пожалуйста! Появится Христос - ему снова начнут орать: "Уксусу!" Так и
будет. Жизнь - амплитуда маятника. Подлецы - и честные. Мерзавцы - и
беззащитные чудаки. Таланты - и бездари. Борются, возятся, но уживаются.
Так было, так есть. Когда этого не будет, тогда нас не будет. Все
предельно ясно.
заполняющийся павильончик - белели платья в неосвещенной глубине его,
проступали лица над столиками, из сумерек бульвара доносились голоса,
звучно скрипел песок под ногами входивших в закусочную. Все столики уже
были заняты.
пива - наиважнейшая проблема в жаркий вечер, когда народ попер. Однако
попробуем... Где наша Людочка? - спросил он беспечно-игривым тоном, каким,
видимо, разговаривал с женщинами, и, увидев обслуживающую павильон
официантку, пригласил ее к столику решительным и вместе с тем ласковым
наклоном головы. - Людочка, будьте любезны, - заговорил он мягко, когда
она подошла, вся чистенькая, беленькая, в накрахмаленном передничке,
светясь готовыми к шутке, чуть настороженными глазами. - Представьте, мы
погибнем, если вы не откроете холодильник и не вытащите из того левого
уголка еще две бутылки пива! Для директора Горпромбазаторгапошива. Вот для
этого мальчика. Если нет, я готов взглянуть на физиономию вашего
директора.
граммов! Терпеть не могу пива.
самоубийца-самоучка. Пить водку летом - это все равно что щеголять по
улице Горького в тулупе. Ну так вот. Двести граммов и, конечно, бутерброды
но годичной давности. И конечно, две бутылки пива. Антарктического холода.
Вы нас вразумительно поняли, Людочка?
знакомым, и отошла, покачиваясь на каблуках. Валерий посмотрел вслед ей,
значительно поднял палец, говоря Никите с грустным восхищением:
горло, решая никому не нужные проблемы! Чушь!
запальчиво заговорил он, перебивая Валерия. - Даже потому, что похожее
красноречие я уже тоже слышал. В Ленинграде слышал. На своем факультете.
На дискуссиях. Океан слов. Монблан логики. Все знают! Абсолютно все.
Готовы ответы. Ты говоришь, равновесие! Да? Значит, жизнь - это амплитуда
маятника? Вправо, влево - равновесие. А как же тогда честным жить?
Качаться на весах, поплевывая на все? Увидел гармонию мира на
гастрономических весах! Если подлецы почувствуют равновесие, они всегда
перевесят. Подлецы - это хищники, это твои совы! Некоторым это выгодно -
твоя философия! И, знаешь, эти хищники с удовольствием взяли бы тебя в
свои теоретики! Предложи свои услуги - будут в восторге!
резинки на рукавах. - Слова не мальчика, но мужа. Подожди...
подошедшей Людочке ("Ах какое вы золотце!"), ловко снял с подноса
овлажненные бутылки пива, графинчик водки, разлил в рюмки и затем, опять
провожая глазами заскрипевшую по песку каблучками Людочку, сказал:
все проблемы кое-как разрешимы. Ты прости меня, конечно, Никита, -
заговорил он, не без наслаждения отдуваясь после глотков холодного пива. -
Но я сдаюсь, я подымаю руки, я до одурения устал! А, хватит об этом! До
тошноты надоело. Лучше поговорим о Людочке, например. Хороша, а? - Он
отпил из стакана, засмеялся, взглянул на Никиту, но глаза Валерия не
смеялись, только зубы блестели на загорелом лице. - А не о том, почему да
отчего...
тесно; колюче сдавливало в горле, и необъяснимо для себя Никита все
сильнее чувствовал едкое, тоскливое отчаяние от слов Валерия, от его
спокойной ядовитой правоты и неправоты. И он с отвращением потянулся к
графинчику с водкой, но не налил - заранее представил сивушный вкус, запах
водки, и его замутило даже.
назойливо ползающих по крышам кинореклам, над шумящей на аллеях толпой,
просачивался сквозь ветви в еще темный под тентом павильончик,
черно-багровым пятном горел на влажном пластике стола, на стаканах с
пивом, ало вспыхивал на запонках Валерия, зыбкими бликами окрашивал лица
за столиками - и в этом освещении было что-то нереальное, отчужденное,
зловещее, как в полусне. "Зачем мы говорим все это? - подумал Никита. -
Все это бессмысленно и ненужно. А мать умерла. И Валерий знает, что она
умерла, и я знаю: ее уже нет. Мамы нет... А все осталось как было, и никто
не знал ее из этих людей. И мы вот здесь стоим в павильончике, пьем
отвратительное пиво, водку, и я пью зачем-то, и закат над домами..." И
Никита сказал вслух:
шары в ветвях, электричество брызнуло среди листвы на аллеях бульвара; и
под тентом павильончика как будто стало теснее, многолюднее, отчетливее
зазвучали голоса, везде возникли молодые лица, нежно загорелые плечи
девушек, спортивные безрукавки, летние платья; смешанно тянулись над
столиками дымки сигарет; и Валерий, с любопытством оглядев своими яркими
глазами освещенные столики, сказал:
равновесии. Хочешь знать, откуда оно?
Никитушка, должны ведь люди судить! А у них не хватает на это зла. И может
быть, слава богу?
подлецами.
Последовательно и тихо. Лет через пятнадцать все будет прекрасно. Но моя
совесть - моя крепость. С некоторых пор я создал себе новую религию -
совесть. Лично я не делаю подлости. Никому. И исповедую это. Но это моя
совесть. И если каждый так - все образуется. Кстати, десять заповедей: не
убий, не укради, не воззрись на жену соседа и так далее - далеко не глупы!
нравственностью. Ну ладно! А Волга меж тем впадает в Каспийское море,
лошадки меж тем кушают овес. Еще добавим?
Неужели он так уверен в этом?" - напряженно думал Никита, уже не понимая,
почему Валерий говорит все это легко, с оттенком иронии, как бы
подчеркнуто не желая никому навязывать своих суждений. И, загорелый, с
белокурым ежиком волос, он улыбался, поправлял, сверкая запонками, резинки
на рукавах нейлоновой сорочки, и все говорило о том, что он бодр, доволен
Панов Вадим
Свержин Владимир
Сапковский Анджей
Корнев Павел
Шилова Юлия
Ибсен Генрик