будем всегда вместе.
я не был в тебе уверен. Я тебе не доверял. Я мало знал о тебе. А теперь
доверяю.
сказал:
Я буду звонить каждый день, справляться. Когда тебе станет лучше, я приду и
помогу сложить вещи. Мы тут не останемся. У меня есть двоюродный брат в
Дорсете, у него стоит пустой коттедж. Поживем там месяц-другой, отдохнем. Я
кончу книгу. К юристам пойдем позже. Нам обоим надо отдохнуть. Я устал, я
ужасно устал без тебя, Сара.
знал, но слова эти были как музыкальный ключ ко всей нашей истории, начиная
с той паддингтонской гостиницы. "И я" -- горевала, разочаровывалась,
отчаивалась, радовалась, хотела быть всегда вместе.
генерала Гордона, и мы проживем на аванс месяца три. К тому времени я
предложу новый роман и получу аванс под него. Обе книги выйдут в этом году,
мы продержимся до следующей. Когда ты рядом, я могу работать. Ну и распишусь
я! У меня будет самый вульгарный успех, и нам обоим это не понравится, но мы
всего накупим, будем сорить деньгами и радоваться, ведь мы с тобой, вместе.
плече, как бывало столько раз в такси, в автобусе, на скамейке. Я сидел
тихо, чтобы ей не помешать. Ничто не могло разбудить ее в темной церкви.
Пламя свечей едва колыхалось перед статуей, мы были одни. Она давила мне на
руку, и я никогда не знал такого наслаждения, как эта боль.
повлияет; и я начал шептать, негромко, чтобы ее не разбудить, но все же
надеясь, что слова проникнут в подсознание. "Сара,-- шептал я,-- я тебя
люблю. Никто никогда тебя так не любил. Мы будем с тобой счастливы. Генри
переживет, мы ведь только раним его гордость, а она заживает быстро. Он
найдет, чем тебя заменить,-- ну, будет собирать античные монеты. Мы уедем,
Сара, уедем. Этому не помешаешь. Ты любишь меня, Сара",-- и я замолчал,
думая, надо ли покупать новый чемодан. Тут она проснулась и закашлялась.
сопернику: "Видишь, какие побеждают доводы".
ты уйди.
Я заметил, что пальцы скрещены, и подозрительно спросил:
прижимая кулачки к глазам, как ребенок.-- Прости,-- сказала она.-- Уходи,
пожалуйста, Морис, пожалей ты меня!
Я поцеловал спутанные волосы, и соленые, влажные губы тронули уголок моего
рта.
когда писала Генри". Если ты не Смитт, отвечаешь так же, как попрощались с
тобой, и я машинально сказал то, что сказала она; но, выходя, увидел, как
она сидит у самой кромки света, словно нищий, который зашел погреться, и
представил, что Бог и впрямь ее хранит -- или просто любит. Когда я стал
записывать, что с нами было, я думал, я пишу про ненависть, но та куда-то
ушла, и я знаю одно: Сара ошиблась, она меня бросила, и все же она лучше
многих. Пусть хоть кто-то из нас двоих верит в нее -- она в себя не верила.
работал ради нас двоих. Утром я устанавливал минимум, семьсот пятьдесят
слов, но уже к одиннадцати получалась тысяча. Удивительно, что творит
надежда,-- роман целый год едва тащился, а теперь подходил к концу. Я знал,
что Генри уходит на службу примерно в половине десятого, и Сара могла
звонить до половины первого. Он стал приходить к ленчу (это мне сказал
Паркие), и до трех она звонить не могла. Я решил до 12.30 перечитывать то,
что сделал накануне, а потом, когда ждать не надо,-- ходить в Британский
музей, собирать материал по Гордону. Читать и выписывать проще, чем
писать,-- не так поглощает, и мысли о Саре становились между мной и миссией
в Китае. Я часто думал, почему мне предложили написать именно эту биографию.
Лучше бы выбрали того, кто верит в Бога, как Гордон. Я мог понять, что он
упорно сидел в Хартуме, здесь его ненавидели политики, но Библия на столе --
это чужой мир, не мой. Может быть, издатель надеялся и на то, что мое
циничное отношение к его Богу принесет скандальный успех. Что ж, я ему
угождать не собирался -- это и Сарин Бог, а я не буду побивать каменьями
даже миф, даже призрак, раз она его любит. В те дни я не питал к нему
ненависти -- ведь победил-то я.
карандашом) и вдруг услышал знакомый голос, тихий, чтобы не помешать
читателям:
глаза и увидел незабвенные усы.
посмотрел и сказал так, словно получил монету, а она оказалась золотая:
глядел на меня.
представить, что унылые читатели -- какие-то люди в шляпах и шарфах для
тепла, один индус, с трудом одолевающий собрание сочинений Джордж Элиот,
человек, каждый день засыпавший за одной и той же стопкой книг,-- участвуют
в драме ревности.
создает фон. Лучше видишь. Отвлекаешься от мелочей. Я служил с одним из
свидетелей, сэр. Мы вместе служили. Теперь он прославился, а я -- куда там!
закон, что по бракоразводным делам нам нельзя давать показания, для моей
специальности это был конец. Судьи никогда нас не называют, они вообще нас
не любят.
может тронуть сердце. Теперь, увидев его, я думаю о Саре. Я поехал домой на
метро, надеясь, что ее увижу, и сидел, и ждал звонка, и понял -- нет, не
сегодня. В пять я набрал ее номер, услышал короткие гудки и положил трубку:
Генри мог вернуться пораньше, а как мне с ним говорить, я ведь победил, Сара
любит меня, она от него уходит. Но если победа откладывается, вынести это не
легче, чем затянувшееся поражение.
девяти. Я сказал: "Алло" -- и услышал голос Генри.
подумал: "Неужели сказала?"
неестественно мы себя ведем в такие минуты! Я сказал:
Книга пятая