благочестия лицами и голубыми ленточками на блузах. Епископ сказал:
"Прекрасно, прекрасно!" - и захлопал в ладоши - хлоп, хлоп. Человек в
сюртуке сказал: "Нам не хватает пятисот песо на новый орган. Мы решили
устроить музыкальный вечер в надежде, что..." - и священник вдруг с
ужасающей ясностью осознал, что ему нельзя быть тут... это не его
приход... ему нужно проводить неделю молитвенного уединения в Консепсьоне.
За спиной девочки в белом кисейном платье возник Монтес, он взмахнул
рукой, напоминая ему...
Священник ужаснулся, поняв, что девочке грозит опасность. Он сказал:
"Милая, милая" - и проснулся, покачиваясь в седле под медленную поступь
мула и слыша позади чьи-то шаги.
реку. Два его зуба торчали над нижней губой, и он угодливо улыбался.
рубашка и парусиновые туфли. Из носка одной торчал большой палец - толстый
и желтый, как нечто, вылезшее из-под земли. Он почесал под мышкой и
по-свойски поравнялся со стременем священника. Он сказал: - Вы не
обиделись, сеньор?
прикосновение ладони метиса. Тот сказал:
заночевать.
харчевне и доберемся до места, пока солнце еще низко.
Идти ночью опасно, если у сеньора нет оружия. Я - дело другое...
грабить не стоит.
[здесь: убийца (исп.)]. Подойдет к вам и скажет на своем языке: "Стой! Как
пройти..." - ну, там куда-нибудь, а вы его не поняли и, может, двинулись с
места, и он вас наповал. Но вы, может, знаете по-американски, сеньор?
этим россказням я не верю.
удовлетворил метиса. Он шагал бок о бок с мулом, держа руку на стремени, и
то и дело сплевывал. Опуская глаза, священник видел его большой палец,
похожий на червяка, ползущего по земле. Человек этот, наверно, безвредный.
Просто такая уж жизнь - настраивает на подозрения. Спустились сумерки, и
почти сразу наступила темнота. Мул шагал еще медленнее. Вокруг все
зашумело, зашуршало - как в театре, когда опустят занавес и за кулисами и
в коридорах поднимается суетня. Непонятно кто... сразу не определишь -
может, ягуары подали голос в кустах? Обезьяны прыгали по верхушкам
деревьев, а москиты жужжали, как швейные машинки.
не найдется чего-нибудь выпить, сеньор?
бить. Дайте мне палку.
голосом сказал он.
видно. Он сказал:
сплюнул от огорчения.
но они очень рваные. И этого мула - но он плохой мул, сам видишь.
метис продолжал:
Меня насчет мулов учить нечего. Я вижу, что он устал.
слез с седла. Мул прибавил ходу, но не прошло и минуты, как он пошел еще
медленнее. Сучья и корни на лесной тропинке царапали священнику ноги -
вскоре они стали кровоточить. Он тщетно старался не прихрамывать. Метис
воскликнул:
хотите сворачивать с дороги к харчевне, так недалеко отсюда есть маленькая
хижина, до нее меньше пол-лиги. Поспим там часок-другой и все равно на
рассвете доберемся до Кармен. - В траве рядом с тропинкой что-то зашуршало
- не змея ли, а он босой! Руки у него были искусаны - москиты, точно
маленькие хирургические шприцы с ядом, метили в кровеносные сосуды.
Светляки подносили свои лампочки к самому лицу метиса и то зажигали, то
гасили их, точно электрические фонарики. Метис проговорил с укоризной: -
Вы мне не доверяете. Вы не доверяете мне потому, что я охотно оказываю
услугу незнакомцу и стараюсь поступать по-христиански. - Он, видимо,
разжигал в себе ярость. Он сказал: - Если бы я собирался вас ограбить, так
давно бы ограбил. Вы человек старый.
работать как автомат, куда можно сунуть любую монету, даже поддельную.
Слова "гордый", "алчный", "завистливый", "трусливый", "неблагодарный" -
все они приводили в действие нужные пружинки, все это находило отклик у
него в душе. Метис сказал:
никакой не нужно, потому что я добрый христианин. Я, может, из-за вас
прозевал верные деньги дома... да уж ладно.
священник.
сказал - ведь всего не запомнишь... Может, он несправедлив к нему? - Зачем
мне говорить неправду? Да я убью на вас целый день, а вам все равно, устал
ваш проводник или нет.
другую сторону. Сами говорили, что плохо знаете Кармен. Потому я и пошел с
вами.
что он не доверяет этому человеку, но недоверие все равно оставалось, как
опухоль, от которой его мог освободить только нож.
веток, скрепленных глиной; ее поставил, верно, какой-нибудь мелкий фермер,
уходя все дальше и дальше от леса, наступавшего на него с непобедимой
силой, от которой не спасали ни костры, ни мачете. На почерневшей земле
все еще виднелись следы попыток вырубить кустарник, освободить участок для
жалких, скудных посевов, не приносящих урожая. Метис сказал:
вошел в хижину - в полную темноту. Он чиркнул спичкой - хижина была совсем
пустая, если не считать земляной лежанки с рваной соломенной циновкой,
брошенной здесь за негодностью. Он зажег свечу и, капнув воском на
лежанку, прилепил ее там; потом сел и стал ждать, что будет дальше. Метис
долго не приходил. В кулаке у священника был все еще зажат комок бумаги,
спасенной из портфеля: не может человек жить без таких вот сентиментальных
памяток о прошлом. Соображениями безопасности руководствуются только те,
кто живет в покое. Он подумал, не увел ли метис его мула, и упрекнул себя
за ненужную подозрительность. Потом дверь отворилась, и метис вошел в
хижину - вот он, два желтых клыкастых зуба и ногти, корябающие под мышкой.
Он сел на земляной пол, привалившись спиной к двери, и сказал: