мох и заставить стонать от наслаждения в моих объятиях, а потом бросить
там подыхать, и пропади она пропадом!
удивленный взгляд Уолбертона. Я не ответил на его вопрос, и бледность ясно
выдавала мои чувства. Я опомнился как раз вовремя, чтобы не
скомпрометировать себя вконец и не дать разгореться ироническому огоньку,
уже зажегшемуся в серых глазах мэра. И смог выговорить - достаточно
сурово, подавляя дрожь в голосе:
долго мерили друг друга взглядом. Не знаю, как обернулось бы дело, будь я
один: думаю, мы просто схватились бы и бились до крови, до смерти, точно
два оленя-самца в брачную пору. К счастью, присутствие моего друга гиганта
Уолбертона - воспитанного и флегматичного, джентльмена до мозга костей -
спасло меня от этой крайности. Он похлопал Джереми по волосатой руке и
повторил:
хватку.
она как будто подчинилась и, не сопротивляясь, пошла за мной. Я даже почти
разжал руку, которой держал ее. Так мы сделали несколько шагов. И вот
тут-то, настолько неожиданно, что я даже не успел ничего понять, Сильва
вырвалась и, в три прыжка перемахнув через заросли папоротника, скрылась в
сосновой чаще. Еще миг - и треск сломанных веток на ее пути стих вдали.
беглянку от преследования, сомкнулись за ней кусты. Потом тишину разбил
сумасшедший хохот дикаря - торжествующий, издевательский хохот...
икая от смеха, заковылял к своей берлоге.
смех Джереми стих и он обернулся. Мрачно и с тайным беспокойством он
взглянул на невозмутимого великана из-под своих кустистых бровей.
Так вот, если ты сам, по доброй воле, не приведешь ее до вечера в
Ричвик-мэнор, завтра утром я пришлю за тобой жандармов. И тогда не
миновать тебе тюрьмы, а то и каторги. Имеющий уши да слышит.
16
тому, что он не видит меня и я могу попытаться взять себя в руки. Но мне
это плохо удавалось. Говорят, любовь - это зуд, который, чешись не чешись,
не проходит. Вот именно такое невыносимое ощущение сейчас и мучило меня, и
все мои попытки унять его были напрасны.
жандармов: в любом случае вам беспокоиться теперь незачем. Впрочем, -
добавил он, хитро посмеиваясь (почему "впрочем" и почему он усмехался?), -
впрочем, эти примитивные существа проявляют иногда большую деликатность,
чем этого можно от них ожидать. Помните маленькую Нэнси, служанку в
кабачке? Джереми довольно долго за ней ухаживал - если можно так
выразиться. А она смеялась над ним, потому что он ни разу не осмелился
даже поцеловать ее, хотя бы в щеку.
боялся насмешницы Нэнси, было вполне понятно. И Джереми проявлял
деликатность, а скорее, робость, но с чего бы ему робеть перед Сильвой?
выпить стаканчик виски. Но у меня не было на это сил: мне так хотелось
поскорее остаться одному и всласть "почесаться", что я не сказал ни слова
и дал ему уйти.
теперешнем состоянии (да и в ее тоже) была непереносима для меня. Загнав
себя до изнеможения, я почти бегом дошел до старинной ветряной мельницы,
чей полуразрушенный остов торчал на холме Шеллоунест-хилл среди зарослей
дрока. И там, сидя на развалинах, одетых густым столетним плющом, я
наконец отдышался и попробовал спокойно обо всем поразмыслить.
начинаю с того, что честно и беспристрастно оцениваю свои права. В этом
есть двойное преимущество: во-первых, я чувствую себя честным человеком,
что немаловажно; во-вторых, если права эти действительно подтверждаются
(что бывает чаще всего), я уже не боюсь угрызений совести по поводу
устранения мною всех препятствий на своем пути. Это род умственной
гигиены, которая мне всегда удавалась.
имел на Сильву, и чем дольше размышлял, тем крепче утверждался в тех,
которых вовсе не имел. Разве только одно - то, которое мы предъявляем на
домашних животных. Сильва не приходилась мне ни дочерью, ни сестрой, ни
невестой, ее нельзя было даже назвать сиротой, оставленной мне на
воспитание каким-нибудь умершим другом. Абсолютно никаких прав, кроме
того, по которому владеешь собакой или лошадью. Ну хорошо, подумал я,
обрадованный удачной мыслью, если у тебя есть кошка, ты же не даешь ей по
весне бегать с уличными котами. Ты подбираешь для нее подходящего
партнера, не так ли? Прекрасно! Значит, если ты отнимаешь у Сильвы этого
дикаря, то ты, разумеется, прав, но тогда предложи ей другого, более
приличного партнера!
приглядных деревенских парнях. И поймал себя на мысли о том, что их
любовный союз с Сильвой возмущает меня ничуть не меньше, а может быть, и
сильнее, чем отношения с дикарем. Внутренний голос настойчиво подсказывал
мне, несмотря на сопротивление: "Ну а ты?.. Почему бы и не ты?.." Я
отгонял прочь эту искусительную мысль, но она упрямо возвращалась ко мне,
и пришлось рассмотреть ее, не обманывая себя. Я взглянул на себя со
стороны и явственно вообразил эту картину: достопочтенный мистер Альберт
Ричвик в постели с самкой-лисицей, женщиной лишь по облику, занимается,
как животное, спариванием с единственной целью - удовлетворить в этом
существе без души и разума простое звериное нетерпение, слепую плотскую
жажду - результат весенней течки. Отвратительно! Если хорошенько подумать,
куда более отвратительно, чем Сильва в паре с лесным питекантропом.
Следовательно, и честь моя и благоразумие требуют, чтобы я оставил ее в
объятиях этой гориллы? Разве он не подходящий супруг для женщины-лисицы?
Разве они - две дикие, одинаково примитивные натуры - не созданы друг для
друга, чтобы жить вместе, понимая один другого без слов и спариваясь в
блаженном неведении греха? Этот головастый урод сразу смекнул, что никакая
другая женщина не подойдет ему лучше, не даст больше счастья. А Сильва? -
спросил я себя, и ответ был настолько очевиден, что поразил меня, точно
удар кинжала. Ей ведь тоже не найти лучшего партнера. И она тоже
безошибочным звериным инстинктом угадала это: самец и самка, лис и лисица,
не больше и не меньше. Вот какова была их правда, которая никогда не
станет моей.
мои чувства восставали против их союза, - чувства, несомненно
подкрепленные логикой, но, как я и сам понимал, уходящие корнями в куда
более загадочные глубины, смутные и неведомые для моего разума. Да, я
постепенно начинал понимать, что оставить Сильву этому злосчастному
Джереми Холлу означало, может быть, дать ей счастье, но притом и наверняка
предать ее. Дальше этого в своих рассуждениях я уже не пошел. Ощущение,
что я могу предать что-то очень драгоценное для самой Сильвы, властно
захватило меня, хотя я и затруднился бы сформулировать это более четко. Я
рискую предать ее - но в чем? Уж конечно, ее лисьей натуре ничто не
грозит. Как и ее примитивному блаженству. Но тогда отчего же, доискивался
я, отчего же меня так больно ранит эта мысль о предательстве? Я искал и не
находил ответа, и вновь волна нетерпеливого беспокойства захлестывала
меня.
подобных обстоятельствах: мне захотелось побыть среди людей. Как будто,
общаясь с другими человеческими существами, я мог найти ответ на терзавшие
меня вопросы. Вообще-то я уже давно стал настоящим бирюком - старался как
можно реже ездить в город, поскольку люди обычно утомляли, раздражали,
беспокоили меня; среди них я чувствовал себя уязвимым и испытывал одно
лишь желание - как можно скорее вернуться к своим книгам, в мирную тишину
старого замка. И вот теперь одиночество среди шелестящих на ветру кустов
дрока, среди этих лугов и стены леса на горизонте невыносимым гнетом
навалилось на меня. Появилось ощущение - неясное, но навязчивое, - что
если я не могу, не умею разрешить свои сомнения, то виновата в этом буйная
зелень вокруг меня, мощное пробуждение природы от зимней спячки, мое
жалкое человеческое одиночество среди слепо и немо торжествующего
весеннего расцвета, обрекающего меня на бесславное поражение перед
победителем-питекантропом. И пока я, оглушенный этим неслышным гимном
природы, нахожусь здесь, мне не найти достойного человеческого ответа. Я
встал. Покинув печальные развалины, я добрался до хутора. Там я нанял
экипаж у знакомого фермера и попросил его отвезти меня в Уордли-Коурт:
была среда, базарный день, народу съедется более чем достаточно. Полчаса
спустя я уже бродил в густой толпе или, вернее, позволял ей нести себя,
подобно обломку кораблекрушения, который беспомощно отдается на волю
беспокойных, неутомимых морских волн, с мерным гулом набегающих на
береговую гальку. Я больше ни о чем не думал. Только смотрел.
Буджолд Лоис
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Перумов Ник