Чтение 20–й страницы книги ~Завтра утром, за чаем~

- Кто "он"?
- Папа твой.
- Да-а...
- Ну, беги.

x x x

Швейцар Дворца распахнул перед нами большую, лег кую, из матового
пластика дверь, и возле второй нас встретил пожилой кругленький полный
человечек в черном костюме, весь улыбающийся, с коротенькой толстой шеей
(как бы без шеи), довольно юркий и быстрый.
- Пожалуйте, дорогие гости, - сказал он, расшаркался и представился,
мол, такой-то (не помню, невзрачная какая-то фамилия, типа Пнев) -
администратор зала и распорядитель на сегодняшней свадьбе.
Он пропустил нас во вторую дверь, и мы оказались в пустом зале, где
справа (я увидел) был гардероб, а слева, вдалеке, огромная раскрытая настежь
дверь, возле которой по стойке смирно стояли Юра и его белая невеста с
цветами в руках, - вероятно, они встречали гостей. Рядом с ними была
невысокая, обычная, но широкая двухстворчатая дверь, на которой после я
прочел: "Комната для подарков" и почему-то быстро подумал: "Вот бы мне
такую".
Мы с папой разделись, и администратор попросил нас отметиться в книге
прибывших на свадьбу.
- Сын Рыжкин и отец Рыжкин! - сказал папа неожиданно очень коряво,
будто в механизме речи что-то заело, разладилось.
Администратор поцарапал коротенькой лапкой в книге и, вытянув ее, эту
лапку, в сторону распахнутой двери жениха и невесты, сказал торжественно:
- Прошу!
Мигом он умчался встречать других гостей, а мы с папой тронулись через
длинный зал в сторону красного Юры (это я заметил чуть позже) и белой Леры
(ее имя я узнал через двадцать секунд). Все было действительно так
торжественно и, главное? так непонятно и неожиданно, что волновался я (а,
собственно, из-за чего?) ужасно.
Почему-то я смотрел, приближаясь, не на Юру, а на невесту она была вся
удивительно белая: белая какая-то воздушная ткань, спадающая с головы на
плечи, белое пышное платье, белые цветы в руках, белые туфли и белые, очень
светлые волосы.
Мы подошли к ним вплотную, папа, громко загрохотав (я даже вздрогнул),
поставил на пол нашу громадину коробку с кастрюлями и сказал каким-то
особенным голосом, но на этот раз не коряво, а, наоборот, очень витиевато
и... вроде бы изящно:
- От всей души моя супруга, к сожалению, захворавшая и не имеющая
удовольствия сделать это лично, и я поздравляем вас в счастливейший день
вашей жизни - в день бракосочетания и свадьбы!
После он наклонился и поцеловал руку невесты, а потом зачем-то положил
на Юрино плечо свою я стоял, опустив глаза, и молчал вдруг меня пронзила
мысль, что невесте-то известно, наверное, что я не просто мальчик Митя, а
Юрино начальство, - я быстро протянул ей руку и сказал:
- Рыжкин... Митя... поздравляю... И тут же услышал ее смех и голос:
- Валерия, Лера! А что же ты не целуешь мне руку? А? Ну-ка, быстренько!
Я вмиг покраснел, неуклюже наклонился и как-то неловко клюнул ее в
ладошку, сердце у меня колотилось бешено.
- Это... подарок, - неожиданно для себя сказал я. - Кастрюльки...
сковородки... И еще - редкая вещь...
- Дорогие мои! - невеста ахнула, и белая воздушная ткань взвилась и на
секунду зависла над ее головой, как светлое облачко. - Боже мой, какие вы
умницы! Юрик! Смотри! Смотри, что нам подарили! По-настоящему дельный
подарок! Смотри, милый!
Юра, красный не меньше моего, хлопал глазами, и его покачивало.
- Прошу вас, эти прелести - сюда. - И она показала рукой на комнату для
подарков. - И пожалуйста - в зал. Спасибо вам огромное! Другие бы не
догадались, а вы удивительные молодцы!
Мы с папой прошли в комнату для подарков. Там уже стояло много
разного-всего. Детская коляска (коляска-то зачем?!), очень пристойный
новюсенький футбольный мяч, довольно дорогой двухместный летательный
аппаратик "Прогулка" и несколько микрохолодильников: забавная такая штучка
размером с чайник - интегральная система -, блок питания и ручка регулятора
объемного минусового поля (хочешь - зона кубометр, хочешь - больше, хочешь -
меньше, в зависимости от количества продуктов, - нечто вроде микромодели
"Тропиков" наоборот). Остальное - не помню.
Когда мы с папой, пристроив в углу оба наших чуда (с записочкой: "От
семьи Рыжкиных"), снова вышли в зал встречи гостей, перед женихом с невестой
стояли Ра-фа и какая-то кудлатенькая тетенька, жена, наверное... Рафа, судя
по отдельным словам и длиннющим паузам, держал речь, и мы с папой тихонечко,
бочком, чтобы не мешать ему даже шорохом, прошли в зал для гостей.
Мы долго молча сидели у стены в креслах, иногда махали кому-нибудь
рукой, кивали, кланялись, вставали и здоровались наконец в зал ввалился
оркестр (незнакомые какие-то ребята лет по семнадцати с классной исландской
аппаратурой и совсем крошечной певицей), и публика в зале оживилась.
Администратор Пнев катался по всему залу, как маленький возбужденный
шарик, потому что, видимо, гости уже все собрались и пора было начинать. В
портативный мегафон с телеэкранчиком он то отдавал последние распоряжения на
кухню, то командовал оркестром и официантами. Неожиданно огромная
пластиковая стена, разделяющая наш и банкетный залы, стала светлеть,
светлеть... (Я поглядел на папу: когда-то он работал на "Пластике" - в
отделе, где как раз и корпели над пластмассой, способной менять коэффициент
прозрачности папа грустно как-то улыбнулся.) Наконец эта стена сделалась
совершенно прозрачной, и все увидели большой в форме буквы "П" белый,
роскошно обставленный стол. Публика в зале оживилась, задвигалась (весело
захохотал вдалеке Рафа), народу набралось довольно много, человек, я думаю,
шестьдесят, почти половина - девушки, в основном, довольно симпатичные, но,
мысленно закрывая глаза и вспоминая Валерию, я решил, что она здесь самая
красивая, даже просто красивая, очень - ну, насколько я в этом разбираюсь.
Внезапно свет в нашем зале погас, и вступил оркестр - заиграл что-то
медленное, тягучее, едва уловимое, а по экрану за оркестром поплыли мягкие
волны цветомузыки.
Кто-то сказал рядом, в полумраке:
- Они не прилетят.
- Кто "они"?
- Второй басист и вибрафонист тоже. На Селене сезон бурь начался
преждевременно.
- А-а-а...
- Прошу вас - наши самые почетные гости!
Папа взял меня за руку.
- Что? - спросил я. Я не понял.
- Идем, - сказал папа.
Я поднял голову и увидел в полумраке перед нами администратора Пнева,
белым платком он вытирал свою толстенькую шею...
- Позвольте проводить вас первыми, наши самые почетные гости, -
почему-то повторил он, как мне показалось, довольно назойливо.
Мы с папой встали и потащились за ним к широкому, почти в полстены,
раскрывшемуся перед нами проходу в банкетный зал.
Наверное, потому что зал этот был очень высокий, с бледно-голубыми
воздушными стенами и абсолютно пустой (кроме нас троих, ни одного человека),
он выглядел невероятно просторным из-за этого и из-за огромного, роскошно
обставленного безлюдного стола я немного растерялся, опешил.
Шея-Пнев вел нас вдоль длинной части "пе"-стола, и где-то почти в конце
нашего пути у меня, как назло, развязался шнурок на ботинке главное, он,
гад, так хитро развязался, что умудрился завязаться на узел, и не у самого
ботинка (черт с ним, сделал бантик - и все о'кей!), а несколько выше: и
ботинок плохо держится, хлябает, и завязать невозможно - не развязать. Я
нагнулся развязывать узел, отстал от Шеи-Пнева и папы и услышал (почему-то
во время всего этого разговора их голоса звучали до рези в ушах громко), как
Шея (они как раз остановились у поперечной, короткой части стола) сказал,
обращаясь к папе:
- По желанию устроителей свадьбы это место слева от невесты
предназначается для самого почетного гостя, а в данном случае и
непосредственного начальника жениха, то есть для вас, уважаемый Дмитрий
Владимирович! Вот ваша карточка, вот ваш прибор, прошу!
Я так и стоял, согнувшись, будто всего меня (кроме сердца и башки)
заморозили, сделали укол на всю жизнь, чтобы я все слышал, мучился, но не
мог ни пошевельнуться, ни открыть рот - просто скелет, модель
молеку-лы-Рыжкина с сердцем наизнанку.
Было очень тихо.
После папа заговорил, и я никогда, никогда, никогда в жизни не слышал,
чтобы он говорил таким голосом:
- Это место предназначается не мне, а моему сыну, вот этому мальчику...
- Но...
- ...так как он и является непосредственным начальником жениха и,
видимо, самым почетным гостем на свадьбе.
Неожиданно и резко я разогнулся и снова замер, глядя прямо на них и
слушая, как в полной тишине негромко и очень вежливо смеется Шея-Пнев.
- Быть этого не может! Право же, это очаровательная шутка...
- И тем не менее, - повторил папа, - это так. Вы верно прочли карточку:
"Дмитрий Владимирович Рыжкин", а его и зовут Митя...
- О боже мой! Неужели не шутка?! Впрочем, извините, постойте, о,
извините за любопытство! Я же читал в газете, читал! "Сын - главный, отец -
под его руководством?" Но это же поразительно! Поразительно!
Я и папа стояли прямо - два железных прута папино лицо... не знаю, как
сказать... было... пустое, да-да, пустое, именно (на Шею я не смотрел).