волочилась по жнивью, несла на руках что-то, напоминающее с первого
взгляда куклу, - это был ребенок в длинной рубашонке; другая девочка
принесла завтрак. Жнецы прервали работу, взяли принесенную еду и
расположились вокруг копны. Они принялись за завтрак, и мужчины, передавая
друг другу кружку, щедро наливали эль из каменного кувшина.
присела у копны, слегка отвернувшись от своих товарок. Когда она уселась,
работник в кроличьей шапке и с красным платком за поясом протянул ей через
копну кружку эля. Но она отказалась. Разложив завтрак, она подозвала
рослую девочку, свою сестру, и взяла у нее ребенка; та рада была
освободиться от ноши и, перейдя к соседней копне; стала играть с другими
детьми. Покраснев еще сильнее, Тэсс украдкой и в то же время с
достоинством расстегнула кофту и начала кормить младенца грудью.
один рассеянно и любовно поглаживал кувшин, который был осушен до
последней капли. Все женщины, кроме Тэсс, принялись оживленно болтать,
время от времени приглаживая скрученные узлом волосы.
и, глядя вдаль, начала его укачивать с мрачным равнодушием, которое
граничило с неприязнью. Потом вдруг стала осыпать его поцелуями и словно
не могла насытиться, а ребенок расплакался, испуганный этим неистовым
порывом, в котором страсть смешивалась с ненавистью.
говорит, что лучше бы им обоим лежать на кладбище, - заметила женщина в
красной юбке.
юбке. - Господи, и к чему только не привыкаешь со временем!
Заповеднике слыхали рыдания, и кое-кому пришлось бы плохо, если бы
подоспели люди.
случилось это с ней, а не с кем другим. Ну, да так уж всегда бывает с
самыми красивыми. Вот дурнушки - те могут ничего не бояться. Верно,
Дженни? - Говорившая повернулась к одной из женщин, которая, несомненно,
подходила под такое определение.
сострадание, глядя на сидевшую здесь Тэсс, чей рот напоминал цветок, а
большие неясные глаза были не черными и не голубыми, не серыми и не
фиалковыми, но, пожалуй, сочетающими все эти цвета и сотни других, которые
можно было увидеть, всматриваясь в радужную оболочку, где вокруг
бездонного зрачка ложились один на другой различные цвета и оттенки, -
Тэсс, женщину почти безупречную, если не считать слегка неуравновешенного
характера, унаследованного от предков.
ее на поля. Сначала она терзала и томила свое трепещущее сердце всеми
муками сожаления, какие только может придумать одинокое и неопытное
существо, затем здравый смысл подсказал ей выход: она почувствовала, что
поступит хорошо, если снова будет полезной, снова вкусит прелесть
независимости, чего бы это ни стоило. Прошлое есть прошлое; каково бы оно
ни было, его больше нет. Каковы бы ни были последствия, время над ними
сомкнется, - пройдут года, и наступит день, когда для всех они исчезнут
навсегда, а она сама будет погребена и забыта. Меж: тем деревья были так
же зелены, как и раньше, так же пели птицы и так же ярко светило солнце.
Знакомый пейзаж не омрачился ее скорбью, не заразился ее болью.
голову, - мысль о всеобщем жгучем интересе к ее положению основана была на
иллюзии. Никому не было дела до ее жизни, до ее переживаний, ее страстей,
ее мироощущения, кроме нее самой.
друзья думали о ней лишь мельком, хотя и часто. Если бы она горевала всю
жизнь, для них это означало бы только: "А, она сама делает себя
несчастной". Если бы старалась она быть веселой, отогнать все заботы,
радоваться дневному свету, цветам, ребенку - для них все это воплотилось
бы в короткой фразе: "Она держится молодцом". Одна, на необитаемом
острове, сокрушалась бы она о том, что с ней случилось? Не очень. Если бы
она только что вышла из рук творца и увидела себя безмужней женой, ничего
не ведающей о жизни и являющейся лишь матерью безыменного ребенка, могло
ли бы такое положение довести ее до отчаяния? Нет, она приняла бы его
спокойно и нашла бы в нем радость. Скорбь не родилась из глубины ее
существа, а порождена была социальными условностями.
одевалась она раньше, и выйти на полевые работы, так как на рабочие руки
был теперь большой спрос. Вот почему она держала себя с достоинством и
спокойно смотрела людям в глаза, даже когда прижимала к груди ребенка.
которые были выпряжены и накормлены, снова впрягли в красную машину. Тэсс,
быстро доев завтрак, подозвала сестру и, отдав ей ребенка, застегнула
платье, надела кожаные перчатки и, снова наклонившись, выдернула пучок
колосьев из последнего связанного снопа, чтобы перевязать следующий.
сумерек. Потом все поехали домой в одном из самых больших фургонов,
сопутствуемые круглой тусклой луной, которая поднялась на востоке и
походила на истертый золотой венчик какого-нибудь тронутого тлением
тосканского святого. Товарки Тэсс пели песни, проявляли большое участие к
ней и радовались концу ее затворничества, хотя и не могли удержаться,
чтобы лукаво не спеть несколько куплетов из баллады о девушке, которая
пошла в веселый зеленый лес и вернулась оттуда не такой, как прежде. В
жизни все уравновешивается и компенсируется: событие, которое в какой-то
мере сделало ее парией, привело также к тому, что в это время многие
считали ее интереснейшим человеком в деревне. Дружелюбие товарок еще
больше отвлекало ее от мыслей о себе, живость их была заразительна, и она
почти развеселилась.
новая беда, затронувшая инстинкт, который не признавал никаких социальных
законов. Придя домой, она с ужасом услышала, что днем ребенок внезапно
захворал. Этого следовало ждать - такой он был крохотный и слабый, - и тем
не менее ее охватило смятение.
оскорбление обществу; страстным ее желанием было не смывать этого
оскорбления, сохраняя жизнь ребенка. Однако очень скоро выяснилось, что
час освобождения маленького пленника плоти пробьет раньше, чем
подсказывали ей наихудшие опасения; и, убедившись в этом, она погрузилась
в тоску, вызванную не только близкой потерей ребенка: малютка не был
крещен.
считала, что если за ее поступок ей суждено гореть в аду, она будет
гореть, и дело с концом. Подобно всем деревенским девушкам, она была
начитанна в Священном писании, добросовестно выучила историю Аголы и
Аголибы и знала, какой урок следовало из нее извлечь. Но когда тот же
вопрос коснулся ее ребенка - он принял совершенно иную окраску. Ее
ненаглядное дитя умирает, и ему отказано в вечном блаженстве.
за священником. К несчастью, это совпало с моментом, когда ее отец
особенно гордился древним благородством своего рода и с особой остротой
чувствовал, насколько Тэсс запятнала это благородство. Он только что
вернулся из трактира Ролливера после еженедельной выпивки. Нет, ни один
поп не войдет в его дом, заявил он, и не посмеет совать нос в его дела;
теперь по ее вине необходимо все скрывать больше, чем когда бы то ни было.
Он запер дверь и положил ключ в карман.
ежеминутно просыпалась и среди ночи убедилась, что ребенку стало хуже. Он
умирал - тихо и безболезненно, но умирал.
и зловещие возможности приобретают несокрушимость фактов. Ей казалось, что
ребенок обречен на самые страшные муки ада, ибо осужден вдвойне - как
некрещеный и как незаконнорожденный; она видела, как сатана подбрасывает
его на вилах с тремя зубцами, - такими вилами в дни выпечки хлеба они
подбрасывали топливо в печь; эту картину дополнила она другими странными и
нелепыми деталями мучительных пыток, о которых иногда осведомляют молодежь
сей христианской страны. В тишине спящего дома мрачное предчувствие с
такой силой овладело ее воображением, что ночная сорочка стала влажной от
пота, а кровать вздрагивала от ударов ее сердца.
усиливались. Бессмысленно было осыпать малютку поцелуями; она больше не
могла оставаться в постели и начала лихорадочно ходить по комнате.
воскликнула она. - Молю тебя, обрушь гнев свой на меня, но пожалей
ребенка.
встрепенулась: "А что, если малютку можно спасти самим? Может быть, нет
никакой разницы..."
светиться в полумраке.
разбудила своих маленьких сестер и братьев, которые спали в той же
комнате. Отодвинув умывальник, чтобы можно было обойти его кругом, она
налила воды в тазик и заставила детей опуститься на колени и сложить
поднятые руки. Пока дети, еще не совсем проснувшиеся, испуганные ее
поведением, все шире открывая глаза, оставались на коленях, она взяла с
кровати младенца - ребенка, рожденного матерью-ребенком, такого
Каргалов Вадим
Орлов Алекс
Жюль Верн
Андреев Николай
Посняков Андрей
Шилова Юлия