Чтение 20–й страницы книги ~Путешествия с тетушкой~

одна женщина не обиделась бы на вас за ваши слова, выраженные в такой
поэтичной форме, но мой долг сказать вам, мистер Пуллинг, что я
по-настоящему люблю моего мужа.

Самое грустное заключалось в том, что она, будучи глухой, не делала
различий между произнесенными словами и движениями губ, передающих
невысказанные мысли. С того дня она была неизменно со мной любезна, но
никогда больше не заходила ко мне в кабинет.

В тот вечер на Лионском вокзале я посадил тетушку в купе и сказал
проводнику, чтобы он принес petit dejeuner [ранний завтрак (франц.)] в
восемь утра. Сам я остался ждать на платформе лондонский поезд с Северного
вокзала. Он опаздывал на пять минут, и Восточный экспресс должен был его
дожидаться.

Когда поезд медленно входил в вокзал, затопив паром платформу, я увидел
шагающего сквозь дым Вордсворта. Он сразу же узнал меня.

- Привет, парень! - заорал он.

Он поднабрался американских манер во время войны, когда во Фритаунской
гавани стояли конвойные суда, идущие на Ближний Восток.

Без всякой охоты я двинулся ему навстречу.

- Что вы здесь делаете? - спросил я.

Я никогда не любил неожиданностей, будь то событие или встреча, но в
обществе тетушки я начал постепенно к ним привыкать.

- Мистер Пуллен, мистер Пуллен, вы честный человек, мистер Пуллен, -
сказал Вордсворт.

Подойдя ближе, он схватил и потряс мне руку.

- Вордсворт вечно ваш друг, мистер Пуллен. - Он говорил так, будто мы с
ним знакомы с незапамятных времен и я его старый должник. - Вы не
облапошиваете Вордсворт, мистер Пуллен? - Он диким взглядом обшарил поезд.
- Где этот девочка?

- Моя тетя, если вы ее имеете в виду, крепко спит в своем купе.

- Тогда, пожалуйста, идите к ней быстро-быстро, скажите Вордсворт сюда
пришел.

- Я не собираюсь будить ее. Она старая дама, впереди у нее долгое
путешествие. Если вам нужны деньги, возьмите у меня.

Я протянул ему пятьдесят франков.

- Дашбаш не надо, - заявил он. Размашистым жестом он отклонил мою руку,
а другой ловко подхватил банкноту. - Надо мой маленький детка.

Мне показался оскорбительным такой тон по отношению к моей тетушке, и
я, не ответив, направился к ступенькам вагона, но Вордсворт удержал меня
за руку. Силы у него было хоть отбавляй.

- Ты делаешь прыг-прыг с мой детка, - обвинил он меня.

- Вы с ума сошли, Вордсворт. Она ведь мне тетя. Сестра матери.

- Никакой собачий кутерьма?

- Никакой, - ответил я; мне было отвратительно это его выражение. -
Даже если бы она не была моей тетей, вы разве не понимаете, что она стара?

- Для прыг-прыг нету стара, - сказал он. - Вы ей говорите, чтобы она
приходил обратно Париж. Вордсворт долго-долго ее ждет. Вы говорите нежный
слова. Говорите она мой детка сейчас тоже. Вордсворт плохо спит, когда
детка нет.

Проводник просил меня подняться в вагон, поезд должен был вот-вот
тронуться, и Вордсворт неохотно отпустил меня. Я стоял на верхней
ступеньке, пока поезд, несколько раз дернувшись, медленно выходил из
Лионского вокзала, Вордсворт шел рядом по платформе в клубах дыма. Он
плакал, и я вспомнил о самоубийце, который в пальто, застегнутом на все
пуговицы, так же шел навстречу волнам. Глядя на одно из окон нашего
вагона, он вдруг запел:

Спи сладко, детка,

Смотри минутка -

Потом засыпай.

Поезд набирал скорость и, дернувшись с усилием в последний раз, оставил
Вордсворта позади.

Я протиснулся через толпу пассажиров в коридоре и подошел к тетушкиному
купе под номером семьдесят два. Постель была застелена, и на ней сидела
незнакомая девушка в мини-юбке, а тетушка, наполовину высунувшись из окна,
махала кому-то и посылала воздушные поцелуи. Мы с девушкой неловко
переглянулись, не решаясь заговорить и прервать церемонию прощания.
Девушка была совсем молоденькой, не старше восемнадцати; лицо ее под слоем
тщательно продуманного грима было иссиня-бледным, темные глаза подведены,
длинные каштановые волосы с рыжеватым отливом были рассыпаны по плечам.
Штрихами карандаша она дорисовала ресницы над верхними и нижними веками,
отчего ее собственные ресницы казались накладными и торчали неестественно,
как на стереоскопическом снимке. На блузке у нее недоставало двух верхних
пуговичек, будто они отскочили, не выдержав давления щенячьей плоти, а
глаза, чуть навыкате, как у китайского мопса, были все равно прелестны.
Выражение ее глаз человек моего поколения назвал бы сексапильным, хотя
нередко причина этого могла быть более прозаическая - близорукость или
даже запор. Улыбка ее - когда она поняла, что я не посторонний,
ворвавшийся неожиданно в тетушкино купе, и улыбнулась - показалась мне
удивительно робкой для девушки со столь броской внешностью: как будто
кто-то нарочно так ярко ее вырядил и раскрасил, с тем чтобы выставить как
приманку. Козленок, которого привязали к дереву, чтобы выманить из
джунглей тигра.

Тетушка отвернулась от окна: лицо ее было перепачкано сажей и залито
слезами.

- Дружочек мой дорогой, - пробормотала она. - Хоть поглядела на него в
последний раз. В моем возрасте всего можно ждать.

- Я думал, эта глава закончена, - сказал я неодобрительно и добавил
специально для девушки: - Тетя Августа.

- Наверняка знать никому не дано, - ответила тетушка, а затем, указывая
на девушку, сказала: - Это номер семьдесят первый.

- Семьдесят первый?

- Соседнее купе. Как вас зовут, детка?

- Тули, - сказала девушка.

Это могло быть и ласкательное имя, и прозвище, что точно - трудно
сказать.

- Тули тоже едет в Стамбул, да, дорогая?

- En passant [проездом (франц.)], - сказала девушка с американским
акцентом.

- Она едет в Катманду, - пояснила тетушка.

- Это, если не ошибаюсь, в Непале.

- Кажется, так и есть, - ответила девушка. - Что-то в этом роде.

- Мы тут с ней говорили о том, что... Простите, дорогая, повторите, как
ваше имя?

- Тули.

- Тули везет с собой сумку с провизией. Можешь представить себе. Генри,
что в Восточном экспрессе нет вагона-ресторана? Увы, времена меняются. До
турецкой границы ресторана не будет. В перспективе у нас два голодных дня.

- У меня полно молочного шоколада, - сказала девушка. - И немного
ветчины.

- А что, если захочется пить?

- У меня есть десять бутылок кока-колы, но они уже успели нагреться.

- Когда я вспоминаю, как мы тут однажды пировали, в этом самом поезде,
с мистером Висконти и генералом Абдулом... Икра, шампанское. Мы буквально
жили в вагоне-ресторане. Просиживали там дни и ночи.

- Я вас очень прошу, берите, когда понадобится, у меня кока-колу. И
шоколад. И ветчину, конечно, но ее, правда, не очень много, - сказала
девушка.

- Проводник по крайней мере обещал нам утром кофе и croissants [булочки
(франц.)], - сказал я.

- Я постараюсь поспать подольше, - заявила тетушка. - А потом на
станции в Милане мы сможем перекусить. С Марио, - добавила она.

- Кто такой Марио? - спросил я.

- Остановки будут в Лозанне и в Сен-Морисе, - сказала всезнающая
девушка.

- Швейцарию, по-моему, можно вынести только зимой, когда она одета
снегом, - сказала тетушка. - Почти как некоторых людей можно выносить
только под одеялом. Ну а теперь я прилягу. Молодые люди, надеюсь, вы
достаточно взрослые и за вами не надо присматривать.

Тули поглядела на меня с подозрением, будто у нее не было окончательной
уверенности, что я вдруг не обернусь тигром.

- Я тоже сейчас на боковую, - сказала она. - Жутко люблю поспать.

Она взглянула на свои огромные часы с алым циферблатом, на котором было
всего четыре цифры. Часы она носила на широченном ремешке.

- Оказывается, еще нет часу, - сказала она нерешительно. - Я, пожалуй,
приму таблетку.

- Уснете и так, - заявила тетушка тоном, не допускающим возражений.

12

Я проснулся, когда поезд отходил от станции в Лозанне. Я увидел озеро
между двумя многоэтажными жилыми домами, мелькнула красочная реклама
шоколада, потом реклама часов. Разбудил меня проводник - он принес кофе и
бриоши (хотя накануне я заказывал croissants).

- Вы не знаете, дама из семьдесят второго купе встала?

- Она просила не тревожить ее до Милана.

- Это правда, что у вас нет вагона-ресторана?

- Да, мсье.