Чтение 20–й страницы книги ~Три минуты молчания~

будет. Только не возьмем мы план.

- Свистишь безответственно! Ты скажи - какие у тебя предчувствия?

- Не знаю. Не могу точно сказать.

- Не знаешь, а свистишь.

Митрохин опять в свои думы ушел, лоб наморщил. Может, у него и в самом
деле предчувствия, я чокнутым верю. Всем как-то грустно стало.

Я поднялся, вышел из кубрика. Наверху, в гальюне, Алик стоял над
умывальником, а Дима, упершись ногой в комингс, держал его за плечо, чтоб
его не било о переборки.

- Полегчало?

Алик поднял мокрое лицо, улыбнулся через силу. Он уже не зеленый был, а
чуть бледный, скоро и румянец выступит.

- Господи, сколько волнений! Это ведь со всеми бывает!

- Со всеми. С одними раньше, с другими - потом.

- С тобой тоже было?

- И со мной.

Он поглядел в дверь на сизую тяжелую волну и сам потемнел.

- Ты не смотри, - я ему посоветовал. - Вообще, приучайся не глядеть на
море.

- Это интересно, - Алик опять улыбнулся. - Зачем же тогда плавать?

- Не знаю, зачем ты пошел. Меня бы спросил на берегу - я бы
отсоветовал.

- Как-то ты нам не попался, - сказал Дима.

Алик утерся полотенцем и сказал бодро:

- Все нужно пережить. Зато я теперь знаю, как это бывает.

- Да, - говорю, - повезло тебе.

Он и не узнал, как это бывает. Со мной-то не было, но я других видел. В
армии мы как-то вышли на крейсере на учения, и - шторм, баллов на девять.
Эти-то калоши рыболовецкие вместе с волной ходят, валяет их с борта на борт,
а на крейсере из-под тебя палуба уходит, - будь здоров, как себя чувствуешь.
Одного новобранца как вывернуло - десять суток в койке пластом лежал, языком
не шевелил. А потом - не уследили за ним - взял карабин в пирамиде, ушел с
ним в корму да и выстрелил себе в рот. Или вот тоже - на "Орфее": пошел с
нами один, из милиции. Все похвалялся, что он приемы знает, любого может
скрутить. А за Нордкапом его самого скрутило - уполз на ростры, поселился в
шлюпке под брезентом, так и пересидел. Я, помню, принес ему с камбуза миску
капусты квашеной - говорят, помогает, да он на нее и смотреть не мог,
смотрел на волну, не отрываясь. "Я знаешь, чего решил, - говорит. - На
тринадцатый день, если эта бодяга не кончится, прыгаю на фиг в воду". А в
глазах тоска собачья, мне тоже прыгнуть захотелось, с ним за компанию. Мы
уже думали - связать его, пускай в кубрике лежит, но на двенадцатый день
кончилось, и он сполз оттуда, списался на первой базе. Теперь снова в
милиции служит. Кандей наконец позвал с кормы:

- Чай пить!

В салоне мы все следили за нашими салагами. Диме-то все нипочем,
держался, как серый волк по морскому ведомству. Сразу и кружку научился
штормовать - меньше половины пролил. Алик же - поморщился, поморщился и тоже
стал есть. Но это еще ничего не значит. Вот если закурит человек...

Дрифтер открыл свой портсигар, протянул Алику. Шурка поднес спичку.

- Спасибо, - Алик удивился, - у меня свои есть.

- Вот, от них-то и мутит, - сказал дрифтер. - Рекомендую мои. С
антиштормином.

Алик поглядел настороженно, ждал какого-нибудь подвоха. Потом все-таки
закурил. Тут мы все и расплылись. На это всегда приятно смотреть - еще
одного морская болезнь пощадила, пустила в моряки.

- Теперь посачкуй у меня, салага, - сказал боцман. - Сегодня же на руль
пойдешь, как миленький.

- Я разве отказывался? - спросил Алик.

Дима все понял и засмеялся. Однако слова свои назад не взял.

2

За Нордкапом погода ослабла, и мы потихоньку начали набирать порядок:
из сетевого трюма достали сети, стали их растягивать на палубе, укладывать
на левом борту; еще распустили бухту сизальского троса, поводцов из него
нарезали двадцатиметровых. Обыкновенно это на третий день делается или на
четвертый, лишь бы до промысла все было готово. Но если погода хорошая,
лучше сразу и начать, потому что она не вечно же будет хорошая, не пришлось
бы в плохую маяться.

С утра было солнце и штиль - действительно, хоть брейся, - и мы себе
шлепали вдоль Лофотен, так что все шхеры видны были в подробности, чуть
пристенные дымкой. И вода была синяя с прозеленью. Чайки на нее не садились
- рыба снова ушла на глубину, - иногда лишь альбатросы за нею ныряли. С
вышины, дико вскрикнув, кидались белыми тушами и не выныривали подолгу, -
думаешь, он уже и не появится, - но нет, показался с рыбиной в клюве, только
глаза налиты кровью, - тяжелый же хлеб у птахи! Обыкновенно, когда
работаешь, всего и не видишь, некогда лоб утереть, но порядок набирать -
работа спокойная, можно и покурить, и байки потравить, и поглядеть на
красивый берег.

Мы как раз и расселись на сетях, дымили, когда боцман привел их ко мне
- Алика, значит, и Диму.

- Вот, - говорит, - это у нас Сеня. Матрос первого класса. Ученый
человек. Он-то вас всему и научит. Слушайтесь его, как меня самого.

И пошел себе, довольный, оглаживая свою бородку. Ну что ж, я на это сам
почти напросился. Моряки, конечно, подняли головы - ждали какой-нибудь
потехи. Это уж обязательный номер, да я это и сам люблю. А салаги стоят
передо мною, переминаются, как перед каким-нибудь капитан-наставником.

Хорошо, я сел и сказал им - Алику, значит, и Диме:

- Начнем, - говорю, - с теории. Она, как известно, опережает практику.

- Не совсем точно, - Алик улыбнулся, - она ее и подытоживает.

- Кто будет говорить? Я буду говорить или ты будешь говорить?

- Пардон, - сказал Дима. - Валяй шеф.

- Первый вопрос. Каким должен быть моряк?

Моряки там уже потихоньку давились.

- Ну, тут ведь у каждого свои понятия, - сказал Алик.

- Знаешь или не знаешь?

- Нет, - сказал Дима. Скулы у него сделались каменные.

- Моряк должен быть всегда вежлив, тщательно выбрит и слегка пьян.
Второе. Что он должен уметь?

- Мы люди темные, - сказал Дима. - Ты уж нас просвети.

- Вот это я и делаю. Моряк должен уметь подойти - к столу, к женщине и
к причалу.

Старые байки, согласен, но с них только все начинается. Салагам же,
однако, понравилось. Алик, тот даже посветлел лицом.

- Теперь, - говорю, - практика. Ознакомление с судовыми работами.

- Пардон, шеф, - сказал Дима. - Мы знаем, что на клотике чай не пьют.

Ну, самый, что называется, благодатный материал. Совсем тетерю и
неинтересно разыгрывать.

- А я вас на клотик и не посылаю, - говорю. - Я вам дело серьезное даю.
Ты, Алик, сходи-ка в корму, погляди там - вода от винта не греется? Пар, в
смысле, не идет ли?

- А это бывает?

- Вот и следят, чтоб не было.

Пожал плечами, но пошел. Дима смотрел насупясь - он-то чувствовал
розыгрыш, но не знал, с какого боку.

- А ты, Дима, вот чем займешься, возьми-ка там в дрифтерском ящике
кувалду. Кнехты надо осадить. Видишь, как выперли.

Тоже пошел. Скучно мне все это было досмерти. Но моряки уже, конечно,
лежали. В особенности, когда он поплевал на руки и стукнул два раза, тут-то
и начался регот.

- Что, - спрашиваю, - не пошли кнехты? Мешок пару надо заказать в
машине, пусть немного размякнут. В это время Алик является с кормы.

- Нет, - говорит, - не греется. Я, во всяком случае, не заметил.

Моряки уже просто катались по сетям. "Ну, Алик! Ну, хмырь! Не греется?"
Алик посмотрел и тоже засмеялся. А Дима взял кувалду и пошел ко мне. Ну,
меня, конечно, догонишь! Я уже на кухтыльнике был, пока он замахивался. И
тут он как двинет - по кухтылю. Хорошо, кухтыль был слабо надут, а то бы
отскочила да ему же по лбу.

- Э, ты не дури, салага. Ты ее в руках держать не умеешь.

- Как видишь, умею. Загнал тебя на верхотуру.

- Ну порядок, волоки ее назад, у нас еще работы до черта.

- Какой работы, шеф?

Смотрел на меня, как на врага народа. А черт-те чего, думаю, у этого
раскосенького на уме. С ним и не пошутишь, идолом скуластым.

- Мало ли, - говорю, - какой. Палубу вот надо приподнять джильсоном, а
то бочки в трюмах не помещаются.

- Нет, шеф, это липа.

- Кухтыли надувать.

- Чем? Грудной клеткой?

- А чем же еще?

- Тоже липа.

А хорош бы он был, если б я его заставил кухтыль надувать, заместо
компрессора. Но это сразу надо было делать.

- Ладно, повеселились...

Я спрыгнул, отобрал у него кувалду. Все-таки он молодец был, моряки его
зауважали. А этот Алик, конечно, лапша, заездят его на пароходе.