хорошо относится, а это кое-что да значит. Вся загвоздка в докторе. Извел он
меня. Сил моих больше нет. Вечные насмешки, а я из-за этого чувствую себя
полным ничтожеством. Помните, как леди Периметр с Клаттербаками
разговаривала, -- так и он со мной. Обедать хожу, как на пытку. У него
всегда такое выражение лица, точно он наперед знает, что я хочу сказать, а
когда я что-то из себя выдавливаю, он делает вид, словно сказанное мной даже
превзошло его худшие опасения. Флосси говорит, что и с ней он иногда
обращается точно так же. Ну а со мной-то каждый божий день, черт его подери.
обращал внимания.
начинаю думать -- а вдруг он и в самом деле прав. Я ведь, что и говорить,
человек неотесанный. В искусстве полный профан, со знаменитостями дружбу не
водил, у портного приличного -- и то не бывал. Таких, как я, он называет
плебеями. Пусть так, я и не прикидывался аристократом, другое дело, что
раньше плевать я на все это хотел с высокой колокольни. И не потому, что
много о себе понимал -- боже упаси, просто мне казалось, что я не хуже
других, что если живешь неплохо, то не все ли равно, что там про тебя
говорят. А жил я, и правда, неплохо. Весело жил. А с этим человеком провел
без году неделю -- и словно кто меня подменил. Сам себе противен сделался.
Главное, все время такое ощущение, что не только доктор, но и другие смотрят
на меня свысока.
пивной миссис Роберте все только притворялись, что от меня без ума -- лишь
бы я им пива ставил. А я и рад стараться. Они же меня никогда не угощали. Я
думал, -- это все потому, что они валлийцы, что, мол, с них взять, а теперь
вижу, не в этом дело, просто они меня презирали -- и правильно делали. Я
теперь и сам себя презираю. Помните, как я любил при случае ввернуть
что-нибудь эдакое французское -- "savoir faire"1 или там "je ne
sais quoi"2.
Франции я не бывал, война не в счет. Короче, если теперь я по-французски
начинаю, доктор морщится, будто ему мозоль отдавили. Так что, прежде чем рот
открыть, я должен дважды подумать, чтобы, не дай бог, ничего не ляпнуть
по-французски или не сморозить какой-нибудь глупости. Начинаю что-то
лепетать, голос дрожит, язык заплетается, а доктор опять давай свои гримасы
строить. Дорогие мои, неделю эту я как в аду прожил. Комплекс
неполноценности заработал. Динги он тоже совсем затуркал. Она и рта открыть
не смеет. Насчет туалетов Флосси он постоянно прохаживается, только бедняжке
невдомек, что он над ней издевается. С ума от него сойду и каникул не
дождусь.
утешение, что пришло ему на ум.
прочитал:
части. Не знаю, шутили вы тогда или нет, но буквально на днях у нас
открылась вакансия, и она, мне кажется, могла бы вас устроить. Я с радостью
предлагаю ее человеку, который был всегда так добр к нашему Перси. У нас
существует штат инспекторов, они посещают отели и рестораны, пробуют наше
пиво и следят за тем, чтобы его не разбавляли и ничего в него не
подмешивали. Наш младший инспектор -- мы с ним учились в Кембридже --
заболел белой горячкой и работать не сможет. Жалованье -- двести фунтов в
год плюс автомобиль и командировочные. Ну как, устраивает? Если да, то дайте
мне знать в самое ближайшее время.
в руки. Приди письмо дней на десять раньше, моя судьба сложилась бы совсем
иначе.
пошлю подальше. -- Граймс так и сиял. -- И слова не скажу. Уеду по-тихому и
все. А они пусть живут как знают. Плевать я на них хотел.
что ты можешь сделать.
ясно. Это розыгрыш.
отправляйся к Клаттербакам.
женился, вот они и решили подшутить. Все это слишком прекрасно, чтобы быть
правдой. С какой стати им предлагать такую расчудесную работу мне, да и
бывает ли такая работа?
ничего не потеряешь, если съездишь к Клаттербакам.
бывает. -- И Граймс исчез за обитой сукном дверью.
явились двое в ботинках на грубой подошве, в толстых драповых пальто, в
котелках и с ордером на арест Филбрика. Его бросились искать, но не нашли:
выяснилось, что он уехал утренним поездом в Холихед. Мальчики обступили
сыщиков, однако почтительное любопытство вскоре сменилось разочарованием.
Ничего таинственного и загадочного в этих двух субъектах не было -- они
неловко толкались в вестибюле, мяли в руках шляпы, угощались виски и
величали Диану "барышней".
я говорю, Билл?
начинает -- на одни разъезды сколько денег ухлопали.
К этому времени вся школа собралась в вестибюле. -- Неужели он кого-нибудь
застрелил?
ведено помалкивать, но раз вы все его знаете, так я вот что скажу: он все
равно сухим из воды выйдет. Добьется, чтоб его невменяемым признали. Психом
то есть.
притворяется. За ним уже пять случаев числится. Все больше по отелям
работает. Приезжает, пускает всем пыль в глаза, мол, денег у него
видимо-невидимо, живет словно лорд, выписывает кучу чеков, а потом ищи ветра
в поле. Называет себя сэром Соломоном Филбриком. Но самое смешное в том,
что, похоже, он сам верит собственным басням. Я с такими типами уже
сталкивался. В Сомерсете, например, жил один -- воображал себя епископом
Батским и Веллским, все детей крестил, редкой был набожности человек!
получил.
мистер Прендергаст.
Прендергаст. -- Удивительно изменился человек. Помните, каким он был раньше
самоуверенным и бойким? А вчера вечером вошел в учительскую, да так робко, и
спросил меня, как я считаю, в земном или загробном существовании воздается
нам по грехам нашим. Я стал объяснять, но довольно быстро понял, что он меня
не слушает. Он посидел, повздыхал, а потом вдруг встал и вышел, не
дожидаясь, пока я закончу говорить.
третьеклассников за то, что на него упала классная доска. Он был убежден,
что они это нарочно подстроили.
Бест-Четвинд рассказывал, что все даже переполошились, настолько странно он
с ними говорил. Словно трагический актер.
каникулы.
предполагал мистер Прендергаст, и наступили они при весьма неожиданных
обстоятельствах. Три дня спустя Граймс не явился на утреннюю молитву, и
заплаканная Флосси сообщила, что накануне вечером ее муж отправился в
деревню, но ночевать не вернулся. Мистер Девис, начальник станции, показал,
что в тот вечер видел Граймса и что Граймс был в крайне подавленном
состоянии. Перед самым обедом в замке объявился молодой человек с узелком
одежды, которую он обнаружил на берегу моря. Без особого труда было
установлено, что одежда принадлежала капитану Граймсу. В нагрудном кармане
пиджака был конверт, адресованный доктору Фейгану, а в конверте листок со
словами: "Кто в грехе живет, тот в грехе и погибнет".