этот первый взвод; он хорошо понимал, что во фронтовиках дивизиона
заложена скрытая, как пружина, сила, и если силу эту подчинить своей воле,
то она может дать нужные результаты.
впоследствии сторицей перед самим собой отвечать за свою мягкотелость, ибо
жизнь однажды жестоко ударила его, после чего он едва не поплатился всей
своей безупречной репутацией двадцатипятилетней службы в армии.
("Я, извините, товарищ майор, из спецшколы") - и, вспомнив, как тот
перебирал пальцами, рассмеялся негромким, глуховатым смехом; этот смех
сразу изменил его лицо, сделал его на миг домашним, непривычно мягким.
снова приняло суровое, недовольное выражение.
122-миллиметровых орудий.
бой в первые же дни, прикрывая спешный отход стрелкового полка.
отрезали тылы, на каждую гаубицу оставалось по три снаряда. Связь с
дивизионом и полком была прервана. В ту ночь перед рассветом было
удивительно тихо, вокруг однотонно кричали сверчки, и вся земля, казалось,
лежала в лунном безмолвии. Далеко впереди горел Львов, мохнатое зарево
подпирало небо, гасило на горизонте звезды, а в урочище горько, печально
пахло пороховой гарью, и с полей иногда тяжелой волной накатывал запах
цветущей гречихи.
прислушиваясь, сидели на станинах, украдкой курили в рукав, говорили
шепотом - все видели, как багрово набухал горизонт по западу.
на пенек, тоже долго глядел на далекое зловещее зарево, на близкие
немецкие ракеты, что, покачиваясь на дымных стеблях, рассыпались в ночном
небе. Слева на шоссе слабо, тонко завывали моторы, а быть может, все это
казалось ему - звенело в ушах после дневного боя. Четыре бы новеньких
тягача, тех самых, что остались в тылу, отрезанные немецкими танками, - и
он решился бы на прорыв без колебаний.
молчаливый, в изящных хромовых сапожках, на которых по-мирному тренькали
шпоры, сел на траву возле.
затем, всматриваясь в молодое спокойное лицо Казакова: - В кольце мы? Так,
что ли, Казаков?
рассвета надо выходить. Как думаешь? Идем-ка в землянку.
развернул карту; медлительно и расчетливо выбирал он место прорыва,
навалясь широкой грудью на орудийный ящик, водя карандашом по безмятежно
зеленым кружкам урочищ. Было решено через полчаса снять весь личный состав
и пробиваться к своим, к стрелковому полку, орудия подорвать, прицелы
унести с собой, последние снаряды израсходовать.
орудия. Я вывожу людей. Место встречи - Голуштовский лес. В Ледичах. Все
ясно?
глотков.
Казаков.
металлически проговорил:
полей; лунный свет заливал урочище, омывая каждый листок застывших берез.
И только слева, на шоссе, отдаленно урчали моторы и изредка свет фар косо
озарял безмолвные вершины деревьев. Оттуда совсем рядом, оставляя шипящую
нить, всплыла ракета, упала впереди орудий, догорая на земле зеленым
костром.
хромовых сапожек.
орудию и особенным, высоким и зычным голосом скомандовал: - Ба-атарея-а!
По шоссе три снаряда, за-алпами-и!..
вырвались из-за деревьев, разрывы потрясли урочище, осыпая листья, росу с
берез. И наступила до боли в ушах тишина, даже затаились сверчки. Батарея
была мертва.
за мной! Рассыпаться цепью!
оставшихся от батареи, - девять он потерял при прорыве из окружения. Когда
же вошли в маленькую деревушку Ледичи, битком набитую тылами и войсками, и
увидели под беленькими хатами запыленные штабные машины с рациями, орудия
и танки, расставленные на тесных дворах и замаскированные ветвями,
верховых адъютантов с серыми от усталости лицами, когда увидели солдат,
угрюмых, подавленных, сидящих в тени плетней, - Градусов вдруг
почувствовал себя так, словно был обезоружен и гол; и это чувство
обострилось позднее.
с глазами навыкате и непроспанным лицом, сидел за столом и, макая сухарь в
чай, завтракал. Он страдал болезнью печени. Ледяным взглядом встретив на
пороге Градусова, командир полка отчужденно спросил:
ударил кулаком по столу.
батареи ты мне не нужен!
- Разрешите повторить: лейтенант Казаков остался, чтобы подорвать орудия.
Я вывел из окружения двенадцать человек.
обросший, с глубоко ввалившимися щеками, гимнастерка была порвана на
локтях, он едва стоял на ногах, пьяно пошатываясь. Сержант, сопровождавший
его, сначала выпил котелок воды, обтер потрескавшиеся губы, после того
доложил Градусову одним выдохом:
Танки и автоматчики вошли в урочище.
бешенства руками рванул кобуру ТТ.
суд!..
презрительными глазами.
застрял в двух сантиметрах от сердца. Три месяца провалялся он на
госпитальной койке, а после выздоровления был направлен в запасной
офицерский полк, и здесь, в тылу, в запасном полку, пришло наконец
долгожданное звание "майор". И, как фронтового офицера, его послали
работать в училище.
2
Ровно в девять утра в проходной будке появлялась грузная фигура майора, и
тут начинались последние лихорадочные приготовления. Дежурные по батареям
выглядывали в окна, взволнованно, точно певцы, откашливались, готовясь к
уставному докладу; дневальные одергивали противогазы, расправляли складки
у ремня и затем застывали возле тумбочек с выражением озабоченности, давно
изучив все привычки командира дивизиона. Миновав проходную, он направлялся
к орудиям батарей, после чего шел к училищному корпусу - осмотреть туалет
и курилку. Если по дороге от орудий к корпусу Градусов срывал сиреневый
прутик и на ходу угрюмо похлопывал им по голенищу, это означало: майор
недоволен. При виде этого сорванного прутика напряжение предельно
возрастало: красные пятна выступали на лицах дежурных, невыспавшиеся
дневальные зевали от волнения.
вестибюль.