read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



- Это не выход... Это схорон.
- Схорон?!
- А что вы удивляетесь?! Схорон. Там кулак один прятался... - и пожилой внук назвал имя и фамилию. Я их приводить не буду, потому что потомки этого человека вполне могут и сейчас жить в Красноярске, а они не просили меня рассказывать их семейную историю. Назовем его... ну, скажем, Федоров.
- От кого ж он прятался, не знаете?
- От кого, от кого... Сами не знаете? От властей. Раскулачили его в тридцать четвертом, выслали в Енисейск. Он по дороге сбежал; жену с сыном устроил на руднике... не помню, на каком. А сам вернулся и сидел у бабушки.
- А почему именно у бабушки? У него же дом свой был, я думаю.
- Дом! В его доме давно Иванов жил, председатель бедноты. Даже говорили, будто Иванов донес. А это вранье, на него брат донес.
- Брат?!
- Ну. Не поделили они поля... Вы где поля раньше были, знаете?
Я хорошо это знаю. От Береговой Подъемной до Пакуля, километров 12, идет сплошной березняк, выросший на месте полей. Только отдельные редкие сосны возвышаются среди осин и берез - эти сосны раньше были межевыми, разделяли поля разных владельцев.
- Ну вот. А брату-то и ничего, потому что сам кулак. А дом Иванову отдали, председателю бедноты.
- Председатель комитета бедноты?
- Ну да... Комитета. В общем, бедноты, потому что Федоров-то его эксплуатировал, так пусть он теперь его дом получит. А бабушка - Федорову... дай-ка посчитаю... получается, тетка она ему была... четвероюродная.
- Значит, он и вам родственник...
- И он родственник, и полдеревни родственники. У бабушки муж георгиевский кавалер был и у властей на подозрении. Потому он у нее и поселился.
- Так Федоров в схороне и сидел? Какой смысл сидеть в схороне и ничего не делать?
- Не так и ничего... Опера Данилова кто застрелил? Он. Кто возле Мурты милицию пострелял? Тоже он. А вы говорите, "ничего"...
- Выходит, воевал Федоров?
- Воевал, только зачем все это? Год просидел, свету не видел, потом все равно донес кто-то.
- Кто донес, не знаете?
- Чего не знаю, того не знаю. А донесли, и органы из города приехали.
- Органы?
- Ну, КГБ тогдашнее, тогда по-другому называлось.
- НКВД?
- Во-во, НКВД. Федоров-то уходить - и в свой схорон. А они и про схорон уже знали. В деревне же не утаишь - кто у моей бабушки живет, куда сбегает прятаться, если приходят. Так что знали они все, знали... А он, Федоров, может быть, и все равно ушел бы. Он давно ход в обрыв прокопал. Дом-то видите где?
- Конечно, вижу, метров десять от обрыва.
- Во-во... А Федоров-то и прокопал ход. Те... Чекисты, в смысле, те заслоны ломают в схорон. А он уже бежит через свой ход. Может быть, и ушел бы, но увидели и кричат - мол, вот он, вот он!
- Да кто же его выдал-то?! Что за скотина?!
- Ну кто... Гурьев кричал, Тимофей (это имя я тоже придумал, но главное - мой собеседник отлично знал, кто именно выдал Федорова гэбульникам). Те, само собой, наружу. Федоров бежит, к реке бежит, а они из наганов - и никак попасть не могут, далеко. Один только у них с винтовкой был, местный, он Федорова положил.
- Что, тоже родственник?
- Тоже... Дайте-ка я посчитаю... Получается, брат он Федорову был... троюродный. Он как выбежал, Сидоров (фамилия придумана), сразу на колено, у него и значок был "ворошиловский стрелок"; и ка-ак выпалит! С первого раза положил! Наповал!
- Небось еще награду получил.
- А как же! Перед войной в гору пошел. На фронте не убили бы, он, может, и генералом стал бы!
Хочу сказать, что палачи, как показывает весь опыт истории, очень плохие солдаты. На фронте ведь стрелять надо не в спину и не в беспомощных беглецов; так что трудно сказать, как там получалось на фронте, но, конечно же, прикусываю язык. Не могу сразу определить, что больше поражает меня - эта давняя кровавая история, чудовищные нравы или интонация собеседника. Он вовсе никого не осуждает, не оценивает. О предательстве, доносе и убийстве рассказывает, как мог бы говорить об обеде или, скажем, о покосе. Мир так устроен, и все. Такой не будет ненавидеть, сердиться, но прикажут или просто окажется выгодно - он и сам убьет, просто потому, что так мир устроен, и нечего тут умничать, выдумывать.
- В общем, родственная история получается. И жил беглый у родственницы, и убил его родственник. Интересно, а выдал-то родственник?
- Точно не знаю... А говорят, что выдал... В общем, получается, что тоже брат.
- А вы говорили, сын у него был, у Федорова... С ним что случилось, не знаете?
- Почему не знаю? Знаю. В Красноярске сын живет, только фамилия другая, по матери. У него самого внуки есть. И тут бывал не раз, у бабушки в усадьбе жил.
- Как бы его найти, не подскажете?
Внук в сомнении жует губами.
- Да что ж говорить... Вам зачем? Вы нам кто? Приехали, уехали. Вон даже копаете который день, всю усадьбу бабушки разворотили, а даже бутылку не поставили...
- Спасибо вам за рассказ. А бабушка-то до какого времени тут жила? Она и померла в этом доме?
- Нет, бабушка в Комарово померла... Сын у нее там жил. Она к нему уехала... Дай Бог памяти... Лет двадцать как тому назад. И сразу померла, года не прошло.
Еще раз благодарю собеседника. А сам подхожу к обрыву, осеняю себя крестным знамением и кланяюсь в пойму; туда, где упал свободный русский человек, невинно убиенный коммунистами. Царствие небесное тебе, жертва "родственной истории".

Глава 19
ИСТОРИЯ НА КЛАДБИЩЕ 1995 г.

И - полная тишина, изредка нарушавшаяся странными звуками, в которые не хотелось вслушиваться, не говоря уже о том, чтобы попытаться их опознать.
А. БУШКОВ

Это было в одном из самых хороших, самых светлых мест, которые я знаю в Сибири, - в селе Юксеево. Место и впрямь потрясающее - огромное село, протянувшееся вдоль реки. Крутые откосы Енисея, на них домики села, много больших низких островов, а на правом берегу - высокие горы Восточной Сибири.
Село красивое, интересное, а въезжаешь в него через огромный Юксеевский бор. Бор этот заповедный, его не рубили никогда, и в бору много сосен чуть не в два обхвата толщиной. Изобилие рыжиков в этом бору не поддается описанию, а на берегу Енисея почему-то именно в Юксеево стоят ивы, которых я нигде больше в Сибири не видел, - высотой метров 20, и тоже в полтора обхвата.
В Юксеевском лесничестве много лет стоял стационар Института леса Академии наук. Пока на нем работал мой близкий друг, место было для меня открытым, и не один день, даже не одну неделю провел я в этом замечательном месте.
В Юксеево всегда почему-то снились необычные сны. Почему? Я не берусь объяснить. Но всякий раз и все люди, жившие в Юксеево, рассказывали о необычных, очень ярких и, очень может быть, вещих снах. Я слишком плохо разбираюсь в этом, чтобы утверждать, вещие ли были сны (очень может быть, я просто не умею эти сны правильно понимать). Но, во всяком случае, яркие цветные сны здесь снились даже тем, кому не снились никогда и нигде, это точно.
В 1995 году в Юксеево остановилась наша комплексная экспедиция. Одна из программ должна была изучить даты жизни и смерти местного населения. Работа эта деликатная, люди воспринимают ее по-разному, а вот результаты могут быть очень интересными. Дело в том, что жители большинства сел (особенно четко мужчины) очень определенно делятся на две группы - долгоживущих, помирающих редко до 60; и короткоживущих, у которых прослеживается два пика ранней смертности: 16-21 год и 33-38 лет. О причинах этого явления можно написать отдельную книжку, но сейчас важнее, как получают нужные сведения. Нужно идти на кладбище и переписать на всех могилах все даты рождения и смерти.
Работа, может быть, и не очень оптимистическая, но и не особенно трудная и даже, пожалуй, приятная. Потому что дело было в июле, и весь день стояла тяжелая жара. Тяжелая континентальная жара. Установился антициклон, и надолго. Весь день или нет ни облачка, или какие-то размытые облачка, отдельные, не делающие погоды. Уже в восемь часов жарко. К десяти утра высыхает роса в самых дальних уголках леса, и все пронизано светом, теплом, жаром, солнцем, жужжанием насекомых, полетом бабочек и птиц.
А в жаркий день на кладбище под высокими деревьями прохладнее. Экспедиция стояла в Комарово, и там кладбище уже было изучено. В Юксеево мы приехали на день. С тем, чтобы день поработать, переночевать и уехать обратно.
Работали весь день, а вечер... Это был удивительный вечер первой половины июля. Вечер, каких в году бывает не больше 15-20. Прошла прозрачность, нежность весенних закатов, их летучая дымка. Краски неба - гуще, основательней, но и до осенних им далеко. И краски земли тоже гуще, сочнее. Исчезла игра салатных полутонов, прозрачная листва, молодая ломкая травка. Кругом высокотравье, а над ним кроны - уже тяжелые, плотные, темно-зеленые.
Вечером было не жарко и не душно, а только очень тепло. Так тепло, что можно не одеваться, даже в тени. Земля только отдает тепло, но уже не пышет жаром. Но так тепло, что продолжают летать бабочки. Мы сидели весь вечер в Юксеевском лесничестве и просто откровенно отдыхали.
Вечер был еще долгий, прозрачный, почти как в июне и в мае. Розовая дымка по всему горизонту, и не только на западе. И все пронизано светом - уже без духоты и без жара. Ни дуновения. Несколько часов безветрия, розово-золотого света, розовой дымки, покоя, невообразимых красок неба. Днем машины подняли пыль, и теперь она медленно опускалась, позолоченная солнцем.
Вечер нес ощущение покоя, отрешенности, какой-то завершенности во всем. Жизнь представала быстротечной и красивой, как на гравюрах Хокусаи, а за сменой форм, их внешней красотой и совершенством угадывалось что-то более важное, вечное. Так звуки органа вызывают грусть, острое переживание красоты и совершенства, понимание земного как преддверия.
- Знаешь, Андрей сегодня не стал работать, - удивленно сказала жена. Это и правда удивительно, потому что чем Андрей славен, так это феноменальной безотказностью.
- Андрюха, что с тобой?!
- Да как-то тяжело, душно, пот градом по лицу. Даже решил, что заболел. Вышел с кладбища, стало полегче. Так и сидел в тени.
- Андрей, давай честно... Не по душе тебе этим заниматься?
- Ну и это... Я как-то подумал: а вот кто-то придет и будет на нашем кладбище так же вот пересчитывать, кто сколько прожил.
- Мы же не из любопытства, Андрюша, и не развлекаемся.
- Я знаю! Я же не против, я только говорю, что в голову лезло. Может быть, тоже от жары, я откуда это знаю... Сижу я в тени, сачкую, а в голову всякое лезет...
Позже оказалось, что не один Андрей что-то захандрил. Еще двое изо всех сил порывались сбежать с кладбища, но не так откровенно, как Андрей. Эти двое старались отлучиться под благовидными предлогами: принести всем воды; отнести заполненные тетради; помогать дежурным...
С обоими я потом разговаривал, и симптомы были те же: "Чтой-то тяжело, зловеще как-то, неприятно... Сами не понимаем, в чем дело, но пот градом, а выйдешь с кладбища, полегче..."
Произошло на кладбище и еще одно интереснейшее событие, но его от меня тоже, как выяснилось, утаили, и узнал я о нем гораздо позже.
Ложились мы в этот вечер поздно, где-то уже в первом часу. Мы с Еленой Викторовной расположились на веранде лесничества: и попрохладнее, и так мы будем контролировать отряд. Перед нами была только запертая на щеколду дверь в одну хилую досочку - в общем, дверь от честного человека.
Около часу ночи вдруг бешено залаяли собаки. Дикий собачий ор поднялся где-то возле кладбища и постепенно приближался. Полное впечатление, что собаки сбегались в какое-то определенное место и начинали кого-то облаивать, а потом мчались за этим кем-то, медленно идущим вдоль деревни. И притом собак становилось все больше и больше, а к лающим в процессии присоединялись еще и все цепные псы.
Так продолжалось минут двадцать, и, постепенно приближаясь, собаки лаяли теперь совсем неподалеку от лесничества. Как я ни устал за день, странное поведение собак было уж очень интересным, и я прислушивался изо всех сил. А потом по гравию дорожки раздались приглушенные шаги.
- Слышишь?! - шепнула мне в ухо жена.
Ага, и она тоже не спит... Ее тоже разбудили собаки? А шаги все приближались к лесничеству - мелко-летучие, осторожные, словно идущий не хотел шуметь. Вскоре стало ясно, что кто-то стоит непосредственно перед дверью, может быть, метрах в двух. Я совершенно не исключал, что сейчас в щелку вставят нож или что-нибудь тонкое и станут поворачивать щеколду... Но ничего подобного не происходило. Кто-то стоял перед дверью и не делал решительно ничего; кажется, он даже и не дышал, этот кто-то (по крайней мере, сдерживал дыхание).
Потом она исчезла, эта уверенность, что кто-то стоит за дверьми, и снова вспыхнул истошный собачий лай. Лаяло не меньше пятнадцати псов, и этот собачий эскорт удалялся куда-то в дальний, противоположный конец деревни.
Мы кратко обсудили положение. Не было вроде причин будить лагерь, принимать какие-то меры. Что-то происходило, это ясно, кто-то шатался по поселку и, кажется, затеял нас искать. Но вроде бы серьезных причин бить тревогу не было. У меня еще сказывалась старая уверенность, что Юксеево - место исключительно хорошее. Что ничего такого здесь быть попросту никак не может. Хотя, с другой стороны, что-то такое уже разгуливало по деревне, как ты все это ни трактуй.
Мы задремали; собачий лай замирал в конце деревни. А потом, уже перед рассветом, часа в четыре, лай снова вспыхнул - вдалеке, но так же бешено. И приближался... Я опять пробудился от лая и лежал, все ожидая: что же дальше будет? Лай катился в обратном направлении - в нашу сторону, к лесничеству. Я порадовался, что никто не пошел в уборную или проветриться. Может быть, конечно, надо было выйти на улицу и заняться разного рода экспериментами. На это я отвечу так: проводить эти эксперименты вы будете, господа, в своих экспедициях. А я в своей - не буду, вот и все.
Лай приближался, достигнув максимума снова напротив лесничества. Сколько орало собак? За десять-пятнадцать ручаюсь, но очень может быть и больше. Тем более, одни псы не выдерживали темпа и замолкали, а другие включались в общий бешеный лай. Ну кого могли облаивать псы посреди ночи из конца в конец большого поселка?!
И опять послышались осторожные шаги - сначала по гравию, потом по земле. Раз по земле, значит, кто-то сошел с посыпанной гравием площадки и встал сбоку от двери. Я очень хорошо знал, где стоит сейчас этот кто-то, - на расстоянии буквально шага от крыльца и от двери. И опять я ждал, пытаясь угадать, что будет делать этот кто-то? Просунет в щелку что-то тонкое? Вышибет дверь бешеным ударом? Попытается заглянуть в застекленную веранду?
Но не было совсем никаких действий. Несколько минут висела напряженная тишина. Почему-то я понял, что Елена Викторовна тоже не спит. Так мы и лежали без сна, пассивно ожидая, что же будет. А через несколько минут опять вспыхнул жуткий, заполошный лай собак. Лай двигался туда, где начался несколько часов назад, - в сторону кладбища. С первыми лучами солнца собачий лай смолк, и больше ничего такого не было, но и спать у нас уже совсем не было времени: автобус на Большую Мурту уходил в семь часов утра, и на него надо было попасть.
И мы почти сразу стали вставать, а через полчаса я уже злорадно вытряхивал из спальных мешков всю остальную экспедицию.
Только уже в Комарово я узнал, что Елена Викторовна знала о происшествии больше всех. Потому что во время переписи данных на кладбище ее нога внезапно провалилась в какую-то неглубокую ямку. И Елену Викторовну окатило вдруг волной ледяного ужаса. Почему?! Ведь событие совсем не было пугающим; казалось бы, не произошло ничего, что могло бы вызвать такой внезапный приступ ужаса, не было таких причин. Из глубин сознания вспыхнуло что-то вроде "притащим"...
Но состояние было недолгим; яркий солнечный свет, ветерок и чувство долга быстро прогнали все страхи. Весь день Елена Викторовна переписывала сама и организовывала других, но чем меньше была загружена работой, тем чаще вспоминала неприятный, но короткий эпизод.
Но вот заснуть в эту ночь ей что-то мешало - еще до того, как вспыхнул по деревне лай. И если я спал хотя бы урывками, Елена Викторовна не спала совершенно. Так, полузабывалась, но одновременно прекрасно слышала происходящее вокруг.
Мне не хотелось бы комментировать эту историю. Придумать можно очень многое, но цена-то этим выдумкам? У меня нет точных сведений для того, чтобы дать происшедшему серьезное, надежное объяснение.
Я рассказал только то, чему был свидетелем, и уверен, что передал все точно. Вряд ли стоит вопрос - верить или не верить в то, что лаяли собаки и раздавались шаги. Если мы оба вменяемы - и я, и Елена Викторовна, - то лай и шаги все же были. А как это понимать - думать нужно...


ЧАСТЬ IV
РАССКАЗЫ ГОРОЖАНИНА


А чтой-то ночь зловещая такая...
Блуждают на погосте огоньки...
В такую ночь обычно самураи
Канают вдоль границы у реки.

Д. ШАОВ

Много рассказывают о призраках в английских замках, о "других хозяевах" старинных зданий, типа шведского арсенала в Таллине, дворца шведских королей. Но ведь "другие" существа норовят поселиться во всех брошенных человеком зданиях, на любой географической долготе и широте.
Каждый город порождает свой фольклор, и если в городе живет хотя бы уже несколько поколений, таких историй неизменно должно быть много.
Красноярск не исключение из правил; другое дело, что уж какой город - такие в нем и привидения.
В нашем городе не умирали британские аристократы и графини в развевающихся полупрозрачных одеждах не бежали к прудам - не было у нас таких графинь. Призраки оставляли совсем другие жители города. Кто жил, тот и оставлял, знаете ли.
Я понимаю, что привидение запойного монтера может вызвать приступ хохота... но почему, собственно?! Душа одинакова и у графини, и у ее сенной девки. И у графа, и у его лакея, и у современного монтера.
Я расскажу несколько случаев, которые кажутся мне наиболее достоверными и подтверждены серьезными свидетелями.

Глава 20
ПРИЗРАК ПОРУЧИКА ПЕТРОВА 1984 г.


Жужжит в стакане пьяненькая муха,
Я соль рассыпал, - видно, быть беде!
В такую ночь Ван Гог отрезал ухо,
А Грозный стукнул сына по балде.

Д. ШАОВ

Стояли крещенские морозы 1984 года. Температура была для Сибири даже не особенно и низкая, градусов так минус двадцать, но мела поземка, вовсю переходящая в метель.
Мы сидели тогда в моем кабинете на улице Лебедевой с человеком, которого нет причин не называть, - с Константином Николаевичем Ауэрбахом, сыном известного археолога, с учеником моего деда. В стране не кончилась брежневщина, жить было нетрудно, но противно.
Шел "контрреволюционный снежок", вскоре перешедший в метель. Снежный вихрь все закрывал старинные деревянные дома на другой стороне улицы. Квартира у меня на первом этаже, в чем есть и преимущества: хорошо видна метель, еле ползущие машины с включенными среди дня фарами, - не так далеко от природы.
- Тут вот, в этом доме, - Константин Николаевич делает широкий жест рукой, указывает дом. - Тогда жил купец один, Вилькицкий...
То есть фамилия этого купца совсем другая, это я сейчас придумал, потому что потомки купца и сегодня живут в городе под той же фамилией. Но дом сохранился до сей поры по адресу: улица Лебедевой, 34. Двухэтажный деревянный дом, очень красивый, с деревянной резьбой, двумя симметричными башенками по краям.
А произошла эта история в году, когда было в Красноярске то ли семь, то ли восемь "правительств". Все - с мандатами, с наганами и с чрезвычайными правами проводить мобилизации, обыски, реквизиции и конфискации. Вопрос, конечно, кого мобилизовывать и у кого конфисковывать. Пытались "правительства" пограбить... то есть в смысле реквизировать пригородные деревни, но тут вот какая загвоздка вышла... Мужики, когда настоящее правительство исчезло, сразу стали своим умом жить и все "правительства" ни в грош не ставили. А если их пытались реквизировать, комиссарам потом бегать приходилось очень быстро.
Ну вот, "правительства" и приспособились: гра... реквизировать в городе, а потом менять на продовольствие. Реквизируют, скажем, хорошие часы с кукушкой - и на мешок пшеницы! Конфискуют красивое платье у исчадия буржуазии - и на мешок картошки! А если удалось бы конфисковать машинку "Зингер", так и на свиную тушу бы хватило. Ну, а если реквизировали золото или валюту, тут члены "правительств" прятали это все поглубже, не стеснялись.
А у Вилькицких кто жил во всем большом доме? Сам старик Вилькицкий с женой. Сын у них погиб на фронте, второй сын давно отделился, жил в Канске. Дочь замуж вышла и с мужем уехала в Иркутск. В доме же, понятное дело, оставалось еще, что реквизировать на нужды революционного народа.
Вот одно "правительство" и подошло метельным вечером к дому. Вот он, окошки светятся красноватым мягким светом от керосиновой лампы. Заходи, братва-"правительство", двое к одному окну, двое к другому. А глава "правительства", премьер, значит, с подводой остается на дороге.
Только тут недосмотрело "правительство" - то ли разведка не донесла вовремя, то ли свои силы переоценило... Потому что у Вилькицких как раз утром появились двое офицеров, однополчане погибшего сына. Ехали они куда-то на восток, по свои делам, зашли к родителям товарища. А Вилькицкий и оставил их ночевать - дом все равно большой, пустой... Имя одного из парней история сохранила - Александр Николаевич Шведкин. Другой вроде из казаков, и как будто фамилия - Невозможных. Но это все уже недостоверно.
Вот сидят они и пьют чай - Вилькицкие с гостями, за самоваром, на первом этаже. Тут удары, рамы вылетают, окна распахиваются, обрезы на подоконник:
- Стоять! Руки вверх! Реквизиция!
И тут же - ни Вилькицкие, ни банди... то есть в смысле революционеры - они и подумать ничего не успели - а тут как очереди - тах-тах-тах! И офицеры уже возле окон.
- Ага! - кричат. - Вон еще один побежал!
И кончилось в этот день одно из то ли семи, то ли восьми "правительств", прямо вместе с главой "правительства", с его мандатами и наганами.
Потом Шведкин дальше уехал и воевал у Семенова, с ним и уходил в Маньчжурию. Какова его судьба - увы, не знаю. Кто говорит, что пошел служить японцам и сгинул ни за понюх табаку в войне на Тихом океане. Кто говорит, что дожил до 1945, до похода Советской армии на Харбин, и убежал в Австралию, там и умер. Кто говорит, уехал в Америку еще в тридцатые годы. Что сталось с его семьей, с братьями и сестрами (и были ли они, братья и сестры) - тоже не знаю. А у Вилькицких только и остался его портрет, фотография Шведкина, сделанная здесь же, в Красноярске.
Наступает тишина. Ауэрбах задумчиво катает водку по стеклу рюмки. Порыв ветра такой, что покачнуло люстру над столом. Синие сумерки темнее, чем должно быть по времени суток. Липнет снег к окну. Буря мглою небо кроет. Жгучий глоток очень соответствует всему - метели, морозу, синим сумеркам, словам Ауэрбаха - всему, что есть в русской культуре про метель.
- Как же это они так быстро... - говорю я, и, по правде сказать, немного сомневаюсь в словах Константина Николаевича, при всем том, что он и ходячая энциклопедия и всегда очень точен в сообщениях.
- А это настоящие офицеры были, - веско произносит Ауэрбах. - Они несколько лет воевали, умели и драться, и людей за собой вести. Не умели бы - не выжили.
- А вы откуда это знаете?
- У Вилькицких прислуга была, Глаша. Она у меня потом в няньках ходила, матери и рассказала. А ты здесь ничего не видал? Как раз в такой буран, в метель...
- Не-а... А что может быть, дядя Костя?
- Д-да пон-нимаешь... (Константин Николаевич немного заикается, а если волнуется - то и заикания сильнее.) П-понимаешь что, видали тут... В сильную м-метель видали человека в шинели, х-ходит тут. Т-ты же внука Вилькицкого знаешь?
Я киваю, потому что и правда знаю его очень хорошо.
- В-вот он и видел...
И Константин Николаевич рассказывает, как однажды в декабре, под Рождество, шел домой внук Вилькицкого, проходил мимо этого же дома. Было градусов под 40, сильная метель, и в крутящихся вихрях метели "молодой" (под 60) Вилькицкий заметил вдруг фигуру человека в шинели и подивился - кто это идет в такую погоду, даже не подняв воротника?!
Идущий повернулся и прохаживался теперь против ветра, несущего снег, словно ему нипочем. Наплывало очень знакомое лицо... только непонятно, откуда знакомое. Внук ошеломленно поздоровался, даже протянул руку к шапке, но снимать уж не стал, боясь обморозиться. Призрак чуть усмехнулся, отдал честь и кивнул. Пройдя метров десять, Вилькицкий вспомнил, наконец, кто этот человек в шинели, повернулся догонять Шведкина. Но человек в шинели со старинными погонами совершенно бесследно исчез.
Скажу честно: не раз я выходил из дому в метель, надеясь встретить Шведкина. Не буду врать: к сожалению, его я так и не увидел.

Глава 21



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 [ 20 ] 21
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.