Чтение 20–й страницы книги ~Самоубийство~

огромное значение. Но возвращаюсь к делу: ты завтра же пойдешь в наше
консульство...

-- Как же! Непременно! -- сказала Люда, раздраженная словом "пойдешь".
-- Как это я пойду в императорское консульство?

-- Так просто и пойдешь или поедешь на метро. Если б ты в свое время
сделала мне честь и повенчалась со мной, то вместо тебя мог бы пойти я. Но
ты мне этой чести не сделала, поэтому ступай в "императорское консульство"
сама. Может быть, там тебя не схватят, не закуют в кандалы и не бросят в
подземелье. Правительство не так уж напугано вашей революционной
деятельностью. Я думаю, что и твой Ильич может беспрепятственно вернуться, и
оно от этого тоже не погибнет.

-- Разумеется! Ты всегда всЈ отлично знаешь!

-- Ты мне сама говорила, что он преспокойно получает деньги, которые
посылают ему его родные из России легально по почте, или через банк, по его
настоящему имени: Николай Степанов.

-- Он не Николай и не Степанов, а Владимир Ульянов, и ты отлично это
знаешь.

-- Да я сам видел у тебя на его брошюрке: Николай Ленин.

-- Псевдоним "Николай Ленин", а имя "Владимир Ульянов".

-- Довольно глупо. Впрочем, мне недавно какой-то жидоед сказал, будто
он и не Ленин, и не Ульянов, а Пинхас Апфельбаум.

-- У тебя очаровательные знакомства. Ильич никогда евреем не был. Он
великоросс и кстати дворянин.

-- Очень рад слышать. Но в консульство завтра же пойди.

Люда и сама понимала, что ей пойти в консульство придется. Она
действительно нисколько не собиралась становиться эмигранткой. Уже начинала
скучать во Франции. Особенно скучны были две недели, проведенные ими в
Фонтенбло. Аркадий Васильевич и сам не любил уезжать из Парижа, но его
работа была кончена, 101 и он считал отдых необходимым им обоим: о здоровье
Люды заботился почти так же, как о своем. Они сняли комнату в дешевом
пансионе. Ни души знакомых не было. По два раза в день гуляли в лесу. Он
различал деревья, умел даже определять их возраст или, по крайней мере,
знал, как это делается, объяснял Люде (которая никаких деревьев, кроме
берез, не знала), наслаждался законным отдыхом и даже предложил остаться на
третью неделю. Люда решительно отказалась: в таких поездках был особенно
приятен лишь момент возвращения в Париж.

Впрочем, на этот раз была разочарована и возвращением. Члены партии в
большинстве разъехались. Центром партийной работы стала Швейцария, где жили
Ленин и Плеханов. Там же находился временно Джамбул. О нем Люда вспомнила с
некоторой ей самой плохо понятной досадой. Тем не менее при этом у нее
неизменно выступала на лице улыбка. Ей очень хотелось побывать в Женеве,
перед отъездом в Россию; следовало бы получить от Ильича инструкции. Но было
совестно брать у Рейхеля деньги на поездку, хотя он их дал бы по первому ее
слову. Хорошо было бы заработать франков сто. Однако, зарабатывать деньги
Люда совершенно не умела.

В Фонтенбло она от скуки читала три получавшиеся там газеты, все
консервативные; пансион был bien pensant. Люда иногда заглядывала в
передовые статьи "Temps", что ей казалось пределом и скуки, и человеческого
падения. Пробегала светский отдел "Фигаро". Снобизма у нее не было, но
звучные имена герцогинь и маркиз ей нравились. Дня за два до их возвращения
ей в хронике бросилось в глаза: M. Alexis Tonychev. Она радостно ахнула:
"Конечно, он! Я давно слышала, что он служит в парижском посольстве". Газета
называла его имя в списке гостей на приеме, впрочем не очень важном, не у
герцогов, а у банкиров, покровительствовавших новейшему искусству, -- их имя
упоминалось в светской хронике довольно часто. Теперь Люда подумала: "Вот
кто может мне помочь в деле с паспортом. Прийти в консульство без протекции,
будут 102 бюрократишки ругаться. Но он, верно, о моем существовании давно
забыл?".

С Тонышевым она лет шесть тому назад встретилась в Петербурге на балу в
пользу недостаточных студентов. Их познакомила курсистка, брат которой
отбывал воинскую повинность. Тонышев был дипломат, попал на бал по просьбе
этой курсистки, был с ней очень любезен, а с Людой еще больше, танцевал с
обеими и хорошо танцевал. С той поры Люда его не видела, но в душе
надеялась, что он никак ее не забыл.

На следующее утро она, одевшись как следует, поцеловав кошку,
отправилась в посольство. Революционеры говорили, что где-то по близости от
посольства помещается и русская политическая агентура. Люда осмотрелась и
вошла с любопытством. Спросила, не здесь ли принимает Алексей Алексеевич
Тонышев, и узнав, что здесь, взволнованно написала на листке бумаги:
"Людмила Никонова". Через минуту ее пригласили в его кабинет. Из-за стола
поднялся элегантно одетый человек лет тридцати или тридцати пяти. "Ну, да,
он, я сейчас же узнала бы!" Тонышев ее не помнил, хотя ее лицо показалось
ему знакомым. "Очень хороша собой! Кто такая и где я ее встречал?" --
спросил он себя и наудачу поздоровался как со знакомой, -- не спросил: "чем
могу служить?" Когда Люда о себе напомнила, он радостно улыбнулся и стал
очень приветлив.

-- Что вы! Разумеется, узнал вас тотчас. Вы нисколько не изменились.

-- Вы тоже не изменились. Даже монокля не носите, хотя и дипломат, и
даже, я слышала, известный дипломат. Мне недавно попалось ваше имя в хронике
"Фигаро" и даже без de. -- Он удивленно на нее взглянул. -- Там, у этих
банкиров, чуть не все другие гости были с de.

-- Очень скучный был прием. Но картины у них прекрасные.

-- А я к вам по делу, Алексей Алексеевич. Видите, я помню ваше
имя-отчество. А вы моего наверное не помните: Людмила Ивановна.

-- Вас тогда и нельзя было называть по 103 имени-отчеству. Вам было лет
шестнадцать, это был верно ваш первый бал? -- сказал он с улыбкой. -- Какое
же у вас дело? Разумеется, я весь к вашим услугам.

-- Оно небольшое и скорее зависит от консульства, чем от посольства. --
Объяснила, что просрочила паспорт и хочет его продлить.

-- Действительно, вы правы, -- сказал он. -- Продление паспорта зависит
от консульства.

-- Но я там никого не знаю.

-- Личное знакомство тут и не требуется. Надо только объяснить причины.
Вы почему просрочили? По нашей русской халатности?

-- Отчасти и поэтому, но были еще другие причины. Не скрою от вас, я
чуть колебалась, возвращаться ли мне теперь в Россию или нет. Видите ли, я
левая. Консульская братия упадет в обморок.

Он немного поднял брови.

-- Вы хотели стать эмигранткой?

-- Не то, что хотела, но одно время думала и об этом. Теперь раздумала.

-- И отлично сделали, что раздумали. Надеюсь, за вами ничего худого не
значится?

-- "Худого" ничего. По крайней мере на мой взгляд.

-- Это, конечно, очень дипломатический ответ. Скажу вам правду, я плохо
знаю, какие формальности необходимы в таких случаях. Там наверное есть
списки неблагонадежных лиц, -- сказал он, не разъясняя слова "там". -- Но
так как ничего "худого" за вами нет, то вы, наверное, ни в каких списках не
значитесь, и я не вижу, почему консульство могло бы не продлить вам
паспорта. Быть может, впрочем, они пожелают предварительно запросить
Петербург. Если хотите, я могу справиться.

-- Я была бы вам чрезвычайно благодарна. Надеюсь, это вас не
скомпрометирует!

-- Я тоже надеюсь, -- улыбаясь, ответил он. -- Сообщите мне ваш
телефон.

-- У меня нет этого инструмента.

-- Неужели еще есть счастливцы, живущие без телефона? Тогда я вам
напишу. 104

-- Вы очень меня обяжете, -- сказала Люда и записала свой адрес. Он
смотрел на нее с любопытством. "Разумеется, революционерки такие не бывают",
-- подумал он. Никогда ни одной революционерки не видел.

Тремя днями позднее под вечер Люда готовила несложный обед. Рейхель,
долго учившийся в Германии, предпочитал всем блюдам бифштекс с яйцом.
Говорил, что еще любит русские котлеты. Однако котлеты требовали труда и
времени, да еще вдобавок "плевали жиром со сковороды", и Аркадий Васильевич
получал их редко, лишь в знак особой милости. Люда работу на кухне терпеть
не могла; надевала, стряпая, белый халат и завязывала волосы платком. Сама в
еде была неприхотлива, и вполне удовлетворялась бифштексом. На хозяйство
тратила пять франков в день. Прислуги у них не было, но она держала
меблированную квартирку в чистоте.

Работа была уже кончена, когда на улице протрубил автомобиль, к
некоторому удивлению Люды. Автомобилей тогда еще было не так много и в
Париже, а в их тихом квартале они почти не появлялись. Люда подошла к окну:
"Тонышев! К нам!.." Она поспешно сняла передник, сорвала с головы платок,
осмотрела комнату, бывшую у них кабинетом, столовой и гостиной. ВсЈ было в
порядке. Кухней не пахло. Послышался звонок. Она быстро осмотрелась в
зеркале -- "прическа не смялась" -- и отворила дверь. Тонышев, в легком
пальто, в шелковом шарфе, в цилиндре, радостно улыбаясь, просил извинить
его:

-- Не очень помешал? Незваный гость хуже татарина.

-- Нисколько не помешали. Я очень рада.

-- Я только на несколько минут.

-- Да почему "на несколько минут?" Я совершенно свободна и страшно вам
рада. Снимите пальто, положите цилиндр хоть на этот стул... Пойдем в
гостиную.

-- Ваше дело с паспортом в полном порядке.

-- Неужели? Тогда я рада еще больше. И очень, очень вам благодарна.
Усаживайтесь. 105

-- Я собирался вам написать, как было условлено, но сегодня суббота, вы
получили бы письмо только послезавтра, или же вас завтра утром разбудил бы
пневматик. А я получил в консульстве ответ только часа два тому назад.