что она так переменилась к нему, он лучше начинал понимать перемену в себе
самом.
улыбнувшись. - Постойте. Она была адресована в Дувр?
Так, значит, она у вас, та?
узнать!
обрушит он теперь на голову несчастной женщины из Пэддингтона! Она не
позволяла себе особенно дразнить его ради забавы и вместе с тем, щадя его
достоинство, она не позволяла себе предупредить, или сдержать, или
остановить его. Она выбрала среднее:
разбалтывая свою тайну, - что может оказаться кстати. Поймите, _все будет
хорошо_, если там стоит не то слово, - головоломно разъяснял он.
начинало уже интересовать мистера Бактона и клерка, но ни тот, ни другой
_не считали удобным_ вмешаться. Страх за него, совсем особый, боролся в
ней с самым обыкновенным любопытством. Но она уже видела, с каким блеском
ей удается, для того чтобы выпутаться из этого разговора, прибавить толику
вымысла к тому, что она действительно знает.
слова, была великодушна и даже покровительственна. - Эта дама забыла, что
она там написала.
только что обнаружили, что она не была вручена; вот почему, если бы мы
могли узнать сразу...
настаивал он.
пальцев, от набалдашника трости, от его панического ужаса. - Разыщите ее,
_разыщите_! - повторял он.
девушка.
не могла понять, какое потрясение, даже среди самых вероятных, самых что
ни на есть худших, могло оказаться настолько непоправимым, чтобы вызвать
такой вот безудержный страх. Были какие-то тиски, какие-то повороты, были
места, где из-под винта капала кровь, но она не могла догадаться какие. Ее
все больше радовало, что она уже к этому не стремится.
ироничности было что-то божественное.
были поданы после двадцать седьмого.
знаете?
что скоро ее уличат в зловещей причастности к разразившемуся скандалу. Это
было очень странное ощущение, ибо ей доводилось слышать, читать о
подобного рода историях, и тесное общение со всем этим у Кокера, может
быть, даже в известной степени к ним ее подготовило и приучило. Ведь и
эта, с которой она теперь уже совершенно сжилась, в общем-то была не нова;
однако все предшествовавшее ей течение событий скрывалось в тумане и было
так далеко от того потрясения, которое она испытала теперь. Скандал? Слово
это всегда казалось ей глупым. А теперь это было что-то большое, что легко
было опознать на ощупь. Это была некая огромная выпуклая поверхность, и
поверхность эта каким-то образом отождествлялась с удивительным лицом
капитана Эверарда. Где-то на дне его глаз ей виделись высокие своды,
что-то вроде зала суда, и там перед собравшеюся толпой несчастная девушка,
беззащитная, но самоотверженная, дрожащим голосом под присягою
подтверждает подлинность документа, доказывает чье-то алиби, восполняет
недостающее звено. В этой представавшей ее глазам картине она смело заняла
свое место.
своих двух сослуживцев, которые к этому времени уже не могли сдержать
своего интереса к происходящему. Ей не было до них никакого дела, и она
озиралась, ища клочок бумаги. Тут ей лишний раз пришлось воочию убедиться,
какая беспримерная бережливость блюдется у них в конторе, - единственным,
что ей попалось под руку, был кусок совсем уже почерневшей промокательной
бумаги.
записную книжку, вынул оттуда просимое. Она даже не взглянула на стоявшее
на карточке имя и только перевернула ее. Она продолжала смотреть ему в
глаза так - она теперь это ощутила, - как никогда еще не смотрела, и в эту
минуту коллеги ее тоже словно подпали под ее власть. Она что-то написала
на оборотной стороне карточки, которую потом протянула ему.
нет? - она улыбнулась.
что-то похожее на вздох облегчения, вообще-то говоря, страшным образом его
разоблачавший. Казалось, он, точно огромный маяк, светит им всем, изливая
чувства свои даже на поглядывавших на него молодых людей.
так, что времени не хватило ни на что и ни на кого, он повернулся к ним
своей могучей спиной и, торжествующе выпрямив плечи, большими шагами вышел
на улицу.
его слова.
должно было пройти несколько минут, прежде чем она могла, овладев собою,
ответить, что его это не касается.
24
Кокера сделалось менее интересным для нее самой, то вскоре ей довелось
узнать, что еще больший ущерб нанесла эта пора благодатному промыслу
миссис Джорден. Оттого что лорд Рай, и леди Вентнор, и миссис Бабб жили в
это время за городом и на всех окнах их роскошных домов были спущены
шторы, эта изобретательная женщина лишилась возможности применить свой
удивительный талант на деле. Она, однако, оказалась достаточно стойкой,
чем и снискала большое уважение своей юной приятельницы; встречи их,
пожалуй, даже сделались более частыми с тех пор, как животворные
источники, из которых обе они черпали силы, начали иссякать, и каждая из
них - может быть, именно оттого, что ей было больше нечем себя развлечь, -
мистифицировала другую, ведя разговор, в значительной мере сводившийся к
стараниям что-то выведать и что-то скрыть. Каждая ждала, что другая
чем-нибудь себя скомпрометирует, каждая всячески старалась утаить от
другой всю узость низко нависшего над ней неба. В этом борении их миссис
Джорден была, пожалуй, более отчаянной; ничто не могло сравниться с
невнятицей, которую она то и дело изрекала и которая лишь изредка
перемежалась порывами откровенных признаний. Рассказы ее о своих личных
делах напоминали собой пламя на ветру - оно то раздувалось в огромный
костер, то уходило в горсточку пепла. Молодая девушка считала, что все это
связано с положением, в котором в данную минуту находятся двери, ведущие в
большой свет. В одном из прочитанных ею дешевых романов ее поразил перевод
французской пословицы, утверждавшей, что двери всегда должны быть либо
заперты, либо открыты; ненадежность жизни, которую вела миссис Джорден,