Чтение 20–й страницы книги ~Вашингтонская площадь~

- Не нравится встречаться со мной?

- Во всяком случае, тайно.

- Мы встретились не тайно - там полно людей.

- Но ведь место-то было тайное, где-то на Бауэри.

Миссис Пенимен скривилась.

- Мужчины это любят, - заметила она, помолчав. - Уж я-то знаю, что
нравится мужчинам.

- Если бы отец узнал, ему бы это не понравилось.

- Ты, что же, собираешься рассказать ему? - поинтересовалась миссис
Пенимен.

- Нет, тетушка, не собираюсь. Но прошу вас больше этого не делать.

- Другими словами, если я снова встречусь с ним, ты расскажешь отцу -
так прикажешь тебя понимать? Я не разделяю твоего страха перед моим
братом. Я всегда умела за себя постоять. Но больше я, конечно, ничего для
тебя делать не стану. Какая неблагодарность! Я знала, что тебе не
свойственны душевные порывы, но считала тебя решительной натурой и
объявила твоему отцу, что он в этом еще убедится. Я в тебе разочаровалась
- но отец, конечно, останется доволен!

Сказав так, миссис Пенимен сдержанно кивнула племяннице и удалилась к
себе.

18

Кэтрин сидела одна у камина в гостиной - видела уже больше часа,
глубоко задумавшись. Поведение тети Лавинии представлялось ей неразумным и
вызывающим, и, ясно понимая это, вынося миссис Пенимен этот суровый
приговор, Кэтрин чувствовала себя взрослой и мудрой. Обвинение в
нерешительности не обидело Кэтрин; оно ее даже не задело: девушка не знала
за собой нерешительности и не расстроилась оттого, что тетя в ней
разочаровалась. Отца она боготворила, и огорчить его - значило бы
совершить преступление, почти как богохульствовать в храме. Однако
намерения Кэтрин окрепли, и она верила, что своими молитвами очистила их
от зла. Стемнело, лампа едва мерцала, но Кэтрин не замечала этого:
внимание ее сосредоточилось на ее мучительном замысле. Она знала, что отец
занимается в кабинете. Он провел там весь вечер, и время от времени Кэтрин
прислушивалась - не выходит ли он. Она надеялась, что отец, по
обыкновению, заглянет в гостиную. Наконец пробило одиннадцать, и дом
погрузился в тишину. Слуги легли спать. Кэтрин встала, медленно подошла к
дверям кабинета и замерла, выжидая. Затем постучала и снова замерла. Отец
отозвался, но у нее не хватало мужества отворить дверь. Кэтрин сказала
правду - она действительно боялась отца. А что она не знала за собой
нерешительности - так это значило лишь, что себя самое она не боится. Она
услышала, как отец поднялся; и вот он подошел и отворил дверь.

- Что такое? - спросил доктор. - Отчего ты стоишь тут, будто
привидение?

Кэтрин ступила в комнату, но высказать то, из-за чего она пришла, ей
удалось очень нескоро. Весь вечер доктор - в халате и шлепанцах - работал
за своим письменным столом, и теперь он некоторое время выжидательно
глядел на нее, а потом вернулся к столу и снова склонился над бумагами.
Она видела лишь его спину и слышала скрип пера. Стоя у двери, она
чувствовала, как колотится у нее сердце, и была даже рада, что отец не
смотрит на нее, - она чувствовала, что ей будет легче заговорить, глядя
ему в спину. Наконец, не сводя глаз с отцовской спины, она приступила:

- Ты мне сказал, что если я захочу опять поговорить с тобой о мистере
Таунзенде, ты меня с удовольствием выслушаешь.

- Ну разумеется, дорогая, - ответил доктор, не оборачиваясь, но
перестав писать.

Кэтрин предпочла бы, чтобы перо его не останавливалось; однако она
продолжала:

- Я пришла тебе сказать, что я его не видела с тех пор, но теперь
хотела бы с ним встретиться.

- Чтобы попрощаться? - спросил доктор.

- Он никуда не уезжает, - сказала девушка, немного помолчав.

Доктор неторопливо обернулся, укоризненной улыбкой отвечая на ее шутку.
Часто мы острим, когда нам вовсе не до смеха; вот и Кэтрин совсем не
намеревалась шутить.

- Стало быть, для чего-то другого? - спросил доктор.

- Да, отец, для другого, - ответила девушка и повторила: - Я его не
видала с тех пор, но теперь хотела бы с ним встретиться.

Доктор медленно почесал подбородок кончиком гусиного пера.

- Ты ему писала?

- Да, четыре раза.

- Значит, ты ему не отказала. На это хватило бы и одного письма.

- Нет, - сказала Кэтрин, - я просила... я просила его подождать.

Отец продолжал смотреть на нее, и она испугалась, что он сейчас
разгневается, - глаза его горели холодным огнем.

- Ты прекрасная, верная дочь, - сказал он наконец. - Подойди ко мне, -
и он встал и протянул к ней руки.

Слова его были неожиданны, и Кэтрин почувствовала себя на верху
блаженства. Она подошла к отцу, и он нежно обнял дочь, утешая ее, а потом
поцеловал. И сказал:

- Ты бы хотела сделать меня счастливым?

- Конечно, очень, - ответила Кэтрин, - но я, наверное, не сумею.

- Сумеешь, если захочешь. Нужно только желание.

- То есть нужно отказать мистеру Таунзенду? - спросила Кэтрин.

- Да, нужно отказать мистеру Таунзенду.

Он с прежней нежностью обнимал дочь, глядя ей прямо в лицо, пытаясь
заглянуть ей в глаза; но она отвела взор.

Они долго молчали. Это объятие начало тяготить Кэтрин.

- Ты счастливее меня, отец, - сказала она наконец.

- Я знаю, что ты сейчас очень страдаешь. Но лучше потерпеть три месяца,
чем страдать много лет, всю жизнь.

- Конечно; но я бы не страдала с ним.

- Ты ошибаешься. Я в этом уверен.

Кэтрин не ответила, и доктор продолжал:

- Неужели ты сомневаешься в моем знании жизни, в моей любви к тебе, в
моей заботе о твоем будущем?

- Ах, отец! - прошептала девушка.

- Пойми: я знаю людей, знаю их пороки, их безрассудство, их лживость.

Она высвободилась из объятий отца и запальчиво воскликнула:

- У него нет пороков, и он не лживый!

Отец не сводил с нее своих ясных, пронзительных глаз.

- Так ты сомневаешься в моей правоте?

- Я не верю, что он такой!

- Об этом я и не прошу тебя; поверь лишь, что я не ошибаюсь.

Кэтрин, конечно, не подумала, что это лишь ловкий ораторский прием; и
все же призыв отца она восприняла враждебно:

- Да что ж он сделал? Что ты о нем знаешь?

- То-то и оно, что он за всю свою жизнь ничего не сделал - он
бездельник и эгоист.

- Ах, отец, прошу тебя, не надо его ругать, - взмолилась Кэтрин.

- Я и не намерен его ругать. Это было бы ошибкой с моей стороны, -
сказал доктор и, отвернувшись, добавил: - Ты можешь поступать, как тебе
заблагорассудится.

- Значит, мне можно увидеться с ним?

- Как тебе заблагорассудится.

- И ты меня простишь?

- Никоим образом.

- Всего один раз!

- Не понимаю, что значит "всего один раз". Если ты ему не откажешь,
ваше знакомство будет продолжаться.

- Я хочу ему объяснить... я хочу попросить его, чтобы он подождал.

- Чего подождал?

- Подождал, пока ты не узнаешь его получше... пока ты не согласишься.

- Незачем морочить ему голову. Я знаю его достаточно и никогда не
соглашусь на этот брак.

- Но мы можем ждать очень долго, - сказала Кэтрин тоном, который сама
она считала смиренным и примирительным; однако доктор, будучи раздражен,
воспринял ее замечание как бестактную настойчивость.

Ответил он, впрочем, достаточно невозмутимо:

- Если тебе угодно, ты, конечно, можешь ждать; рано или поздно я умру.

Кэтрин испуганно вскрикнула.

- Помолвка подействует на тебя интереснейшим образом: тебе захочется,
чтобы это случилось как можно скорее.

Кэтрин со страхом глядела на отца. Доктор был чрезвычайно доволен своим
аргументом, поразившим девушку авторитетностью или, точнее, смутной
весомостью логической аксиомы, которую она не в состоянии была подвергнуть
критике; и все же, хотя вывод отца казался научной истиной, Кэтрин
отказывалась его принять.

- Лучше вообще замуж не выходить, чем ждать твоей смерти, - сказала
она.

- Так докажи мне это. Если ты не расторгнешь помолвку с Морисом
Таунзендом, ты, несомненно, станешь ждать моей смерти.

Кэтрин отвернулась, чувствуя, что ей становится худо. А доктор
продолжал:

- И когда даже _тебе_ захочется, чтобы я умер поскорее, вообрази, с
каким нетерпением будет дожидаться этого _он_!

Кэтрин попыталась вообразить нечто подобное (слова отца имели такую