Она, правда, и виду не подала, но, по-моему, была рада.
спохватился, припомнив внезапно, что именно этот его пренеприятный
собеседник пришел ему сегодня на помощь в самый критический момент. Он
поспешил перевести разговор на эту тему и от души поблагодарил его.
отмахнулся Картон. - Во-первых, мне решительно ничего не стоило это сделать,
а потом я и сам даже не пойму, почему я это сделал. Мистер Дарней, мне
хочется задать вам один вопрос, разрешите?
услугу.
неловко. - Мне и в голову не приходило задавать себе такой вопрос.
думаю, что бы это было так.
человек проницательный.
протягивая руку к звонку, - тут нет ничего такого, что помешало бы мне
попросить принести счет, а нам с вами мирно расстаться.
утвердительный ответ, повернулся к лакею: - Тогда вот что, любезный;
принеси-ка мне еще пинту этого самого вина, а потом разбуди меня ровно в
десять.
тоном, почти угрожающе, произнес:
неудачник, человек, который сам на себя хомут надел. И на всем свете никому
до меня дела нет и мне ни до кого дела нет.
способностям.
знаете, не очень обольщайтесь вашей хваленой трезвостью! Кто знает, куда еще
она вас заведет. Покойной ночи!
висевшему на стене, и начал внимательно себя разглядывать.
обращаясь к себе в зеркале. - А что, собственно, тебе может нравиться в
человеке, который на тебя похож? В тебе-то ровно ничего нет, что могло бы
понравиться, и ты это отлично знаешь. Ах, будь ты проклят! Ну, что ты с
собой натворил! Вот уж действительно, дался тебе этот человек! - глядишь на
него, сравниваешь и видишь: "Да, вот ты, брат, во что превратился, а вот чем
ты мог быть! Что, если б ты сегодня был на его месте, глядели бы на тебя вот
так эти синие глазки, посчастливилось бы тебе увидеть такое живое участие на
этом взволнованном личике? Эх, да что там говорить, признайся прямо, - ты
этого человека просто ненавидишь!"
была уже пуста, а он спал мертвым сном; голова его свалилась на руки,
взлохмаченные волосы свесились на стол, и капли сала от оплывающей свечи
падали на них и застывали, свиваясь длинной белой пеленой.
привыкли пить много. С тех пор нравы значительно улучшились, и люди
настолько отстали от этой привычки, что если бы подсчитать в среднем, какое
количество спиртного вливал в себя за один вечер какой-нибудь джентльмен -
без всякого ущерба для своей репутации порядочного человека, - то ныне это
показалось бы диким преувеличением. В этой приверженности Бахусу ученые
служители закона, разумеется, не отставали от представителей иных профессий.
А мистер Страйвер, усердно пробивавший себе путь к широкой и доходной
практике, не отставал от своих ученых собратьев ни в этих возлияниях, ни на
более сухом поприще служения закону.
начал уже потихоньку отсекать нижние ступеньки лестницы, по которой он
проворно пробирался вверх. И сессиям и самому Олд-Бейли ныне приходилось
всячески умасливать своего любимца, дабы залучить его в свои объятья;
проталкиваясь все ближе и ближе к лучезарному лику Верховного Судьи, мистер
Страйвер пустил крепкие корни в Королевском суде *, и его цветущая
физиономия, словно громадный подсолнечник, неизменно обращенный к солнцу,
высоко поднималась над грядами париков, теснившихся вкруг него, наподобие
буйного чертополоха.
Страйвер и очень дошлый человек, ловкач и проныра, и язык у него подвешен
неплохо, - однако он не способен толком разобраться в деле и выхватить из
него быстро самую суть, а ведь это и есть то, первейшей важности, качество,
по которому узнается хороший адвокат. Однако с некоторых пор с мистером
Страйвером произошла разительная перемена. Чем больше он набирал себе дел,
тем искуснее он их распутывал, и как бы поздно ни засиживался он по ночам за
бутылкой с Сидни Картоном, утром он уже прекрасно знал, как надлежит
повернуть дело в суде, и все у него было как на ладони.
ничего путного, но он был большим приятелем Страйвера. Сколько спиртного эти
приятели умудрялись влить в себя в промежуток между январской сессией и
Михайловым днем *, - даже и сказать невозможно: сущее море разливанное,
наверное в нем можно было бы потопить целый корабль королевского флота.
как тут, - руки в карманах, он сидел, задрав голову, и глядел в потолок; и
на выездные сессии они тоже ездили вместе и так же пьянствовали по ночам; и,
говорят, бывало, уж день на дворе, а Картон только еще плетется к себе
домой, еле переставляя ноги, крадется, точно нашкодивший кот. Наконец среди
тех, кто любит совать нос в такие дела, стали поговаривать, что хотя Картон
никогда не сделается знаменитостью и льва из него не получится, зато в
качестве шакала он поистине незаменим, и в этой-то скромной роли он и
подвизается у Страйвера.
приказал разбудить себя, - ровно десять часов, сэр.
исполнительный слуга неукоснительно пресекал тем, что по целых пять минут не
переставая громыхал кочергой в камине, Картон, наконец, вскочил, схватил
шляпу и вышел.
Королевского суда и Судебного архива и, наконец, придя в себя, двинулся к
Страйверу.
и Картону открыл сам принципал Страйвер. Он был в ночных туфлях и халате,
распахнутом на груди. Глаза у него были воспалены, взгляд тяжелый,
остановившийся и словно озверелый. Такие глаза бывают у людей, ведущих
разгульную жизнь, в особенности у судейских; мы можем наблюдать это,
невзирая на все прикрасы искусства, на целом ряде портретов, начиная с
Джефриса * и далее по всей портретной галерее Пьющих Веков.
Страйвер.
навалены бумаги; в ярко пылавшем камине на решетке кипел котелок, а посреди
комнаты, окруженный всем этим бумажным хламом, красовался стол и на нем
шеренга бутылок, - разные вина, коньяк, ром, а сверх того - лимоны и сахар.
есть, не ужинал, - смотрел, как он ужинает, но это, собственно, одно и то
же.
тебя осенило? С чего это тебе в голову пришло?
потом как-то невольно себя вспомнил, и вдруг мне ясно представилось: а ведь
и я мог бы быть таким, коли бы не мое невезенье проклятое!
брюшко так и заходило ходуном.
давно пора.
оттуда большой кувшин холодной воды, таз и два полотенца. Намочив полотенца