слово вслух и сейчас же сгорел от стыда: затряс головой, заулыбался,
загримасничал, забормотал что-то. Петька удивленно покосился на него, а
Клара спросила:
разбужу!
Спокойной ночи.
прошел к столу и бухнулся в кресло. Все здесь еще носило ее отпечатки: вот
стул - на нем она сидела, вот стакан - она его не допила, вот половина
конфеты, вот книжка - она ее просматривала и бросила на диван. И тут он
вдруг понял, что совершенно зря позвал Клару. С Петькой было бы все куда
проще. А теперь им придется провести целый день наедине. Ведь в самом
лучшем случае - если они попадут на семичасовой - он вернется в шесть!
Значит, позвонит Лине часов в восемь-девять. Опять неладно! Впрочем, это
уж и не важно. Теперь это не самое главное. Самое главное - что она его
все-таки нашла. Ведь приехала-то она одна! Стоп! Ты так уверен, что одна?
Вскочил, сел на диван и стал быстро листать книжку. Нет, конечно,
все-таки, конечно, одна. Иначе она сказала бы. Кларе, например,
обязательно бы сказала. А впрочем, с нее все станется. Может быть, и не
одна. Ну что ж, тогда они как встретятся, так и разойдутся. За эти годы он
многому научился, он "изучил науку расставаний". Вероятно, это уже
старость подходит. Все стало легко. Вот Корнилов не такой. Он молод, горяч
и как говорит Державин, к правде черт. Зато и своего не упустит. Вот Даша,
кажется, уже его. Как она сегодня ринулась за него в бой! Потапов даже
засопел от неожиданности. Что ж? Правильно! У Корнилова все ясно, четко,
недвусмысленно. Как он думает, так и режет. А вот он хитрит. А Потапов
рычит и дрожит, а Клара молчит и прячет глаза. И никто ничего толком не
может объяснить, что случилось с людьми. А без этого и жить нельзя. В мире
происходит что-то совершенно необычайное. Крутят по миру какие-то черные
чудовищные протуберанцы и метут, метут все, что ни попадется на пути.
Почему, зачем, кто поймет? Хотя читай речи вождей, в них все ясно. "Это и
есть истина, - сказал сегодня директор. - Если мы будем в это верить, то
победим". И верят же, действительно верят. Ох уже эта вера! Та самая, что
горами двигает и города берет. Где бы и мне ее достать? Верую, верую.
Господи, помоги же моему неверию! А впрочем, зачем тебе вера? Помнишь
Сенеку, трагедию "Эдип"? "Да будет мне позволено молчать - какая есть
свобода меньше этой?" Так вот воспользуйся хоть этой самой меньшей
свободой. Так ведь не воспользуешься, опять начнешь все объяснять и
подгонять, вот как сегодня ты пел Даше: "Надо знать, когда и кто".
Сознайся, гадко ведь, а? А вот у Корнилова этого нет. За это его и любят.
Но только с Линой у него определенно ничего не получится. Она стена для
таких, как он. Ее в мире не интересует ничего, кроме ее самой. Вот море,
походы, костры из смоляных ветвей, сноп искр над костром, прогулки до зари
по берегу - это ее. И она не притворяется - она действительно такая. И ты
без памяти влюбляешься в это цельное, бездумное, свободное от страха
существование. Оно же по-настоящему прекрасно! Потом наступает, конечно,
отрезвление. Она расстается с тобой на вокзале, ты уходишь очарованный,
влюбленный, надававший тысячи клятв себе и ей, сидишь один в комнате,
вспоминаешь и думаешь, улыбаешься своим мыслям. Так проходит
неделя-другая, и вдруг наступает отрезвление. Ты понимаешь, что какая-то
невероятная сухость, черствость и даже старчество проглядывает в ее
невозмутимой ясности. И самое главное - она ведь проговаривается! Нет,
нет, она не особенно умна. Ее гармонию держит инстинкт, привычка,
бессознательное чувство равновесия, а никак не разум. Она могла с ясным
лицом рассказать о себе что-нибудь такое, что даже в те блаженные дни
вдруг заставляло его как бы мгновенно осечься, очнуться, упасть с пятого
этажа - посмотреть на нее со стороны. Господи, что же это такое? Но все
это и продолжалось мгновение. Она сразу же ловила его настроение и всегда
умела заставить забыть его все. Чуткой в этом отношении она была
невероятно. Как бы он ни старался скрыть свое настроение, она видела его
насквозь. Даже во время разговора по телефону. Но один раз он все-таки
взорвался, и тогда они поссорились. И вот теперь...
засыпает, сидя в кресле около окна. Он так ничего как следует и не
продумал и не решил насчет завтрашнего утра.
поглядел в окно. И вдруг услышал тихое поцарапыванье, потом стук, тоже
тихий-тихий: тук-тук, тук-тук. Он подумал, что это, наверно, ветка
качается. Но стук повторился - четкий, ритмичный, и тут из темноты вдруг
выплыло и прижалось к стеклу лицо Лины. Она смотрела и делала рукой
какие-то знаки. Он вскочил, подлетел к окну и так резко рванул раму, что
что-то посыпалось на подоконник.
задев подоконника, она гибко, как на турнике, перекинулась в комнату. - Ну
вот и все. Вот что значит ГТО первой ступени.
и смотрел.
Великолепная девочка! Серьезная такая, простая и о вас убивается. А вы
ничего замечать не хотите. Эх вы! У вас гребенка-то есть? Дайте-ка я
причешусь. - Она вынула пудреницу и несколько раз коснулась пуховкой щек.
- Больше всего боюсь загореть. Слушайте, подарите-ка мне вот такую белую
шляпу с полями, в них, кажется, здесь пастухи ходят. У вас, наверно, есть
такие.
сбросила ему на руки платок. Плечи у нее опять оказались голыми. Он
молчал. Она усмехнулась и провела рукой ему по волосам. - Все такой же
трепаный. А время два часа! Ну все равно, полчаса я, пожалуй, могу
посидеть. Чаем напоите?
на диване. Сидела и смотрела на него молча смеющимися, сияющими, слегка
тревожными глазами.
улыбаясь, посмотрела на него, тогда он притянул к себе ее голову и
поцеловал, расплющивая губы, крепко и больно, несколько раз. Потом стал
целовать глаза и опять губы. Тут она ладонью слегка уперлась в его лоб.
не отпускал ее. - Но ведь вы даже не знаете, одна я тут или нет.
Постойте-ка, художественная часть потом. Рассказывайте про себя. - Она
встала, прошлась по комнате, подошла к барометру. - Великая сушь, -
прочитала она. - Значит, живете, работаете и, как говорит ваш директор,
закапываете в землю казенные деньги. До того уж докопались, что вас
таскают в милицию и отбирают подписку, - дальше-то теперь что? - Он сделал
какое-то движение. - И хорошо, тут вы, положим, ни при чем. За это ответит
директор, но вы что? Решили здесь осесть? Остаться навсегда в этой
комнате?
- грызть эти холмы? А?
вас. - Она посмотрела на него. - Я ведь очень, очень часто вспоминала вас.
комнате. Ему надо было собраться с мыслями.
дилетантски. Ни я, ни тем более Корнилов не знаем, что творим. Даже какой
объект раскапываем, и то не знаем. Если бы здесь появились настоящие
ученые, они не взяли бы нас даже в препараторы. Это так.
продолжал:
вероятно, взяли бы. Он окончил что-то археологическое. А меня бы, конечно,
погнали в шею. Я же даже не историк, и сидеть бы мне да сидеть над
изучением первоисточников по истории античного христианства. Вот тогда бы
я был действительно на своем месте. Но что делать? Мы хоть понимаем, с чем
мы имеем дело. И если что-нибудь не знаем, то уж не знаем по-научному. А
здесь просто никто ничего не знает, и все. До сих пор раскопки вели
учитель французского языка, статистик, землемер, гидротехник, чиновник
особых поручений. Это если брать весь Казахстан в целом. Здесь же вообще,
кроме кладоискателей, никого не было. Если нам и далее повезет так же
Мацумото Сэйте
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Каргалов Вадим
Никитин Юрий
Орловский Гай Юлий