крупная, пожилая, с широкими бедрами и загорелым морщинистым крестьянским
лицом; взгляд ее был подозрительный, настороженный, но, заметив меня, она
улыбнулась и, бросив мотыгу, тяжело зашагала к дому.
-- сказал Жак. -- Я, естественно, никому ничего не говорил, но вы и сами
знаете, как разносятся слухи. Всю прошлую неделю рабочие гадали, чем все
кончится...
Да, сообщите новость, как только сочтете нужным.
заметив ее, сказал:
плохие, ей надо первой растрезвонить о них. -- Он высунулся из окна: --
Господин Жан добился в Париже успеха. И не делайте вида, будто не понимаете,
о чем я говорю.
лозы на стене большую гроздь винограда и королевским жестом подала ее мне.
граф. Ешьте сразу, пока не сошел налет. Значит, все в порядке?
похож на человека.
задать им жару. Да и кто они такие, хотела бы я знать! Считают, раз они
известны в Париже, так могут диктовать нам. Их давно пора было проучить.
Надеюсь, вы усовестили их, господин Жан?
глазах, но если те, кому она отдала свою любовь, не оправдают ее ожиданий,
она не задумается им об этом сказать. Я перевел взгляд с ее доброго,
загорелого морщинистого лица на поникшие под плодами ветви яблонь, на
пасущуюся лошадь и на опушку леса за полями.
сторожки грязной пылью, и целых полгода можно не думать о том, что нас ждет
впереди, -- сказала она. -- Вы не забудете зайти к нам, господин граф,
перемолвиться словечком с Андре? Вы, само собой, слышали, что с ним
приключилось?
преданных, но любопытных глаз.
крыльями у ее ног, а я, отвернувшись от окна, увидел, что Поль вешает на
плечики пиджак и надевает рабочий халат.
небольшая. Все лежит здесь, на конторке. Жак тебе покажет.
распечатывал их один за другим: там, в основном, были счета и требования от
разных фирм перевести деньги за поставленные товары, затем запрос от
подрядчика по перевозке и накладная с железной дороги. Я просматривал их от
первой до последней страницы и все больше убеждался, что ничего там не
понимаю. От меня ожидались какие-то действия, указания, я должен был что-то
писать или диктовать, но для меня эта беспорядочная куча цифр ничего не
значила, я был беспомощен, как ребенок, внезапно брошенный во взрослый мир.
и мы остались вдвоем, он почувствовал себя свободней, и ответил:
контракт возобновлен. Тут повседневные дела, я и сам управлюсь.
смотреть на низкие строения напротив, на ходивших взад-вперед рабочих, на
выезжавший из ворот грузовик, на ферму -- дом и хозяйственные постройки в
каких-нибудь пятидесяти ярдах от плавильни: приятное, хотя и не совсем
уместное соседство. Во дворе фермы важно вышагивали гуси, женщина
развешивала на веревках белье, и мычание коров за забором перемежалось
металлическим лязгом, долетавшим оттуда, где была плавильная печь. Из
высоких труб вырывались клубы дыма, старый колокол на рифленой железной
крыше в заплатах вдруг запылал под солнцем, а у входа две гипсовые фигуры --
мадонна с младенцем и святой Жозеф -- воздевали руки, благословляя здешнюю
небольшую общину, всех, кто тут работал и жил. Судя по возрасту зданий и
всей атмосфере, община эта существовала и сто, и двести, и триста лет назад,
и ни война, ни революция ничего здесь не изменили. Фабрика оставалась на
ходу, потому что семья де Ге и рабочие верили в свое дело, потому что они
хотели видеть здесь все таким, как оно есть. Небольшая патриархальная
стекольная фабрика была органичной частью этих мест, как ферма, как поля,
как лес, как старые-престарые яблони, и погубить ее было все равно что
выдернуть из земли корни живого растения.
фирмами, у которых есть современное оборудование и деньги, чтобы хорошо
платить рабочим?
испуганно заморгали за линзами очков.
продержаться. Фабрика не приносит дохода и из забавы богатого человека
превратилась в обузу. Если вы идете на то, чтобы терять деньги, это ваше
дело. Только...
немного больше труда позаботиться о том, что вам принадлежит. Простите меня
за прямоту. Не мое дело это вам говорить. Как бы вам объяснить, господин
граф... Фабрика похожа на семью, на домашний очаг. Кто-то должен ее
возглавлять, быть ее стержнем, ее основой, и в зависимости от того, кто
станет во главе, она процветает или разваливается на части. Как вы знаете, я
никогда не работал на вашего отца, я приехал сюда позднее, но его очень
уважали, он был справедливый человек. И господин Дюваль был таким же. Если
бы он не погиб, он жил бы с семьей в этом доме, и рабочие чувствовали бы,
что у фабрики есть будущее. Он понимал рабочих, он бы сумел приспособиться к
изменившейся ситуации, но так, как обстоят дела сейчас...
нас всех. У господина Поля очень сильное чувство долга, и с самого конца
войны он целиком посвятил себя фабрике, но нельзя закрывать глаза на то, что
все это время он вел борьбу против издержек и заработной платы, заведомо
обреченную на провал, и вы знаете не хуже меня, что с рабочими он не ладит и
порой это сильно затрудняет дело.
ночи трудится не покладая рук, на его плечах лежит все самое неприятное:
проверка заказов, переговоры с кредиторами, попытки сохранить хоть какой-то
баланс, -- последняя опора и поддержка приходящей в упадок фабрики, он,
возможно, к тому же мишень проклятий и хозяев, и рабочих.
на самом деле думаете, что провалил дело я.
плечами, красноречиво сказав о своих чувствах без всяких слов.
никогда и словечка не вымолвит против вас. Но вас ничто здесь не интересует,
вот и все. Вам не важно -- пусть фабрика хоть завтра развалится на части. Во
всяком случае, я полагал так до сегодняшнего дня. Все мы думали, что вы
поехали в Париж развлечься, а оказалось... -- Он взмахнул руками. -- Вы, как
выразился господин Поль, добились невозможного.
тяжело ступая, идет по двору к сторожке, рабочие со смехом окликают ее, а
она весело кричит что-то в ответ, перекидываясь с ними шутками.
спросил Жак с трогательным смирением.
работали полуголые из-за жары. Повсюду вокруг меня были чаны и бочки, брусья
и соединительные трубы; стоял страшный шум и лязг; откуда-то доносился
непривычный, резкий, но довольно приятный запах. Когда я подошел поближе,
рабочие расступились, улыбаясь мне той же радушной, дружелюбной улыбкой, что
раньше: снисходительно, ободряюще -- так улыбаются ребенку, если ему
вздумалось позабавиться; ведь чем бы он ни занялся, это будет всего лишь
игра.
другим, меньшим строениям. Здесь рабочие в комбинезонах были заняты более
тонким делом. Я держал в руках голубые, зеленые и желтые обломки
отбракованного стекла, казавшегося мне безупречным, флаконы и бутылочки
разной формы и размера. Оттуда я направился к помещениям, где шла сортировка
и упаковка готовых изделий и лежали партии товаров, готовых к отправке, и ни
разу нигде я не видел, чтобы люди работали равнодушно, автоматически, как
обычно бывает на фабриках. Видел я другое: небольшое предприятие, где
рабочие разделяют интересы хозяев и смотрят на свой труд как на личное право
и личную обязанность, и это не меняется с течением времени, так было, есть и
будет.