ручей преградил Мэри дорогу, и она вынуждена была остановиться. Местность
была ей незнакома. За гладкой зеленоватой поверхностью скалы, что высилась
впереди, она увидела вдали высоко поднятую к небу пятерню Килмара. Снова
девушка оказалась у Тревортской трясины, где бродила в ту, первую, субботу
после своего приезда, но теперь она шла на юго-восток, и холмы, ярко
освещенные солнцем, выглядели иначе. Ручей весело журчал по камням; чуть
выше виднелась запруда; болота оставались слева. Легкий ветерок колыхал
травинки, они дружно шелестели и будто вздыхали, а на фоне этой нежной
зеленой травки резко выделялись островки жесткой, желтоватой, коричневой на
концах, болотной травы. Они выглядели такими упругими и вполне надежными. Но
ступи на них, они тут же уходили из-под ног в трясину, а на поверхность
выступали сине-серые струйки воды, вскипали пеной и затем чернели.
держаться высокого места, она шла между холмов вдоль извилистого рукава
ручья. Сквозь облака пробивались лучи солнца. Они высвечивали зеркала болот,
которые остались уже позади. Одинокий кроншнеп задумчиво стоял у ручья,
словно любуясь своим отражением. Вдруг с молниеносной быстротой он метнулся
в камыши, захлюпал лапками по жидкой грязи, потом, склонив головку набок и
подобрав лапки, с печальным криком поднялся в воздух и полетел к югу.
склону холма проскакали вниз несколько лошадей. Они спешили прямо к ручью,
на водопой. Животные сгрудились у воды, звонко стуча копытами о камни,
размахивая хвостами.
распахнуты и подперты камнями. Лошади, должно быть, примчались оттуда. От
ворот шла узкая, разбитая, размытая дождями колея. Прислонясь к воротам,
Мэри продолжала наблюдать за лошадьми. Краешком глаза она вдруг заметила
человека, который с ведрами в руках шел по колее. Она собралась было
двинуться дальше по склону холма, как вдруг человек замахал ведром и что-то
прокричал ей.
и подождала, пока он подойдет к ней. На нем была рубаха, которая, похоже, ни
разу не стиралась, и заляпанные грязью, навозом, с прилипшим конским
волосом, бриджи. На нем не было ни шапки, ни куртки. Лицо Джема покрывала
густая щетина. Он смеялся, сверкая зубами, и был очень похож на своего
брата, только двадцатью годами моложе.
тебя так скоро, а то испек бы к твоему приходу свежего хлеба. Три дня не
мылся и жил на одной картошке. Подержи-ка ведро.
лошади.
мутить воду. Пошел отсюда!
за ним из ручья и дал ходу.
ведро - на той стороне вода почище.
он, утирая лицо рукавом.
конечно, не проделала бы весь этот путь только ради тебя. Знала бы -
свернула бы в другую сторону.
меня, нечего притворяться. И подоспела ты в самый раз - сготовишь мне обед.
У меня есть кусок баранины.
маленький серый домик, прилепившийся к склону холма. Позади находились
сколоченные из грубых досок надворные постройки, а за ними виднелось
картофельное поле. Из низкой трубы тонкой струйкой вился дым.
то ты, надеюсь, умеешь? - спросил он.
ты здесь, то можешь и пособить. С тех пор как умерла матушка, я стряпаю себе
сам, ни одной женщины тут еще не было. Да заходи же.
притолокой.
В углу находился большой открытый очаг. На грязном полу валялись
картофельные очистки, капустные кочерыжки, хлебные крошки. Все разбросано,
навалено как попало, покрыто пеплом от сгоревшего торфа. Мэри растерянно
озиралась.
кухню в свинарник. Как не стыдно! Оставь мне ведро и поищи метлу. В такой
грязи я есть не стану.
чистоте, восставало против этой грязи и беспорядка. Через полчаса на кухне
было прибрано, пол сиял чистотой, мусор вынесен. Найдя в чулане глиняную
посуду и рваную скатерть, Мэри принялась накрывать на стол. На огне стояла
кастрюля с бараниной, картошкой и репой. Аппетитный запах распространился по
дому, и в дверях появился Джем, потягивая носом, как голодный пес.
свою тетю и переберешься ко мне хозяйничать?
стол. - Денег они не тратят, а что с ними делают - ума не приложу. Моя
матушка была такой же. Всегда упрятывала монеты в старый чулок, только я их
и видел. Ладно, поторапливайся с обедом, живот от голода подвело.
труды. Не хватай же руками, горячо.
причмокнул.
говорил, что женщинам от природы дано умение делать две вещи, одна из них -
стряпня. Принеси-ка кувшин с водой, он во дворе.
потолок. - Когда я еще цеплялся за материнскую юбку, Джосс и Мэт были уже
здоровенными парнями. Отца приходилось видеть нечасто, но когда он бывал
дома, тут уж держись. Как-то раз он бросил в мать ножом и рассек ей бровь. У
нее по лицу лилась кровь. Я перепугался, убежал и спрятался в углу за
очагом. Мать ничего не сказала, только промыла глаз водой и стала подавать
отцу ужин. Она была смелой женщиной, надо отдать ей должное. Хотя говорила
она с нами мало и не очень-то сытно кормила. Меня считали ее любимчиком,
поскольку я был младшим, и братья частенько колотили меня за ее спиной. Но
они и между собой не очень ладили, дружбы в нашей семье вообще не было. Я
видел, как Джосс избивал Мэта так, что тот уже на ногах не мог держаться.
Мэт был каким-то чудным - тихоня, вроде матери. Он потонул там, на болотах.
Кричи не кричи, здесь тебя никто не услышит, разве что птицы да лошади.
Однажды я сам так чуть не пропал.
Отца повесили, Мэт утонул, Джосс взял да уехал в Америку, а я рос без
присмотра, как звереныш. Мать сделалась совсем уж набожной, молилась часами,
взывая к Господу. Не смог я этого вынести и смылся отсюда. Какое-то время
мотался на шхуне из Падстоу, но морская жизнь не по мне. Вернулся домой;
мать была уже худой, как скелет. "Ты должна больше есть", - говорил я ей,
но она не слушалась. Я снова уехал, поболтался немного в Плимуте, делал за
пару шиллингов, что придется. Вернулся сюда как-то к рождественским
праздникам, прямо к обеду, но нашел дом брошенным и закрытым. Чуть не спятил
от голода, ведь целые сутки не ел. Пошел в Норт-Хилл и там узнал, что мать
померла три недели назад и ее похоронили. А я тащился из самого Плимута. Вот
тебе и весь рождественский обед. Там в шкафу позади тебя есть кусок сыру.
Могу дать тебе половину. В нем, правда, завелись черви, но вреда от них не
будет.
Неужто бараниной объелась?
черствый хлеб.
- Вы хуже чумы. Вы с братом с рождения дурные. Ты никогда не задумывался,
что должна была выстрадать твоя мать?
жаловалась, отдавала нам все силы. Замуж-то она вышла в шестнадцать лет, и
страдать ей было некогда. Через год родился Джосс, а потом Мэт. Она лишь ими
и занималась. Только они подросли, как родился я. Ведь я последыш. Своим
рождением я обязан тому, что отец напился на ярмарке в Лонстоне, продав трех
краденых коров. Так-то вот, а то не сидел бы я сейчас перед тобой. Подай-ка
мне кувшин.
стуле и глядя, как Мэри моет посуду.
бесчувствия и валяется, как бревно, по нескольку дней. Как-нибудь так вот и
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Грабб Джеф