Чтение 20–й страницы книги ~Французов ручей~

мелодию, придающую удивительную поэтичность и этому утру, и всему
предстоящему приключению.

Откуда-то сверху неожиданно послышалась короткая четкая команда. Дона
подняла голову и впервые увидела француза. Он стоял у штурвала рядом с
рулевым, заложив руки за спину, лицо у него было серьезное и
сосредоточенное. Он показался ей совсем иным, чем несколько дней назад в
лодке, когда сидел напротив нее и распутывал бечеву или когда, закатав
рукава и потряхивая головой, чтобы отбросить упавшие на лоб волосы, жарил на
костре рыбу.

Ей вдруг стало неловко: они работали, делали дело, а она стояла и
смотрела. Она почувствовала себя глупо и беспомощно и, чтобы не мешать ему,
отошла в сторонку и облокотилась на перила, а он продолжал отдавать команды,
поглядывая то на небо, то на воду, то на прибрежные кусты.

Свежий утренний ветер, прилетевший с холмов, наполнил огромные паруса.
Корабль медленно двинулся вдоль ручья. Он плыл тихо и плавно, как призрак,
едва не задевая за ветки деревьев, когда течение относило его к берегу. А
француз стоял рядом с рулевым, правил курс и следил за извилистыми берегами.
Вскоре впереди распахнулось широкое русло главной реки; с запада потянуло
крепким, сильным ветром; по воде побежала рябь. Под напором ветра
накренилась и легла на бок; короткая пенная волна перелетела через
фальшборт. На востоке разгоралась заря. Сквозь тусклую дымку, затянувшую
небосвод, пробивался яркий утренний свет, предвещая хорошую погоду. Снизу,
от устья, повеяло свежестью и соленым морским запахом. Едва корабль выплыл
на речной простор, как тучи чаек поднялись в воздух и полетели за ним.

Матросы уже не пели, они собрались на палубе и с нетерпением смотрели
на море. Казалось, что дни, проведенные в безделье, наполнили их новым огнем
и новой жаждой приключений. Судно миновало мелководье и вышло в устье реки.
За бортом снова вскипела волна. Дона улыбнулась, почувствовав на губах
соленые брызги. Она подняла голову и увидела, что француз оставил штурвал и
подошел к ней. Очевидно, волна окатила и его: волосы его намокли, на губах
блестела соль.

--Ну как? -- спросил он. -- Нравится?

Она засмеялась и кивнула. Он улыбнулся и, отвернувшись, принялся
смотреть на море. Сердце ее вдруг переполнилось радостью и восторгом: она
поняла, что любит его, любит давно, с тех самых пор, как впервые вошла в его
каюту и увидела, что он сидит за столом и рисует цаплю. А может быть, и еще
раньше, с того момента, когда заметила на горизонте корабль и почувствовала,
что вместе с ним к ней приближается что-то неизбежное и неотвратимое, словно
она уже тогда знала, что они обязательно встретятся и полюбят друг друга и
ничто не способно этому помешать, потому что оба они изгнанники, оба
скитальцы, у обоих одна судьба.

11

Было около семи вечера. Поднявшись на палубу, Дона увидела, что корабль
опять изменил курс и теперь движется к берегу.

Земля туманной полосой вырисовывалась на горизонте. Они провели в море
весь день, бороздя пролив вдоль и поперек и ни разу не встретившись с другим
судном. Шквалистый ветер ни на секунду не отпускал , заставляя ее
танцевать и подпрыгивать на волнах, словно ореховую скорлупку. Дона поняла,
что француз решил пока держаться подальше от берега и подобраться к суше,
только когда стемнеет. День прошел без приключений. Вначале, правда, была
слабая надежда, что по дороге попадется торговое судно, переправлявшееся с
грузом через пролив, за счет которого они могли бы недурно поживиться, но
надежда эта не оправдалась, и команда, ожившая и повеселевшая после целого
дня, проведенного на море, с еще большим азартом начала готовиться к ночной
операции, обещавшей им немало опасных и увлекательных минут. Матросы все как
один были охвачены лихорадочным возбуждением и напоминали мальчишек,
затеявших рискованную проделку. Перегнувшись через перила, Дона
прислушивалась к их веселым голосам, пению и шуточкам, которыми они
перебрасывались на ходу. Время от времени то один, то другой поднимал голову
и посылал ей задорную улыбку или восхищенный взгляд, с природной
галантностью не забывая о присутствии на борту прекрасной дамы.

Казалось, что сам воздух вокруг корабля пропитан радостным ожиданием.
Опьяненная жаркими лучами, свежим западным ветром и лазурной водой, Дона
испытала вдруг странное желание стать такой же, как они: тянуть вместе с
ними канат, взбираться до самого верха на мачту, поднимать паруса и вертеть
тяжелый штурвал. Брызги, перелетавшие через борт, хлестали ее по лицу,
оседали на одежде, но она не обращала на это внимания -- пусть, солнце все
высушит. Она нашла тихое местечко около штурвала, с подветренной стороны, и
уселась прямо на доски, поджав под себя ноги, заправив концы шали за пояс и
предоставив ветру свободно играть ее волосами. Ближе к полудню она вдруг
почувствовала страшный голод. Откуда-то снизу потянуло запахом свежего хлеба
и крепкого кофе, а еще через минуту на палубе с подносом в руках появился
Пьер Блан.

Она торопливо выхватила у него поднос и тут же сама устыдилась своей
торопливости, но он только подмигнул ей в ответ -- так весело и потешно, что
она не удержалась от смеха, -- закатил глаза и погладил себя по животу.

--Хозяин придет через минуту, -- заговорщицки улыбаясь, произнес он, и
Дона в очередной раз поразилась тому, как быстро все они -- и Уильям, и
матросы -- догадались об их отношениях с французом и как просто и
естественно к этому отнеслись.

Она с жадностью накинулась на еду, словно не ела целую неделю: отрезала
толстые ломти от золотисто-коричневой буханки, намазывала их маслом, не
забывая про сыр и салат. Вскоре за ее спиной послышались шаги. Она подняла
голову: возле нее стоял капитан . Усевшись так же, как и она,
прямо на палубу, он взял буханку хлеба и отрезал себе ломоть.

--Я решил немного отдохнуть, -- сказал он. -- Погода отличная, судно
само держит курс, достаточно только время от времени подправлять штурвал.
Угостите меня кофе.

Она разлила дымящийся напиток по чашкам, и оба начали жадно
прихлебывать его, искоса поглядывая друг на друга.

--Как вам нравится мой корабль? -- спросил он.

--Он удивителен. Я никогда не думала, что плавать на корабле -- такое
удовольствие. Мне кажется, я только сейчас начала жить по-настоящему.

--Я испытал то же самое, когда впервые поднялся на борт. А что скажете
о сыре -- недурен, верно?

--Сыр божественный.

--Вас не укачало?

--Нет, я чувствую себя прекрасно.

--Советую поужинать поплотней. Потом вряд ли удастся перекусить.
Отрезать вам еще хлеба?

--Да, пожалуйста.

--Думаю, что ветер продержится до темноты, но к ночи, наверное, спадет.
Надо воспользоваться приливом и как можно ближе подойти к берегу. Вы
счастливы?

--Да... Почему вы спрашиваете?

--Потому что я тоже счастлив. Налейте-ка мне еще кофе.

--У матросов сегодня приподнятое настроение, -- заметила она, берясь за
кофейник. -- Это из-за погоды или из-за того, что они предвкушают ночную
вылазку?

--Из-за того и из-за другого. А еще потому, что вы плывете с нами.

--Неужели для них это так важно?

--Вы вселяете в них бодрость. Ради вас они готовы на любые подвиги.

--Почему же вы раньше не брали женщин на борт?

Он улыбнулся ей набитым ртом, но ничего не ответил.

--А знаете, что рассказал мне Годолфин о ваших матросах?

--Нет.

--Он сказал, что они пользуются дурной славой в округе и что многие
местные женщины попали из-за них в беду.

--Что же случилось с местными женщинами?

--Вот и я спросила его об этом же. А он, представьте себе, сообщил, что
они пострадали от рук ваших головорезов.

--Не думаю, что местные женщины так уж страдали.

--Я тоже не думаю.

Он продолжал жевать бутерброд с сыром, поглядывая на паруса.

--Мои ребята никогда не позволят себе обижать корнуоллок. Скорей,
наоборот, это те не дают им проходу. Стоит им узнать, что
пришвартовалась где-нибудь поблизости, как они тут же удирают из дома и
начинают бродить вокруг. Подозреваю, что даже Уильяму не удалось избежать их
пристального внимания.

--Ваш Уильям -- типичный француз.

--Я тоже француз, мы все французы, но это не значит, что нам по вкусу
такое бесцеремонное преследование.

--Наверное, корнуоллки считают своих мужей недостаточно искусными.

--Так пусть научат их быть поискусней.

--Простому крестьянину тяжело одолеть науку любви.

--Догадываюсь. Но практика -- великая вещь.

--Чтобы научить чему-то своего мужа, женщина сама должна многое уметь.

--А инстинкт на что?

--Одного инстинкта недостаточно.

--В таком случае остается только пожалеть местных женщин.

Он откинулся на локте и, нашарив в кармане своего длинного камзола
трубку, стал набивать ее темным крепким табаком, точь-в-точь таким же, какой
лежал в табакерке на ее ночном столике. Затем зажал трубку в руке и закурил.

--Я, помнится, уже говорил вам, что французов совершенно необоснованно
обвиняют в волокитстве, -- произнес он, глядя вверх, на мачты. -- Глупо
предполагать, что с одной стороны пролива живут галантные кавалеры, а с
другой -- сплошь неуклюжие увальни.

--Может быть, дело в климате? -- проговорила она. -- Наверное, наша
промозглая погода не способствует любовным утехам.