Чтение 20–й страницы книги ~Жестокий шторм~

для ключей в форме ключа. Посветив фонарем, Майк находит набор ключей,
который ему нужен. Снимает их с крючка.

Рука Майка вставляет ключ в дверь. На бирке старушечьей вязью Марты
Кларендон написано: ВХОДНАЯ ДВЕРЬ.

Майк прячет ключи в карман и ставит камеру и кейс рядом на ступени.

- Простите, миссис Кларендон, - говорит он.

Укрывает Марту скатертью, подбирает свои вещи. Потом открывает дверь на
террасу ровно настолько, чтобы протиснуться, и выходит в ревущую бурю. Уже
ночь.

Ключом Марты Майк запирает дверь. Пробует ее, проверяя, что она
заперлась. Потом поворачивается и идет по дорожке к своему вездеходу.

Камера показывает чей-то дом на Мэйн-стрит, но через почти сплошной снег
он еле виден.

У Карверов на кухне сидят Джек, Анджела и Бастер. Генератора у них нет.
Кухня освещена двумя керосиновыми лампами, и по углам лежат густые тени.
Семья ужинает бутербродами и газированной водой. При каждом порыве ветра, от
которого трещит дом, Анджела нервно оглядывается. Джек - ловец омаров, и он
меньше волнуется насчет погоды (а чего волноваться, когда сидишь на твердой
земле?). Он с Бастером играет в самолетик. Самолетом служит бутерброд с
копченой колбасой, а ангаром для него - открытый рот Бастера. Джек подлетает
(издавая все соответствующие самолетные звуки) и улетает вновь. Бастер от
души смеется. Папа такой смешной!

Снаружи рвущийся, хрустящий треск. Анджела хватает Джека за руку.

- Что это?

- Дерево, - отвечает Джек. - Судя по звуку, на заднем дворе у Робишо.
Даст Бог, им террасу не разбило.

Он снова начинает играть в самолет, на этот раз тот приземляется в рот
Бастеру. Бастер откусывает кусок, с наслаждением жует.

- Джек, - спрашивает Анджела, - тебе обязательно возвращаться в магазин?

- Ага.

- Папа будет сторожить плохого дядю! - кричит Бастер. - Чтобы он не
убежал! Я самолетик!

- Что да, то да, большой парень, - говорит Джек. И снова заходит
бутербродом в пике на рот Бастера и ерошит его волосы, глядя на Анджелу
серьезным взглядом.

- Детка, это тяжелая ситуация, и каждый должен принять участие. А кроме
того, я буду с Кирком. На дежурство ставят пары друзей.

- А у меня друг - Дон Билз! - объявляет Бастер. - Он умеет быть
обезьяной!

- Ага, - говорит Джек. - Он наверняка этому научился у своего папы.

Энджи прыскает, прикрывая рот. Бастер начинает издавать обезьяньи звуки и
почесываться. Типичное поведение этого пятилетнего мальчика за обедом.
Родители относятся к нему с безоглядной любовью.

- Услышишь сирену - бери Бастера и езжай, - говорит Джек. - Знаешь что?
Если будешь беспокоиться, не жди сирены - езжай сразу. Возьми снегоход.

- Ты уверен?

- Ага. Тем более что чем раньше ты с Бастером там окажешься, тем лучше
ночлег у вас будет. Туда уже едут люди. Я видел огни.

Джек кивает подбородком на окно.

- Ну, в общем, когда моя вахта кончится, будь здесь или там. Я тебя
найду.

Он улыбается ей, и она, успокоенная, улыбается в ответ. Ветер завывает, и
у них улыбки сползают с лиц. Еле уловимо, но слышен грохот прибоя. Джек
говорит:

- Подвал мэрии будет наверняка самым безопасным местом на всем острове
ближайшие двое суток. Я тебе скажу, сегодня прибой будет черт знает какой.

- Почему из всех дней этот человек должен был появиться именно сегодня? -
спрашивает Анджела, не ожидая, конечно, ответа.

- Мам, а что сделал этот плохой человек? Вот опять - маленький кувшин с
большими ушами. Анджела наклоняется и целует его.

- Украл луну и принес ветер. Хочешь еще бутерброд, большой мальчик?

- Ага! И пусть он тоже у папы летает.

В темноте возле "Рыбы и омаров" Годсо волны взлетают выше, чем
когда-либо.

Маяк в темноте шторма виден неясным силуэтом, и вспышки его освещают
только снежный хаос.

На перекрестке Мэйн-стрит и Атлантик-стрит - тьма. Ветер срывает с
подвески погасшую мигалку, и она летит на конце своей проволоки, как
закрученная катушка на нитке. Падает в глубокий наметенный на улице снег.

Темно и в офисе констебля, где за решеткой Ли-нож сидит все в той же
позе, с голодным лицом в раме чуть расставленных коленей. Он собран и
сосредоточен, но на лице его все та же тень улыбки.

Хэтч в другом углу открыл переносной компьютер, и на его экране мерцает
программа кроссворда, которой Хэтч поглощен. Он не замечает Питера, который
сидит под доской объявлений с обвисшим лицом и смотрит на Линожа
расширенными пустыми глазами. Он загипнотизирован.

Мы видим лицо Линожа крупным планом, и его улыбка становится шире. Глаза
темнеют до черноты, и в них снова вертятся те же красные змеи.

Питер, не отрывая взгляда от Линожа, протягивает руку за спину и снимает
с доски старое объявление Департамента рыболовства. Переворачивает другой
стороной. В нагрудном кармане у него ручка. Сейчас он щелкает ею и
прикладывает перо к бумаге. И ни разу не глядит на то, что делает, - его
взгляд прикован к Линожу.

- Слушай, Пит, - спрашивает Хэтч, - что бы это могло быть: "Насест
йодлера". Четыре буквы.

Крупный план: на улыбающемся лице Линожа губы шевельнулись, будто
глотательным движением.

- Альп, - говорит Питер.

- Да, конечно, - соглашается Хэтч и вписывает буквы в сетку. - Классная
программа. Дам тебе тоже попробовать, если хочешь.

- Конечно, - говорит Питер голосом вполне нормальным, но глаз от Линожа
не отрывает. И перо его тоже не останавливается. Даже не замедляется.

И на обратной стороне объявления видны написанные неровными печатными
буквами снова и снова слова:

ДАЙТЕ МНЕ ДАЙТЕ МНЕ ДАЙТЕ МНЕ ТО ЧТО Я ХОЧУ ДАЙТЕ МНЕ ТО ЧТО Я ХОЧУ

ДАЙТЕ МНЕ ТО ЧТО Я ХОЧУ

А вокруг слов, как украшения вокруг рукописи монаха, много тех же фигур,
что мы видели над дверью гостиной Марты. Трости.

И снова крупным планом лицо Линожа. Черные звериные глаза полны
вертящейся красной мути. И видны самые кончики клыкообразных зубов.

На мысе Литтл-Толл-Айленда завывает ветер, гнутся под вьюгой деревья,
стукаются и трещат ветви.

С птичьего полета - накрытый ночью и бурей остров; обе улицы забиты
снегом. Огней совсем мало. Это город, отрезанный от внешнего мира.
Полностью.

Камера ждет, чтобы до нас это дошло, и - Затемнение. Конец акта шестого.

АКТ СЕДЬМОЙ

Прав был Джек Карвер - островитяне, у кого нет очагов для тепла, или кто
живет там, где может достать штормовой прибой на приливе, уже стягиваются к
мэрии. Кто на вездеходах, кто на аэросанях или снегоходах. Некоторые даже на
лыжах или снегоступах. И даже сквозь вой ветра слышен гул городской сирены.

По тротуару приближаются Джонас Сгенхоуп и жена его Джоанна. Они не юнцы,
но вид у них здоровый, даже спортивный - как у актеров из рекламы. Идут они
на снегоступах, и каждый тянет веревку. За ними - кресло, установленное на
детских санках, превращенных таким образом в одноместную повозку. В кресле,
облаченная в просторные одежды и неимоверной величины меховую шапку, сидит
Кора Стенхоуп, мать Джонаса. Ей около восьмидесяти, и по величественности
она не уступит королеве Виктории на троне.

- Как ты себя чувствуешь, мама? - спрашивает Джонас.

- Как роза в мае, - отвечает Кора. - А ты, Джо?

- Выживу, - отвечает Джоанна довольно мрачно.

Они сворачивают на автостоянку перед мэрией. Стоянка быстро заполняется
разными машинами, которые умеют бегать по снегу. Лыжи и снегоступы торчат
парами, воткнутые в сугроб перед домом. Сам дом освещен - спасибо большому
генератору - как океанский лайнер в штормовом море, остров безопасности и
относительного комфорта в эту бешеную ночь. Наверное, так смотрелся
"Титаник", пока не налетел на айсберг.

Народ идет к ступеням, голоса возбужденные, весело-взвинченные. Мы уже
набрали целый список персонажей, и теперь это окупается: мы узнаем старых