пространстве.
наполняются провалы. По дну широкой долины полноводьем беснуется Зея, ревет,
точит нависшие карнизы левобережных скал. В схватке с гранитом волны
дыбятся, хлещут друг друга и, отступая, уносятся гигантскими прыжками в
невидимую даль.
лиственничной тайги, прошитая жилами студеных ручейков.
Метрах в десяти вижу серый комочек. Он вдруг вытянулся, стал свечой. Это
заяц. Как же не обрадоваться! Значит, здесь я не один. Видимо, и он вышел
сюда, на вершину сопки, полюбоваться закатом. Зверек косит глазами на узкую
полоску дотлевающего горизонта и не торопясь прядет длинными ушками. "Тоже
что-то соображает!" -- подумал я и тихонько свистнул. Два прыжка, и заяц
возле меня. Сижу, не шевелюсь. Смотрю на него в упор. Чувствую, как губы мои
растягиваются в улыбке, давят смех. А косой замер свечой, на морде
недоумение: что, дескать, это такое -- пень или опасность? И сам носом тянет
воздух, шевелит жиденькими усами, присматривается, видимо, вспоминает, было
ли тут раньше такое чудо?
длинные уши. Я еще не разгадал, что с ним случилось, как снизу взвился
ястреб, пронизав посвистом настывший воздух. Замирая над нами, хищник
быстро-быстро трепыхал острыми крыльями. "И он перед сном сюда заглянул", --
подумалось мне.
позади себя лишь шум упругих крыльев.
растопырились. Осторожно приподнявшись, он осмотрелся и решил поскорее
убраться в чащу.
скал к реке ползет туман, расстилаясь низко над водою. На пушистых
лишайниках лежит еще нежно-розовая пелена исчезнувшей зари, а уж тьма
затянула вершины.
Николаевичем отправлюсь на лодке вверх по Зее. Мы по пути посетим
астрономов, проверим их работу и узнаем, каким маршрутом они пойдут дальше.
Улукиткан же с Николаем и Геннадием захватят весь груз, уйдут кружным путем
вверх и дождутся нас на Зее.
было связаться с полевыми подразделениями, разбросанными по этому безлюдному
краю, ответить на запросы и предупредить, что дней семь я не буду на связи.
Собаки слоняются по берегу, не зная, куда девать себя. Дотлевает забытый
всеми костер, над ним раздается стенание одинокого комара. А из тайги,
разомлевшей от теплых южных ветров, от первых весенних дождей, от солнца,
несет пахучей прелью, слежавшимися мхами, запахом отогретой коры и еще
чем-то дразнящим, обещающим.
оленей. В руках он держит чем-то заполненную шапку, бережно прижимая ее к
животу.
светло-пепельные, с мелкими крапинками на утолщенной стороне.
поправим, сварим их. Разве ты яйца не ешь?
вывелся бы глухарь.
сломит, а ты говоришь -- учил гнезда разорять!
собирал, глухарей не меньше родилось.
должно быть в гнезде яиц, чтобы бросить нестись. Но она не умеет их считать.
Если ты понемногу начнешь таскать у нее яйца, не все сразу, а обязательно
оставлять одно-два, то птица не догадается о пропаже. Она будет нестись,
пока в гнезде не станет их столько, сколько нужно. Это правда.
делать нечего, пусть маленько поработает на нас. Курица не умнее ее, а
сколько яиц дает, а?
На горбу у него мокрая сеть, в правой руке на кукане бьются липкими хвостами
блестящие рыбины.
пахнут только что пойманные сиги, это их природный запах.
и зеленого луку для оформления, -- сказал Василий Николаевич и, повернувшись
к палатке, громко крикнул: -- Геннадий, быстро сюда!
корочкой получились, да и зальешь их яйцами. Так, что ли, Николай?
нее мусор, а он занялся починкой. Сетка-одностенка старенькая, вся в
заплатках, второй год с нами путешествует. Пора бы выбросить, надоело
чинить, да уж больно липнет к ней рыба. Диву даешься -- смотреть не на что,
а в воду опустишь -- словно оживет. В других сетях пусто, а в ней непременно
добыча.
-- Валом прет, торопится, будто ее кто гонит... А подумаешь -- и у ней своя
забота. Хариусы да всякая мелюзга спешит к вершине ключей, там ей летовать
безопаснее, не каждый хищник туда по мелководью доберется. Какая покрупнее
рыба -- кормистее места хочет захватить. А ленок икру несет, к мелким
перекатам прибивается нереститься. Вот она что весна-то делает! Не зря
говорят, она и мертвого расшевелит.
вышел я на реку, зорю проводить, а он, окаянный, с баловства, что ли, близ
берега вывернулся, здоровенный, что бревно, хвостом как мотанет, всю заводь,
дьявол, взбаламутил. Какая поблизости рыба была, веришь с перепугу поверх
воды дождем сыпанула. То-то, боится тайменя... На спиннинг бы этого жеребца
поддеть, не то запел бы он на быстрине, долго уговаривать пришлось бы...
сочным паром клубилась сковорода. Запах острой смеси перца, масла, лука и
крепко поджаренного сига расползался по лагерю. Кучум, примостившись рядом с
поваром, посиневшими глазами наблюдал, как на сковороде пузырилась подлива,
в изо рта его тянулась до земли двумя прозрачными нитками слюна.
-- Ишь, распустил запахи!
крупинки пота, поставил дымящуюся сковороду на хвойную подстилку.
Николаевичем стаскиваем свои вещи к лодке. Улукиткан достает из потки
знакомую нам лосевую сумочку с рукавицу, наполненную солью и увешанную по
шву когтями рыси и белохвостого орлана. Он трясет ею в воздухе, и когти,
ударяясь друг о дружку, гремят, как побрякушки. Олени вскакивают, разом
бросаются на звук, окружают старика, тянутся черноглазыми мордами к сумочке.
Но старик продолжает трясти сумочкой, косит глаза на ельник. Вижу, там из
сумрака, из-за толстых стволов, осторожно вышагивает крупный олень с
огромной короной черных рогов на голове. Он выходит из леса, но вдруг
пугливо шарахается обратно в ельник. Однако далеко не убегает, желание
полакомиться солью заставляет его задержаться.
совсем дикий, как сокжой, -- не без гордости поясняет Улукиткан.
метров двенадцать длиною, ремень, употребляемый как аркан для ловли оленей.
Старик по привычке проверяет, насколько надежно прикреплено к концу ремня
металлическое кольцо, накидывает маут на правую руку небольшими кругами, а
по тому, как легко и ровно вьются кольца маута, можно наверняка сказать, что
арканом старик владеет в совершенстве. Глаза его приковывают Баюткана. Тот
все еще стоит в ельнике, но теперь его уже не соблазняет знакомый
дребезжащий звук. Он настороженно, по-звериному, следит за стариком, точно
догадываясь, что должно сейчас произойти.
обходим Баюткана полукругом с тыльной стороны. Он поворачивает голову в нашу