работы. Денизу смущала мысль, что им не терпится посмотреть, как она будет
работать, и она принялась чинить карандаш, стараясь овладеть собою; затем,
подражая остальным, она воткнула его в платье, между двух петель корсажа.
Она призывала на помощь все свое мужество: ей во что бы то ни стало нужно
было завоевать здесь себе место. Накануне ей сказали, что до поры до
времени она будет работать за стол и помещение, без определенного
жалованья, и будет получать только проценты и известную долю из прибылей
от проданных ею товаров. Но она все же рассчитывала на тысячу двести
франков, зная, что хорошие продавщицы при старании могут вырабатывать до
двух тысяч. Ее бюджет был строго распределен: ста франков в месяц ей
хватит, чтобы платить за пансион Пепе и поддерживать Жана, который не
зарабатывает ни гроша; да и себе она сможет купить кое-что из белья и
одежды. Но, чтобы добиться этой крупной цифры, она должна показать себя
работящей и сильной, не обращать внимания на недоброжелательное отношение
окружающих и, если нужно, бороться и вырвать свою долю у товарок. Пока она
всячески подготавливала себя к борьбе, через их отдел прошел высокий
молодой человек; он улыбнулся ей, и Дениза узнала в нем Делоша,
поступившего накануне в отдел кружев; она ответила ему улыбкой, радуясь
этой вновь обретенной дружбе и видя в его привете доброе предзнаменование.
Затем позвали завтракать вторую. А покупательниц все еще не было.
Помощница заведующей, г-жа Фредерик, угрюмая, суровая вдова, всегда с
удовольствием предрекавшая разные несчастья, уже клялась, что день
потерян: ни души не будет, можно запирать шкафы и расходиться. От этого
предсказания плоское лицо Маргариты, отличавшейся крайней жадностью,
омрачилось, а Клара, обладавшая повадками вырвавшейся на свободу лошади,
уже принялась мечтать о поездке в Верьерский лес в случае, если торговый
дом лопнет. Что касается г-жи Орели, ее цезарский лик выражал бесстрастие
и сосредоточенность; она прогуливалась по пустому отделу с видом
полководца, несущего ответственность за победу и поражение.
Денизы. Вот вошла еще покупательница.
из глухого захолустья, где она в течение нескольких месяцев копила деньги.
Выйдя из вагона, она тотчас же направлялась в "Дамское счастье" и тратила
здесь все накопленное. Выписывала она только изредка, потому что ей
хотелось самой видеть товары и наслаждаться прикосновением к ним; она
запасалась решительно всем, вплоть до иголок, которые, по ее словам, стоят
у них в городке бешеные деньги. Все служащие магазина знали эту женщину,
знали, что зовут ее г-жа Бутарель и что живет она в Альби; а до остального
никому не было дела - ни до ее общественного положения, ни до образа
жизни.
навстречу. - Что вам угодно? Сию минуту с вами займутся.
ленивой и ни во что не ставила деньги, потому что зарабатывала на стороне
гораздо больше и притом без труда, но сейчас ее подзадоривала мысль отбить
у новенькой хорошую покупательницу.
обращаться с постоянными покупательницами.
повернулась лицом к окну, делая вид, что смотрит на улицу. Уж не намерены
ли они мешать ей продавать? Неужели они сговорились отбивать у нее хороших
покупательниц? Ее охватил страх за будущее, она была подавлена таким
проявлением разнузданной корысти. Поддавшись горькому сознанию своего
одиночества, она прижалась лбом к холодному стеклу и смотрела на "Старый
Эльбеф"; она подумала, что напрасно не упросила дядю взять ее к себе;
пожалуй, он и сам помышлял об этом, потому что накануне казался очень
расстроенным. Теперь же она совершенно одинока в этом огромном магазине,
где ее никто не любит, где она чувствует себя оскорбленной и затерянной;
Пепе и Жан, прежде никогда не покидавшие ее, живут у чужих; все они
раскиданы в разные стороны. На глазах у нее выступили две большие
слезинки, которые она до сих пор сдерживала, и улица заплясала перед нею в
тумане.
превосходно... Но, быть может, сударыня, вы предпочитаете ротонду?
сказала:
дело не пойдет.
все шкафы, и на длинных дубовых прилавках, по правую и левую сторону зала,
были навалены целые труды манто, жакетов, ротонд, пальто на всякий рост и
из всякого материала. Не ответив ни слова, Дениза принялась разбирать их,
тщательно складывать и снова размещать по шкафам. Это была черная работа,
для новеньких. Она не протестовала больше, зная, что от нее требуют
полного повиновения и что надо ждать, пока заведующая позволит и ей
продавать. Таково, по-видимому, и было намерение г-жи Орели. Дениза все
еще продолжала уборку, когда показался Муре. Его приход взволновал
девушку; она покраснела и страшно испугалась, вообразив, что он собирается
заговорить с нею. Но Муре ее даже не заметил, он вообще забыл о девушке,
которую поддержал под влиянием мимолетного приятного впечатления.
отделы, он нашел их пустыми, и перед ним, упрямо верившим в счастье,
внезапно предстала возможность поражения. Правда, пробило еще только
одиннадцать, а он знал по опыту, что основная масса покупательниц
появляется лишь после полудня. Однако некоторые симптомы его все же
беспокоили: на других базарах толкотня начиналась с самого утра; кроме
того, он не видел даже женщин из простонародья, местных покупательниц,
заходивших к нему по-соседски. И его, как всех великих полководцев перед
сражением, охватывала суеверная робость, несмотря на все мужество,
присущее этому человеку действия. Дело не идет, он погиб и сам не знает
почему; ему казалось, что его поражение написано даже на лицах проходящих
дам.
уходила, говоря:
и они быстро обменялись несколькими словами.
оживляется. Мгновение они глядели друг другу в глаза, охваченные одним из
тех сомнений, которые генералы всегда скрывают от солдат. Наконец он
сказал громко, с обычным своим молодцеватым видом:
мастерской... Все-таки немного легче будет.
Бурдонкля, беспокойство которого раздражало его. Выходя из отдела белья,
где торговля шла еще того хуже, он столкнулся с ним и поневоле вынужден
был выслушать его опасения. Наконец Муре напрямик послал его к черту, с
той грубостью, с какою в минуты дурного настроения обрушивался даже на
высших служащих.
вышвырну всех трусов за дверь.
отделы и второго этажа и нижнего. Пустота наверху казалась ему особенно
угнетающей: в отделе кружев пожилая дама перерыла все коробки, так ничего
и не купив, а в это время в бельевом три какие-то бездельницы перебирали
подряд все галстуки по восемнадцать су. Но он заметил, что внизу, в крытых
галереях, освещенных с улицы дневным светом, число покупательниц начало
увеличиваться. Они прогуливались вдоль прилавков, шли не спеша, и, шествие
это то прерывалось, то возобновлялось вновь; в отделах приклада и
трикотажном теснились женщины в простых вязаных кофтах; зато в полотняном
и шерстяном не было почти никого. Служители в зеленых куртках с большими
блестящими пуговицами, сложа руки, ожидали посетителей. Иногда проходил
инспектор, церемонный, чопорный, в белом галстуке. Сердце Муре особенно
сжималось от мертвой тишины зала; свет падал туда сверху, через стеклянную
крышу, матовые стекла которой процеживали его в виде бледной пыли,
рассеянной и словно колышущейся. Отдел шелков, казалось, спал, погруженный
в трепетную тишину, напоминавшую тишину часовни; шаги приказчика, слова,
произнесенные шепотом, шелест юбки проходящей мимо покупательницы были
здесь единственными звуками, растворявшимися в теплом воздухе, Меж тем к
магазину стали подъезжать экипажи: слышно было, как круто останавливаются
лошади, как хлопают дверцы карет. Снаружи поднимался отдаленный гул
голосов зевак, толкавшихся перед витринами, возгласы извозчиков,
останавливавшихся на площади Гайон; это был шум приближавшейся толпы. Но
при виде кассиров, развалившихся без дела за окошечками, при виде
пустующих столов для упаковки товаров, с заготовленными мотками веревок и
синей бумагой, Муре, хоть и возмущался своим страхом, все же чувствовал,
что огромная машина как бы замерла и остывает у него под ногами.
Нортон Андрэ
Корнев Павел
Суворов Виктор
Аникина Наталья
Ильин Андрей
Свержин Владимир