Ребятишек, видно, взяли сонных, прямо с кроватей, и они недолго выдержали --
их выносили на руках из кают и укладывали рядышком на трюме, на расстеленных
тюфяках. Сильно пьяных не было, но трезвых Сынуля тоже не видел. Среди жен
моряков было немного молодых женщин, все больше среднего возраста.
Недоспавшие, с распухшими лицами, они казались даже старше своих лет. Он
увидел пожилого матроса -- тот расслабленно сидел на палубе и, по-видимому,
больше притворялся пьяным, чем это было на самом деле, а женщина,
наклонившись, прикладывала к его голове мокрое полотенце. Пожилой матрос
выговаривал ей, икая: "Плохо вы нас ждете! Почему, когда в город идем, все
время ветер по ноздрям? Почему?" -- строго допытывался он и пробовал отвести
ее руки. В выходных штанах и тенниске, без бороды он выглядел нелепо,
казалось, это совсем другой человек.
загорелый матрос со шрамом, он даже сейчас не сменил своей рабочей одежды.
Зато невеста в настоящем подвенечном убранстве, которое, правда, не очень
шло ей. Даже несмотря на плохое освещение, было заметно, что она уже не
первой молодости, но глаза ее светились такой счастливой, наивной радостью,
такая славная улыбка играла на раскрасневшемся лице, что от нее трудно было
отвести взгляд. Свадебная церемония осуществлялась, так сказать, в ее
морском варианте: один матрос держал на полотенце хлеб-соль, а боцман бил в
рынду, а два шафера из моряков и подружка невесты, взяв за руки новобрачных,
обводили их вокруг якорной лебедки -- сперва один раз, потом второй...
Теперь, по морскому обычаю, жениху и невесте следовало съесть по кусочку
земли с якоря. Они, перевесившись через борт, пытались дотянуться до него, а
остальные, хохоча, удерживали их за ноги -- платье на невесте задралось,
были видны смуглые жилистые ноги с крепкими икрами...
было взять на огородах: молодой картофель, огурцы, помидоры, виноград...
Хватало здесь и выпивки. Двери то и дело открывались, прибывший подходил к
столу, и, едва успев поздороваться, налегал на еду -- она моряков
интересовала больше спиртного. Сынуля последовал примеру других: осушив
стакан водки, принялся закусывать, он давно не ел свежих овощей...
сюда. Подружка невесты пела протяжную народную песню: "Ой, мороз, мороз, не
морозь меня, не морозь меня, моего коня..." -- а ноги ее отплясывали
какой-то энергичный, не в тон песне, танец... Увидев Сынулю, она перестала
плясать, закричала: "Ой миленочек, дай я тебя расцелую!" -- и так сильно
обняла его, что Сынуля чуть не задохнулся. Боцман постучал ему по спине,
сказал весело: "Ольга, бери его -- хороший будет зять у твоей мамаши!.."
это особенно бросалось в глаза здесь, в каюте, и Сынулю поразило выражение
его бледного лица. Он заметил, что невеста тоже пристально смотрит на
жениха, румянец отхлынул от ее щек... Они наклонились над столом, невеста
обхватила жениха за шею, и тут он оттолкнул ее -- так сильно, что она упала
на руки стоявших сзади. В каюте возник шум -- никто не понимал, что
происходит. Девушка выбежала в коридор, а матроса схватили за руки.
лежит, а вы жрете...
твоего? Зачем праздник испортил? Эх, дурак, дурак...
только посмотрел... Зачем мне жена? -- говорил он. -- Чтоб так сидела
потом...
девушки -- она карабкалась вверх по откосу, размахивая руками... Услышав его
дыхание, она обернулась.
колотило, когда он на нее смотрел.
тебя сразу увидел! -- радостно сказал он.
усну... Дай я посижу тут, не мешай мне...
судне. Еще с вечера он появился в портовой столовке, которую моряки и
грузчики окрестили между собой одним словом -- "Подошва". Название это
объяснялось довольно просто: столовая находилась под пешеходным тротуаром,
так что шаги прохожих раздавались прямо над головами посетителей. Ишмаков
завернул сюда по дороге домой и остался. Он снял китель, сидел за столом в
нательной рубахе, хмурый, с каплями пота на красном лице. У его ног стояла
корзина, прикрытая рогожей, -- там были подарки жене и ребятишкам.
цвету плохо заваренный чай. Да и вкус у него был ерундовый. Грузовой
помощник сидел трезвый и был всем недоволен. Ему не терпелось с кем-то
поговорить. Когда-то он работал четвертым штурманом на теплоходе, а
четвертый штурман, как известно, имеет дело с людьми -- все паспорта
пассажиров у него в руках, все их характеры ему положено знать по уставу. С
тех пор и появилась у него такая потребность -- искать людей, разговаривать
с ними... А на зверобойном промысле с человеком поговорить непросто: в море
-- стрельба, зверь, надо за льдом следить, за течением, за компасом, чтоб не
влететь в какую-нибудь передрягу, а придешь на шхуну -- падаешь чуть живой
на койку, там уже не до разговоров. Да и о чем с ними разговаривать? Он их и
без разговоров знал всех, как облупленных.
знакомые.
полнеть матрос, родом из украинских казаков, но языка их он уже не помнил,
только брови у него были хохляцкие -- черные, будто их провели углем. Иван
Калин пришел в столовку сдавать бутылки из-под кефира.
теперь?
на пятом краболове. Сам знаешь, какая работа: по двенадцать часов стоишь на
лебедке, как проклятый...
неплохие...
работы удовольствия. Вроде бы все как надо, а что ловишь? Ты этого минтая
пробовал когда-нибудь?
возьму. Пусть его японцы жрут.
промысла -- надо спасать рыбаков. Эти рыбаки не умеют на шлюпках спасаться,
у них, если машина отказала, считай, все... В Охотском вы тонули?
захоронения...
море остановили на боте: хотелось покурить, а у нас папиросы кончились...
Капитан чуть не перекусал нас со злости: он думал -- случилось чего, а мы
из-за пустяка остановили пароход. Хотя, может, и не из-за пустяка: курево в
море -- первое дело...
шхуну бот, и они никак не могли с ним связаться по рации. Наступила ночь, а
его все нет. Все переполошились. И тут увидели огонь на берегу -- мигающий
такой огонек... Вызвали радиста. Тот говорит: "Я по вспышкам читать не
могу". Тогда Саня Кулаков взялся -- он работал радиометристом во время
срочной службы. И сразу прочитал: "Осохли, ожидаем прилива..." А в это время
бот уже у борта был... Как потом оказалось, на берегу стоял обыкновенный
столб с фонарем...
-- Знаю: хороший ты моряк, хоть теперь и бутылки сдаешь...
домой -- она опять там...