болтовней, постепенно становилось все жестче. Он заставил себя подавить
боль, вспыхнувшую в груди, и огромное желание обнять сына.
должен принять его приговор.
бледен, но он все время в упор смотрел на сына. Под его взволнованностью
таилась твердость, которой раньше Стефен у него не замечал.
все, что я для тебя сделал? Ты, конечно, презираешь такую грязь, как
деньги. Однако я потратил на твое обучение - лучшее, какое только может
пожелать сын любого отца, - изрядную сумму, которую мне нелегко было
изыскать. Сейчас у нас куда меньше денег, чем было раньше, и мне стоит
большого труда поддерживать в Стилуотере тот уровень жизни, к которому мы
привыкли. Я все время надеялся, что у меня не будет надобности делать тот
шаг, на который я вынужден сейчас пойти. Тем не менее ради твоего же
благополучия я хочу, чтобы ты как следует все взвесил. С этого часа ты не
получаешь от меня ни гроша. А без денег ты, боюсь, едва ли сможешь
заниматься своей живописью.
долго смотрел на каменное изваяние своего предка, который в полутьме,
казалось, цинично улыбался ему. Вид меча, огромных латных рукавиц привел
ему на память фразу из книжки, которую он читал в детстве: "Железная рука
в бархатной перчатке". Он вздохнул.
уронил книгу и вынужден был прижать ее к груди. В полном молчании отец и
сын покинули церковь.
домашних своей общительностью и живостью. В шесть часов он заявил, что
поедет провожать Дэви на станцию, посадил его там в поезд и весело и
дружелюбно пожелал счастливого пути. Но как только он отвернулся от
вагона, лицо его приняло совсем другое выражение; подойдя к извозчичьей
стоянке, он взял свой чемодан, который заблаговременно спрятал среди
пожитков Дэви и потом оставил на хранение у извозчика. Взглянув на
расписание, висевшее у кассы, он увидел, что поезд в Дувр отправляется
через час. Он купил билет и стал ждать.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
через него тайком ускользают из Англии. Лишь только почтовый пароходик,
курсирующий через Ла-Манш, покинул закопченную гавань, и тотчас берег с
его грязными, слякотными улицами, желтыми домиками, облепившими склоны
холма, и мертвенно-серыми глинистыми утесами растаял, скрылся за серой
пеленой дождя.
Стефен, выбравшись из этой жары, толчеи и атмосферы шумной общительности,
возвратился на залитую дождем, заваленную канатами палубу. На носу не было
ни души, и он остановился тут, стараясь укрыться от непогоды за лебедкой,
покрытой брезентовым чехлом. Горечь и печаль переполняли его душу, и он
стоял в оцепенении, тупо глядя на расплывающиеся в тумане очертания
берега.
качку и словно не замечая ветра и соленых брызг, залетавших в его
ненадежное укрытие, вытащил из кармана альбом для эскизов. Он сделал это
непроизвольно - движение было как вырвавшийся из груди стон. И все же,
лишь только его карандаш коснулся топорщившегося от ветра листка бумаги, в
то же мгновение все было забыто, и в альбоме с лихорадочной быстротой
стали возникать мимолетные видения: огромные, зловещие валы, исполненные
таинственной жизни, в чьей тревожной и дикой пляске, в исхлестанных ветром
гребнях угадывались причудливые очертания человеческих лиц, запрокинутых в
нестерпимой муке голов, странно изогнутых тел животных и людей со
вздыбленными волосами и напружинившимися мускулами, погибающих, сметенных,
уносимых в неизвестность беспощадной стихией.
прошел, Стефен почувствовал себя разбитым, вконец измученным. Его
пробирала дрожь. Пароходик уже замедлял ход и, осторожно продвигаясь между
маяками Кале, не спеша приближался к молу. Стефена затрясло, как в
лихорадке, он вдруг заметил, что насквозь промок и по лицу у него
струйками стекает вода. С виноватым видом он воровато спрятал альбом в
карман. Канаты уже были наброшены на причал, трап спущен, пассажиры быстро
прошли таможенный досмотр. Но на линии, как видно, что-то случилось, так
как парижский поезд еще не прибыл.
взад и вперед. Здесь, на суше, дождь, казалось, был не столь беспощаден,
но ветер, свистевший вдоль изогнутого дугой железнодорожного полотна, дул
словно бы еще резче, еще колючей и пробирал до костей. Большинство
пассажиров в ожидании поезда убивало время, закусывая на ходу в вокзальном
ресторане. Но Стефен, обшарив еще раз свои карманы, воздержался от
подобного расточительства. Будущее было покрыто мраком неизвестности, а в
настоящую минуту он являлся обладателем лишь пяти фунтов и девяти
шиллингов. Вот и все, что осталось от тех десяти фунтов, с которыми он
приехал в Стилуотер.
свистков, шипения пара и мелодичных сигналов рожка паровоз переставили в
хвост состава, и он, пыхтя, потащился в обратный путь. Стефен, забившись в
угол купе, по которому так и гулял сквозняк, получал весьма сомнительное
удовольствие от этого путешествия. Временами его снова начинало знобить,
он понимал, что схватил простуду, и клял себя на чем свет стоит.
поколебавшись, решил - была не была, вышел, сел в метро и поехал на улицу
Кастель. Ему взгрустнулось: воспоминания о том, как весело и беспечно
вступил он когда-то впервые в этот город, нахлынули на него, и он отдался
им во власть. Он жаждал простой, непритязательной и надежной дружбы Пейра
- в нынешнем состоянии его духа она была ему просто необходима. Но новый
жилец, появившись в дверях, выслушал его недоверчиво и тупо и заявил, что
ему не оставлено никаких поручений, никаких писем... Вероятно, мсье Пейра
пробудет в Оверни, в Пюи-де-Дом, до конца года, а больше ему ничего не
известно.
Дальнейшее разочарование постигло его у дома Ламбертов, окна которого были
наглухо забиты. В отчаянии Стефен отправился на квартиру к Честеру. Хотя
Стефен никогда не вел точного учета деньгам, которые давал Гарри взаймы,
но он знал все же, что тот, раз от разу занимая у него деньги, задолжал
ему в общей сложности никак не меньше тридцати фунтов, а в нынешних
обстоятельствах такая сумма казалась Стефену куда более значительной, чем
прежде. Но квартира Честера тоже была закрыта, и на двери даже висел
замок. Однако, когда Стефен спускался с лестницы, привратница узнала его,
и ему посчастливилось получить от нее адрес Честера, который тот сообщил в
открытке два дня назад: Нормандия, Нетье, гостиница "Золотой лев".
Честеру телеграмму. Сообщая о положении, в которое он попал, Стефен просил
Честера немедленно выслать долг или хотя бы часть его на имя Альфонса
Биска на улицу Кастель. После того как молодая женщина в саржевом халате,
восседавшая за решеткой, произвела на бумажке какие-то сложные вычисления,
что заняло по меньшей мере несколько минут, Стефен заплатил сколько
положено и направился в соседнюю кондитерскую Дюваля, где заказал чашку
горячего шоколада с бриошем.
канавах уже бурлит грязный поток, Стефен решил как можно скорее устроиться
где-нибудь на ночлег. На комфорт он не рассчитывал и потому, не раздумывая
долго, направился в ближайшую дешевую гостиницу-пансион "Запад", мимо
которой ему не раз случалось проходить, когда он посещал мастерскую Глина.
ковром лестнице, оказался узким закоулком за перегородкой, но здесь по
крайней мере было сухо и на кровати, кроме грязноватого белья, лежало еще
изрядное количество одеял с синими клеймами - грубых солдатских одеял,
какие обычно выдают новобранцам в лагерях, после чего государственные
поставщики сбывают их куда-нибудь на сторону. Вытерпев еще несколько
мучительных приступов жестокого озноба, Стефен наконец согрелся и тотчас
заснул как убитый. Наутро он чувствовал себя уже лучше, хотя его и начал
одолевать кашель, что, кстати сказать, ничуть его не удивило. Он опять
позавтракал у Дюваля - выпил чашку кофе с пирожком - и в одиннадцать часов
направился в лавочку мсье Биска.
прием. Его круглое лунообразное лицо засияло приветливыми морщинками, и,
побранив Стефена за то, что тот не заглянул к нему еще накануне, мсье Биск
с ужимками фокусника извлек откуда-то ответную телеграмму Честера. Такая
телеграмма вполне могла поднять дух адресата, хотя по ней и нельзя было
получить денег.
Березин Федор
Зыков Виталий
Шилова Юлия
Панов Вадим
Доценко Виктор
Рыбаков Вячеслав